Диковина какая, диковина!.. заахал он, бережно беря шапку-невидимку.
Да уж, за такое и сундука золота не пожалел бы купец. Только вот маловата шапочка-то оказалась. На женскую головку явно шилась. И так Ибрагим мостил ее, и эдак не налезала должным образом. Не срабатывало волшебство.
Эхма вздохнул купец. Нет, повелитель, не по мне эта шапка. Пусть ее другие носят.
Как знаешь, пожал плечами Кащей. Возьми ее тогда ты, Яга.
Яга от шапчонки не отказалась. Примерила ее, покрасовалась перед зеркалом.
Хорошо ли мне так, Кащеюшко? донесся из пустоты кокетливый голос.
Гораздо хорошо, осклабился Калин. Много лучше прежнего. Так и ходи, не снимай.
Не тебя, огуряла, спросили, а коли б и спросили так ответа б не ждали! разозлилась старуха, снова становясь видимой.
Драгоценные шелка тоже достались Яге Ягишне. Старуха, которой перевалило уже за триста лет, закуталась в них и павлинисто закудахтала. Так уж ей понравилось.
А купцу Ибрагиму предложили другую умную вещь гусли. Были они неказисты, потерты, рассохлись от времени но свойством обладали чудесным. Взял их в руки Соловей-Разбойник, положил пальцы на струны и пошел играть трепака!
И пока Соловей играл всем так-то весело стало, так-то задорно. Ноги сами в пляс пускались, вензеля выводили. Каменные половицы аж затряслись то принялись топать братья-велеты, три удалых великана.
Ибрагим и сам пошел играть плечами, запрыгал вокруг красавицы Айгуль. Яга-ханум взялась отплясывать с ханом Калином, карлик-колдун Джуда закрутил в воздухе собственную бороду, и даже Тугарин-ага слегка застучал об пол пяткой.
Не двинулся с места только царь Кащей. У этого ни единая морщинка на лице не дрогнула. Терпеливо дождавшись, пока Соловей закончит, он холодно спросил:
Берешь самогуды, купец?
Добрая вещь, дорогая, отвел взгляд Ибрагим. Да только мне-то она без надобности, я-то, горемыка, с медвежьим ухом хожу. Рад бы сыграть да не дал Аллах талану. Так что я уж, с твоего, повелитель, дозволу, еще и другие вещи посмотрю.
Дело твое, кивнул Кащей. Возьми тогда гусли ты, Соловей.
Старый разбойник поклонился и сунул умную вещь в заплечную суму. А Ибрагиму предложили третий подарочек палицу о трех обручах. Медном, бронзовом и железном.
Сие палица-буявица, произнес Кащей. Своими руками отковал. Сама по воздуху летает, сама врага колотит.
Дельная штука! разгорелись глаза Ибрагима. Не жаль отдавать такую, повелитель?
Мой Аспид-Змей лучше, пожал плечами царь нежити. Под его саваном что-то заскользило, забугрилось и высунулось из рукава черной головкой. Ибрагима аж передернуло от ужаса.
Он нерешительно коснулся палицы. Та была теплой и чуть заметно трепетала. Тоже как будто живая.
Ибрагиму хотелось испробовать ее в деле, но он не знал, на ком. Да и робел слегка. Исходив всю ойкумену, купец не единожды сталкивался и со злыми людьми, и с опасными зверьми, но беды всякий раз избегал не саблей, но умом.
Хитер был Ибрагим, изворотлив. Когда надо нанимал башибузуков, чтоб вместо него лбы разбивали. А то и без них обходился, на удачу положившись.
Так что палицу он хоть и отметил для себя, но решил вначале посмотреть оставшиеся две диковины. А вдруг те еще лучше окажутся?
Так он Кащею и сказал.
Бессмертный царь кивнул и велел присмотреть за палицей Тугарину. Огромный людоящер смерил купца презрительным взглядом и сунул волшебную вещь за пояс.
А перед Ибрагимом развернули пестрый хорасанский ковер. С тяжелыми кистями, выцветший, ужасно запылившийся. Купец сразу понял, что за диво сейчас перед ним, и глаза его разгорелись пуще прежнего.
Ковер-самолет, благоговейно произнес он, поглаживая ворс.
Он самый, кивнул Кащей. Старинное изделие. В былые времена он принадлежал шахиншаху Шапуру, а от него перешел к царевичу Бахраму. Тысячу лет назад его создали маги Зороастра. В те времена они еще сохраняли какие-то крохи древнего Искусства.
И ты вот так запросто отдаешь его мне? вопросил Ибрагим.
Это всего лишь летающий кусок ткани. Я предпочитаю моих змиев. Берешь ковер?
Ибрагим снова погладил ворс. Его сердце трепетало от восторга. Чудесная вещь дышала историей и волшебством. Купцу послышалась поступь армий Сасанидов и рокот священного огня Заратуштры.
Посмотрю еще, коли позволишь, вначале и пятую вещь, молвил Ибрагим. Если не окажется она еще лучше возьму ковер.
Ну посмотри, дозволил Кащей. Ковер приберите пока, но не далеко. Пусть наш гость еще пораздумывает. Только не слишком долго.
И вот перед Ибрагимом поставили последнюю Кащееву диковинку. Пару сапог. Сафьяновые, дорогие, но тоже не новые, стоптанные. Купец наклонился и, не веря себе, спросил:
Это что же, повелитель неужто те самые скороходы?!
Да, подтвердил Кащей. Семиверстные сапоги. Одна нога здесь другая там.
Ибрагим ахнул. Хорош ковер-самолет, волшебен, кто спорит, но летать и птицы умеют. И мыши летучие. И даже презренные мухи, что были созданы Аллахом в минуту недовольства людьми. Самолет унесет хозяина в небеса, верно, но не слишком-то и быстро.
А эти сапоги Семь верст одним шагом Русская верста это двадцать шесть с половиной танабов. Сто восемьдесят пять танабов одним шагом! Несколько шагов и ты уж в другом городе! Сотня шагов и добежал туда, куда караван и за седмицу не дойдет!
Ибрагим аж затрясся от вожделения. Хотелось ему ковер-самолет, да и палицу-буявицу хотелось, но сапоги-скороходы захотелось всего сильней. К тому же те, в отличие от шапки-невидимки, еще и по ноге как раз оказались. Словно на Ибрагима и шили.
Беру! воскликнул он. Беру сапоги, повелитель!
Надел купец сапоги-скороходы, топнул ногой легонечко, сделал шажок робкий, неуверенный да и разом на семь верст!
Одной ногой.
А другая в Костяном Дворце осталась.
И половина купца при ней.
Пару мгновений она еще стояла, точно гигантский окровавленный оплетай. Потом медленно повалилась на пол. Айгуль зашлась в дикого ужаса вопле, баба-яга мелко захихикала. Кащеевы чудища утробно захмыкали, загомонили, с насмешкою глядя на останки купца.
Пошли своих, пусть разыщут второй сапог, велел Кащей Репреву, вожаку псоглавцев. Он должен быть ровно в семи верстах где-то в том направлении. При нем будет половина трупа не ошибутся.
Дурак, как есть дурак, осклабился Калин, стаскивая обувку с ноги Ибрагима. Знать же надо, как вещью пользоваться. Или спросить вначале тех, кто знает. Правой-то ногой шаг делай, а левую-то тоже сразу уже заноси, от земли отрывай. А не вот так, неповоротнем. Сапоги-скороходы они ж неумех-то не терпят.
Он тебя уже не слышит, напомнил Кащей, вперив взгляд в застывшую от страха Айгуль. Хек. Хек. Хек.
Да и пес бы с ним, собакой сарацинской, примерил сапог-скороход Калин. А мне по ноге, смотри-ка.
Тогда забирай их себе, разрешил Кащей. Я-то ими пользоваться не могу, но пылиться в амбарах умным вещам незачем. Пускай пользу приносят.
Вот за это наш тебе поклон, царь-батюшка, взялся за шапку Калин.
Снимать не стал вспомнил вовремя о сраме на бритом темени.
Только ковер-самолет Кащей не стал никому дарить. Баба-яга летает в ступе, колдун Джуда на собственной бороде, а остальным это незачем, им конно привычней.
Не отдавать же такую диковину кому-то из простой татарвы.
Слуг купца скормить Горынычу, распорядился Кащей. Его злато в мою казну. Остатки товаров разбирайте, кому что глянется. А эту девку хм
Царь нежити раздумчиво глянул на Айгуль. Хороша невольница, спору нет. Красы неописуемой девица. В прошлом годе Кащей не погнушался бы сделать ее наложницей, пусть она и незнатного происхождения.
Но гарем свой он своими же руками опустошил. Создавать его теперь надо сызнова, с самого начала. А к женскому-то полу Кащей хладен, равнодушен как и ко всему остальному. Пятьдесят наложниц держал не ради сладострастия, а только как заложниц. Дочери, сестры и племянницы земных владык существовали в серале Костяного Дворца, чтобы их отцы, братья и дядья лишний раз подумали, прежде чем затевать что против Кащея.