Расчет оказался правильнымпомимо того, что болеть противно, лежать в постели еще и ужасно скучно. Даже втроем. Болтать надоело, игрушек нет, книжек тоже. И маленькие монстры помимо воли заинтересовались хоть каким-то развлечениемобещанной сказкой.
Иначе были бы мне и истерики с топаньем ногами, и попытки поорать. А чудовище со сломанным хвостом эту троицу так увлекло, что они сами не поняли, как все уже и закончилось.
Детисущества особенные. Они подсознательно чувствуют то, что не могут понять умом и объяснить словами. И первое, на что они реагируют, это уверенность взрослого.
Вроде ничего и не изменилосьпрежняя Бераника тоже заботилась о них как могла, пыталась лечить, мыть, одевать. Вот только бедолага сама не далеко ушла от своих подопечных и нуждалась в заботе. Я, перед тем как приступать к лечению, сама наскоро умылась-причесалась, рубаху сменила и сразу почувствовала себя гораздо лучше. А ей, бедной, ни умения, ни, главное, сил не хватало.
Нет, старшие вовсе не перевоспитались по мановению волшебной палочки. Какие они мне рожицы корчили, пока я вытряхивала их из грязной постели, помогала умыться, обтереться влажной тканью, расчесаться, выпить лекарственный отвар Да и мелкий просто устал, наслушался сказок и уснул. Но начало было положено: дети, как-то интуитивно уловив, что кто будет спорить, тот получит муху в рот (или по другому месту), а не еще одну сказку, устроились, наконец, в чистую постель и заснули под историю про Джона и волшебный боб. Температура у Шона еще держалась, но кашель смягчился, и я натренированным чутьем определилаобойдется. Уф
Только вышла из их комнаты, хотела быстро разобрать грязное белье и поискать корыто для стирки, входная дверь хлопнула. И в меня с порога вонзился холодно-презрительный взгляд красивых голубых глаз.
Где отец? высокомерно бросил старший, четырнадцатилетний наследник Аддерли и, не разуваясь, перешагнул порог. Ну? Чего встала? Вот дура бесполезная, зачем только папенька тебя в дом привел!
Глава 5
Ох, как меня очередным куском памяти-то приложило еле на ногах устояла. Зато многое стало гораздо понятнее.
Например, то, что повесился этот козел, прости господи, не в нашем сарае, а там, где по зубам получил, на лесопилке. А еще я узнала, куда из этого тела ушла бедная замученная девочка, испуганная и все еще влюбленная в этого непутевого придурка, за которого вышла замуж.
Следом пошла, болезная. Как весть получила вместе с предсмертной запиской, так и И в ссылку за ним, и на тот свет. Уж не знаю, как у нее получилось, руки она на себя не накладывала. Просто взяла и умерла. Ну а я заняла ее место.
И вместе с местом мне остались в наследство все ее проблемы. В частностистарший пасынок. Четырнадцатилетний Лисандр Аддерли, обожавший отца и уже только поэтому относившийся к молодой мачехе с плохо скрываемым презрением и ненавистью.
Сначала, когда Бераника только появилась в доме, она принимала его неприязнь почти спокойно и даже не пыталась что-то изменитьмальчик помнит родную мать, болезненно привязан к вечно отсутствующему отцу и вдобавок ревнует того к молодой жене. Это вполне укладывалось в приобретенный в основном из книг опыт молоденькой девушки.
Лисандр должен был уже этой осенью поступить в столичный кадетский корпус, и Бераника просто старалась особенно его не задеватьканикулы перетерпеть можно, а большую часть года мальчик будет учиться далеко от нее.
Не случилось. Ни кадетского корпуса, ни привычной компании таких же богатых наследников, вообще ничего. И бескомпромиссная мальчишеская ревность, помноженная на страх, тоску и крушение прежнего мира, выплеснулась из подростка бурным потоком на кого? Правильно. На мачеху. Не отца же обвинять? Любимого.
И теперь это пубертатное чудо стоит посреди полузаброшенной нетопленой избы у черта на рогах и пытается строить из себя прежнего баловня. И как вот с ним? С ходу оглушить новостью про отца? Жалко, хотя мальчишка по воспоминаниям неумный и довольно противный, чего уж перед собой-то притворяться. Потворствовать его закидонам дальше? Он ведь барские свои замашки не бросит. Вот сейчаспо идее отец на работе, младшие болеют, мачеха, слабая женщина, в доме одна. Нет бы хоть попытался помочь. Как же. Не господское это дело.
Поэтому недоросль предпочитает «гулять» поблизости от дома, медитировать где-нибудь под кустиком на бережку, мечтать, считать пестики и тычинки у цветочков, а потом приходить и требовать обслуживания. И нормального питания. И чуть ли не поклонов в ножки, угу.
И все же с ноги ломать его реальность заявлением о том, что любимый его папочка струсил и бросил их с братом и сестрами умирать с голоду, я опасалась.
Во-первых, какой бы ни был, это ребенок. Ребенок-ребенок, даром что в четырнадцать лет с меня ростом и голос ломается. А во-вторых, кто даст гарантию, что его не переклинит и он не сорвется тоже вешаться? А мне по условиям неведомого голоса надо всех четверых спасти и еще пятого где-то отыскать.
Вот ведь По-хорошему бы ему не только его реальность барскую с ноги обломать, но еще и по заднице бы добавить.
Ну и где обед? пока я думала, засранец, как был, в грязной обуви, поперся через чисто выметенную мной комнату к столу и недовольно выпятил губу, не обнаружив там ничего съестного. Это оказалось последней каплей.
Где ты его приготовишь, там и будет, спокойно и твердо ответила я и прошла мимок лавке у другой стены. Сложила туда грязное белье и обернулась, как раз чтобы обнаружить посреди комнаты раздувшегося от возмущения жабеныша.
Рот закрой, я не дала ему времени взорваться. Детей напугаешь. Они и так болеют. А отец больше не придет. Он умер.
Да что ты несешь, дура! предсказуемо не поверил. Или не понял.
Я молча достала из рукава аккуратно сложенный лист бумагипредсмертную записку Эдриана Аддерли. Теперь вспомнилаее принес урядник несколько часов назад, он и объявил, как величайшую милость, что безбожника, святой круг поправшего, исключительно из милости сразу и закопали, но за оградой кладбища. И отпевания не будет. И насчет нас уже отправлен запрос в комендатуру Ох ты, вот беда откуда не ждали Ладно, подумаю об этом позже. СейчасЛисандр.
Ты уже достаточно взрослый, чтобы знать правду и понимать, что шутки кончились, я говорила спокойно, но, видимо, настолько интонации были не похожи на прежние Бераникины, что его проняло.
Мальчишка секунд пять колебался, а потом все же протянул руку и взял письмо чуть дрожащими пальцами.
Я видела, как его глаза быстро скользили по строчкам, написанным отцовским почерком. Тем самым строчкам, где «я больше не могу это ниже моего достоинства ужасные обстоятельства сатрапы я ухожу непокоренным не позволю быдлу».
И ни слова о семье, о детях и о том, что папочка хотя бы вспомнил, что они у него есть. Что они остаются одни, без защиты и без средств к существованию. Ни слова.
Тонкие пальцы с неаристократично обгрызанными ногтями сжались добела, комкая чуть желтоватую бумагу.
Это ты во всем виновата! ну, вот и ожидаемая истерика. Это ты! Это ты!
Голос подростка набирал высоту и в конце концов сорвался на отчаянный вибрирующий визг.
Хлоп! Хлесткая пощечина оборвала этот концерт. И еще раз: хлоп!
Не сильно, но резко, чтобы голова мотнулась, а в глазах, чуть ли не побелевших от крика, появилась мысль.
Замолчи и слушай! в моем голосе была спокойная изморозь безжалостности. У тебя. Две младшие сестры. И брат.
Я схватила парня за плечо и, преодолевая легкое сопротивление, подтащила к двери в «детскую». Чуть приоткрыла ее, так, чтобы была видна кровать со спящими мелкими. Они. Больны. У них. Никого больше нет. Ты остался единственный старший мужчина в семье! Прекрати истерику сию секунду! Или они тоже умрут.
Мальчишеское тело у меня под рукой обмякло, и парень просто стал заваливаться куда-то набок. Острая жалость снова накрыла с головой, я проворно подхватила Лисандра под мышки и потащила к лавке, не давая упасть. Он и не трепыхалсянаходился словно в полуобморочном состоянии. Черт, и по-другому ведь нельзя было.
Усадить мальчишку на скамью я не успела. В сенях затопали, что-то уронили, послышались невнятные ругательства. Тело у меня под руками окаменело, да меня и саму пробрало. Памятью Бераникиона навсегда запомнила день ареста и ссылки, а также моей собственной Чужие грубые мужские голоса, неожиданно раздающиеся в сенях, это навсегда вестник беды.