Хорошего мало, говорю тебе, продолжал коневод, вернувшись к огню разбирать свою дорожную сумку. Есть ещё там на полночь одна деревушка. Но я до неё не пошёлдалеко. Да и боязно. Разбойникэто не по моей части. Схватят менякто будет ставить на ноги нашего зверушку?
Закич! рявкнул на него Ломпатри.
Молчу, молчу, стал извиняться тот. Только тебе, господин рыцарь, пора бы привыкнуть, что все эти любезностине про меня. Я своё дело знаю, этим и будь покоен.
За конями ходить твоё дело, не отрываясь от изучения карты, сказал рыцарь.
Да будет тебе известно, господин рыцарь, что кони и люди, ну и зверушка, нуониэль нашгосподин нуониэльпо сути одно и то же. Кожа, кости, внутренности всяческиевсё у нас и у коней одинаково работает.
Тут он глянул на меня с некоторым недоумением и продолжил:
Вроде так должно быть. Только вот выходит, что не так.
Закич подошёл к рыцарю и гляну на карту.
Что думаешь по поводу этой крепости? спросил коневод, указав пальцем на маленькую башенку, нарисованную на карте.
Форт, ответил Ломпатри. Граница провинции Дербены. Точнее, граница королевства Вирфалия. И всего Троецарствия.
Закич достал из сумки несколько бинтов и жестяных коробочек, ступу и пестик. Затем он открыл маленький деревянный сундучок, откуда достал кожаный свёрток медицинских инструментов.
Я вот что думаю, сказал Закич, У нас Троецарствие, а состоит оно из трёх королевств. Да и правителей мы называем королями, а не царями. Думаю, надо назвать всё Троекоролевствие.
Ты думай меньше, ответил на это Ломпатри. Гляди, и дело скорее соспорится.
Закич фыркнул и подошёл ко мне. Он помог мне сесть, подложив за спину гору шкур и остального тряпья, на котором я лежал. Всё вокруг сразу помутнело и поплыло. Звуки стали тише, а слова Закича и Ломпатри некоторое время сложно было различить в нарастающем гуле. Я ощутил, будто проваливаюсь ниже и ниже в огромную пустоту. Затем в нос ударил резкий запах то ли цветов, то ли какой-то травы, и я снова увидел перед собой Закича.
Не хочу, чтобы ты терял сознание, услышал я, уже после того, как его губы перестали шевелиться.
Он снова поднёс к моему лицу маленький пузырёк с зелёной жидкостью, и едкий запах трав снова пробрал меня до самых пят. Закич обратился к рыцарю. Тот ответил. Слов я не разобрал. Потом снова заговорил коневод, но первых его слов я тоже не понял.
Ну ладно короли, наконец донеслись до меня его слова. А жрецы? Почему они жрецы? Да и с магами всё как-то странно.
Других забот у тебя нет, как задавать странные вопросы! буркнул в ответ рыцарь.
Видишь ли, господин рыцарь, говорил Закич, осторожно разматывая бинт на моей шее, Я, конечно, уважаю и магов и жрецов как умных и даже мудрых представителей нашего мира. Так же я нисколько не умаляю их важности в государственных делах. Однако, верить я привык явным вещам. Маги не предоставляют доказательств того, что где-то есть ещё миры, населённые людьми и прочими существами. Жрецы напротив: предельно чётко обосновали свою позицию относительно уникальности, как нашего мира, так и человека среди прочих существ. Маги говорят: есть другие, равные нам существа, но показать не можем. А жрецы говорят: нету, а если есть, то покажите нам, и мы признаем за вами правду. Конечно человек существо уникальное, но я всё же против праздничных казней сказочных существ. Надо судить людей и других тварей, по поступкам. Вот наш господин нуониэль, к примеру, никому ничего плохого не делал. Разве что тогда на перекрёстке
Перестань трепаться! обрезал его рыцарь.
Закич осёкся. Но не оттого, что на него рявкнул Ломпатри. Коневод снял последний слой бинта и увидел рану. Я понял это не столько по его лицувсё было как в туманесколько по холодку, пробежавшему по горлу в грудь. Приблизился Ломпатри.
Отойди! скомандовал Закич. И убери отсюда эту грязную карту.
Что там? робко спросил рыцарь, делая шаг назад. Мертвянка?
Сколько я? Три дня назад ушёл? Думал тогда, что вы его без меня схоронить успеете.
Закич швырнул старый бинт на пол и стал ходить взад-вперёд, заложив руки за спину.
Мертвянка! бубнил он. В чистых палатах, без заразы, с должным уходом раны бы уже начали стягиваться. Неделя! Неделяэто срок. Хоть каплю, но начали бы. Загрубели! Почему в дороге не кровоточат? Должны, а не кровоточат. И мертвянка пошла бы.
Он присел у костра и стал водить руками над самыми углями так, что языки пламени полностью съедали его кисти. Затем он метнулся обратно ко мне и стал обрабатывать рану.
Крови нет, заразы нет, но рана не заживает, сказал Закич. Ну ничего.
Коневод достал из-за пазухи свёрток и стал аккуратно разворачивать его.
В пути собрал, с улыбкою рассказывал он. Синий вереск. Много его тут в долине. Ночью хорошо собирать. Огонь факела его зело выхватывает из потёмок. Сейчас ночью хорошо! Пока Луны нет.
Ну ты про Луну полегче. Помалкивай.
Закич положил веточки в ступку, плеснул туда же маслянистой жидкости из бутылочки и стал работать пестиком.
Странный мы народ в Троецарствии; в проклятье Гранёной Луны верим, а в богов не очень.
Может, оттого, что боги не появляются на небосводе каждый год? спросил Ломпатри.
Что вижу, в то и верю, чего не вижутого и нет! Прекрасно! Знаешь, после случая на перекрёстке, господин рыцарь, ты сильно изменилсясказал Закич, с ноткой презрения.
Он говорил, что-то ещё, но я уже не различал слов. В глазах помутнело. Рыцарь, огонь и белые полосы бинтов стали отдаляться от меня в огромном чёрном пространстве. Звуки становились всё тише. Перед тем как окончательно потерять сознание, я услышал голос Закича:
Сейчас может немного жечь.
Затем он наложил бинт, пропитанный синим вереском и в мою шею будто вошла огромная железная игла, ледяная и пылающая одновременно. Боль лишила меня чувств.
Во мраке я увидел очертания башни из чёрного камня. Я в стране, окутанной мраком. Я хочу кого-то увидеть. Кого-то мёртвого. Мне это необходимо, чтобы снова стало тепло и светло. Меня сильно откинуло куда-то назад, и я открыл глаза.
Передо мною раскинулось небознакомое серое небо. Знакомая осень. Повозка так же тряслась по избитому волоку. Рыцарь, палатка, синий верески всё это прошло со мною в страну грёз и не исчезло, чего нельзя было сказать о моей остальной жизни, всё ещё остававшейся загадкой. Появился Воська. Увидев, что я очнулся, он заулыбался и помог мне сесть. Он откупорил бурдюк и дал мне испить воды.
Господин нуониэль, вам необходимо больше пить, сказал слуга детским голоском. Господин коневод Закич сказал так.
В тот момент было хорошо. Боль ушла, а мир стоял на месте: он не крутился, как раньше и не исчезал, сменяясь тьмой забвения. Моё тело вернулось ко мне. Носом я ощутил холод утреннего воздуха. Озябшие пальцы ног почувствовали сырость, а спинаудары деревянной повозки, прыгающей по кочкам. Я шёл на поправку. Может быть, синий вереск помог?
Воська спрыгнул с повозки и, не спеша, пошёл рядом: повозка двигалась медленно. Он плеснул из бурдюка чуток воды в лоханку. Зачерпнув оттудаслуга обмочил себе лицо. Потом вытащил из-за пояса нож и поскоблил пальцем по острию. Увидев, что я наблюдаю за ним, Воська снова заулыбался.
Бриться, объяснил он, показывая на нож. Всё должно быть в порядке. Кираса в порядке, тележка в порядке, Воська в порядке. В телеге трясёт, и я боюсь обрезаться. А такпешкомвсё будет в порядке.
«Сколько хлопот, подумал я тогда. Почему же он не брился утром, кода только встали?»
Утром я не могу бриться, продолжил Воська, кто-то ведь должен коней запрягать, палатку собирать. Такой порядок. Ну да! Как вам знать! Вы же господин. У вас тоже слуги естьсразу видно. Вы сам не слуга, оттого и не знаете, когда подневольному человеку просыпаться срок. Сначала всталгосподина в день ввёл, а потом и сам просыпайся. Вам неведомо. Вы знатный господин. Много слуг. Но вы хороший господин. Не из тех. Вообще есть разные господа: одни стыдятся того, что они господа, а другие считают, что слуги должны стыдиться того, что они слуги. Вы из первых. Если хотите, я и вас побрею.