Конан подошёл к последнему из нападавших, подобрал валявшийся рядом с телом кинжал и сунул его в ножны. Постоял над лежавшим. Нет, человек не умер, как он было испугался: слабое дыхание вполне явственно слышится. Ну-ка
Конан пощупал затылок: точно! Шишка на затылке очень даже приличная. А вот подозрительно густые волосы, оказавшиеся под чем-то вроде тюрбана или чалмы из тонкой материи, кровью не пропитались. Значит, защитила от открытой раны эта самая материя. Да и от более серьёзных последствий броска предохранила. Вот и хорошо.
Конан нацепил тюрбан обратно на голову человека, так и не пришедшего в себя, после чего схватил нападавшего, оказавшегося невысоким и на удивление лёгким, прямо за широкий и расшитый узорами туранский кушак и, словно терьер крысу, перетащил к очагу. Сухие дрова, чтоб подкинуть в догорающие угли, у него уже были приготовлены. Осталось положить их на дымящуюся золу и пару раз могуче дунуть.
Теперь можно было получше рассмотреть и ночного гостя, и его странную одежду.
Чёрные очень широкие штаны, чёрная свободная рубаха, словно балахон, мешковато окутывали небольшое тело. Решив, что хуже не будет, варвар снова снял тюрбан и подложил его под голову женщины. Правда, он не стал прикрывать небольшой рот с губами, изогнутыми изящным луком, полосой материи от этого самого тюрбана, как было сделано до этого.
Не сказать, что он оказался сильно удивлён открывшимся зрелищем: и густые пышные волосы цвета воронова крыла, и высокий и нелепо мелодичный в такой ситуации звук вскрика, и лёгкость миниатюрного тела с очень характерными широкими по контрасту с талией бёдрами и без этого подтверждения сказали ему, что перед ним женщина.
Осталось привести её в чувство да допросить. Но перед этим
Связанная по всем правилам бандитка очнулась всё же лишь после того, как Конан во второй раз фукнул ей в лицо водой изо рта.
Оказалось, что ругаться женщина предпочитает на туранском, шемитском и зингарском. Конан послушал, послушал, как его костерят на все корки, и рассмеялся. Сказал на пуштунском:
Зря расточаешь перлы своего красноречия.
Ты что, не понимаешь эти языки? на пушту она говорила, конечно, с акцентом туранки, но понять можно было свободно.
Отлично понимаю. Конан теперь перешёл на туранский. Просто такими примитивными и наивными ругательствами и проклятьями меня не пронять.
Ты что бессмертный бог?
Бери выше. Я Конан-киммериец.
Некоторое время царило молчание но по на мгновение расширившимся, а затем сощурившимся в щёлочки глазам Конан понял, что о нём слышали. Впрочем, женщина оказалась реалисткой:
Ты прав. Если то, что про тебя рассказывал правда (а я смотрю так оно и есть!), тебя словами не пронять. Тут помогло бы дюймов десять стали, вонзённые тебе в живот! И чтоб ещё попроворачивать их там! А ещё лучше чтоб тебя посадили на кол! Или сожгли на костре! Или четвертовали как предателя! Или
Не нужно женщине, перебив, Конан выделил это слово, быть столь кровожадной. Ведь единственное, что вы умеете делать более-менее хорошо это рожать детей. Нечего было лезть в мужское дело, вот и не встретились бы. А если среди этих уродов, которые, словно подлые трусы, исподтишка нападают на несчастных путников, были твои родные или близкие тем хуже для них. Коварных негодяев и бандитов я никогда не жаловал. Просто пятью мерзавцами на свете стало меньше. А путь в Порбессию безопасней.
Женщина вызверилась, да так, что изо рта полетели брызги слюны:
Кто бы говорил тут про мерзавцев!.. Это ты гнусная тварь! Монстр! Волосатая обезьяна! Чудовище, убивающее всех без разбора! Твои руки по локоть в крови! Убийца! Бандит! Проклятый наёмник! тут она сделала паузу, чтоб перевести дух, а заодно и плюнула Конану в лицо. Будь ты проклят! Да чтоб тебя Мардук!.. В этом месте Конан, логично посчитавший, что выслушивать однообразный и не несущий никакой полезной информации трёп смысла нет, воткнул в попытавшийся укусить его за пальцы рот кляп. Который закрепил той самой полосой материи, отрезав её от чалмы-тюрбана и стянув двойным узлом. После чего вытер как ни в чём ни бывало брызги её слюны с лица и пальцев об одежду самой женщины. На лице он старался сохранять равнодушно-спокойное выражение. Но смеяться хотелось очень.
Некоторое время кроме неразборчивого, но очень активного прерывистого мычанья и приглушённого рёва ничего слышно не было. Однако убедившись, что на лёгшего вновь на своё одеяло и отвернувшегося Конана оно никакого впечатления не производит, женщина сменила тактику.
Теперь из-под кляпа слышались ну очень убедительные и жалобные рыдания.
Однако ещё через пять минут, поняв, что «волосатой обезьяне» и на них наплевать, женщина просто замолчала. Похоже, пыталась понять, как же ей заставить чёртова беспринципного и жестокого «монстра» вынуть ей кляп изо рта чтоб можно было хотя бы попытаться «заговорить ему зубы».
Конан, прекрасно осведомлённый о такой стратегии, свойственной, что бы они о себе там ни мнили, буквально всем существам, носящим юбки, позволил себе ехидно усмехнуться: лицо было отвёрнуто от пленницы, и он знал, что она не увидит этой ухмылки.
Но ещё через пять минут, поняв по чуть слышному кряхтению и подозрительным скрипам, что происходит что-то странное, он развернулся. И вовремя. Потому что женщине ещё не удалось разрезать до конца верёвку на руках, связанных за спиной, крохотным кривым ножичком, неизвестно откуда ей выуженным.
Вздохнув, Конан кинжальчик отобрал, после чего, уже не стесняясь, женщину тщательно обыскал: новых сюрпризов ему не хотелось. Связанная свирепо рычала, явно ругалась, дёргаясь всем телом, которое Конан теперь упаковал понадёжней, привязав ещё и её ноги к кистям рук. Женщина наверняка снова осыпа́ла его отнюдь не комплиментами, которых Конан, и без того не страдавший излишним тщеславием, к счастью, не разобрал. Покачав головой, он сказал:
Зарекался ведь. Обыскивать вашего брата вернее, вашу сестру! невзирая на вашу «природную стыдливость», приличия и прочие нормы общечеловеческой, так сказать, морали. Ну вот теперь могу в очередной раз попенять себе, от природы очень стыдливому и целомудренному. И порадоваться: ни заколка с шипом, ни игла с ядом, ни второй ножичек мне больше не страшны. Не без удовлетворения могу сделать тебе комплимент: тело у тебя на редкость стройное. Я бы даже сказал несколько излишне стройное. Голодали вы с подельниками, что ли?
Ответом его не удостоили, если только не считать за таковой оскорблённое фыркание. С новыми силами женщина упорно сверлила его очередным «огненным» взором, словно собиралась и правда прожечь в варваре дырку. На что Конан отреагировал традиционно снова лёг, поёрзал, устраиваясь поудобней, и отвернулся.
Буквально через минуту женщина начала жалобно подвывать и поскуливать как больная или побитая собака. Конан вновь повернулся к ней:
Если обещаешь не отнимать моё время сна бессмысленными выражениями и проклятьями, могу вынуть тебе кляп. Но! Только если ответишь мне на кое-какие вопросы.
Женщина вновь озверело зарычала, отрицательно мотая головой а больше ничем она пошевелить и не могла: Конан к делу «упаковывания» подошёл капитально. Киммериец пожал плечами:
Ну, как знаешь. Мне твой скулёж спать не помешает.
С минуту было тихо. Очевидно, женщина оценивала серьёзность угрозы. Потом, похоже, поняв, что именно так всё и произойдёт, а спящего здоровым и крепким сном северного гиганта она уже точно не добудится, промычала что-то вроде «Угу!»
Конан вновь встал и подошёл. На этот раз при его приближении женщина не заёрзала, пытаясь дёргаться, как в прошлый раз, а просто лежала, молча и вполне спокойно глядя ему в глаза. Но Конана это обмануть не могло: уж он-то о женском коварстве знал не понаслышке Поэтому вынимая кляп, он опять, как и при вставлении, аккуратно придерживал её голову за шикарный хвост волос: чтоб не укусила!
Но женщина повела себя вовсе не так, как он ожидал: она усмехнулась:
Сволочь. И, увидев, что он собирается вставить только что вынутый ком материи назад, поспешила поправиться: Нет-нет, это не ругательство. Это просто констатация факта. Ты коварный, безжалостный, беспринципный реалист. Смотрю, с женщинами, в том числе и с женщинами-воинами, уже встречался. Иначе точно удалось бы тебя цапнуть! Или надурить.