====== Пролог ======
Я умираю. Но об этомпозже.
Сначала попытаюсь представиться. Семён Геркин, семнадцати лет от роду, мамина радость, папина головная боль и постоянный объект воспитательных усилий трёх незамужних папиных тётоктёти Фиры, тёти Сары и тёти Цили. Вообще семья у нас большая и дружная, но когда мои тётушки к месту и не к месту произносили поговорку: «В семье не без урода», они всегда выразительно косились на меня. Ну а я что? Яходячее несчастье своих родителей, посланное им во испытание за грехи предков, разрушивших стены Иерихона, позор всей еврейской нации, не отличник, не примерный мальчик и даже в музыкальную школу в своё время меня отдать не удалось. Нет, со слухом и голосом у меня всё в порядке. Просто уж если я чего-то очень сильно не хочу, то переупрямить меня невозможно. А пребывание в музыкальной школе и пиликание на скрипке или там игра на пианино вызывали у меня стойкий зубовный скрежет. Так что с музыкальной школой не срослось, хотя, когда я захотел научиться играть на гитаре, и мой приятель Витёк показал мне знаменитые три аккордато я уже через неделю по слуху мог подобрать практически любую мелодию и даже исполнить её более-менее похоже. А нравилась мне тогда в основном «Ария», да Так что возрождению моего музыкального слуха моё семейство не обрадовалось.
Нет, не подумайте ничего плохого, у меня хорошие родители, замечательные родственники, они искренне желали мне добра и счастья, но вот мои и их представления о счастье кардинально не совпадали.
Они хотели, чтобы я хорошо учился, был отличником, ходил в музыкальную школу, примерно себя вёл и прочая То есть, чтобы мной можно было гордиться. Не тут-то было. С первого класса у меня были всего три твёрдые пятёрки в дневникематематика, физкультура и труд. Потом труд исчез, сменившись загадочной «технологией», но суть осталась одна, поэтому количество пятёрок увеличилось, когда математика разделилась на алгебру и геометрию и прибавилась информатика. Но это и всё. Учительница русского языка перед проверкой моих тетрадей принимала валокордин. Учительница литературы, читая мои сочинения, впадала в состояние, близкое к коматозному. Учителя истории и биологии тихо мечтали меня расчленить или продать на органы. Мне их предметы были попросту неинтересны, а из класса в класс я переползал только благодаря тёте Циле, трудившейся на ниве народного образования, то есть занимавшей немаленькую должность в городском комитете по оному. К тому же фантазия у меня, если она не касалась сочинений по литературе, была исключительно богатой, и я, как мог, оживлял учебно-воспитательный процесс. Началось всё ещё в начальных классах с натёртой мылом перед годовой контрольной доски а дальше уж пошло-поехало. Терпение учителей окончательно лопнуло, когда в девятом классе на уроке биологии вместо вполне себе безобидной презентации о митотическом делении клетки на экране неожиданно появилась тема: «Сифилис и его последствия». Ну, а какие органы в первую очередь поражает эта нехорошая болезнь, думаю, знают все. И появление первого же слайда прошло на ура. Но наша пенсионного возраста биологичка вовремя проснулась, узрела причину энтузиазма класса и среднее образование для меня во всяком случае, в этой школе, оказалось закрытым навеки. Вызванной в школу маме было чётко сказано, что ГИА я сдаю всеми правдами и неправдами, а затем родное учебное заведение не желает меня больше видеть в своих стенах.
Лично я только вздохнул с облегчением, потому как перспектива заканчивать одиннадцать классов, а потом ещё и институт меня никак не вдохновляла, а лучший друг Витёк, уже нацеливавшийся после девятого в технический колледж по специальности «автодело», звал с собой и меня, и я уже нацелился поступать туда но у моей семьи всегда был завышенный уровень притязаний. Поэтому девять классов я смог закончитьучителя честно выполнили своё обещание, но мои три тётушки, стоило мне только заикнуться про технический колледж, взяли меня в такой оборот, что перед этим арабо-израильский конфликт мог показаться лёгкой развлекательной прогулкой.
В итоге высокие договаривавшиеся стороны пришли к консенсусу. Я поступаю в техникум и выучиваюсь на бухгалтера без всяких эксцессов, а родители, в свою очередь, отдают в моё полное распоряжение однокомнатную квартирку недавно скончавшейся бабушки, папиной мамы, и обещают подкидывать кое-что на хлебушек. Теперь я понимаю, что таким образом мои родители ставили на мне крестмол, живи, как знаешь, устали мы тебя тащить, но тогда передо мной замаячила долгожданная свобода, и я согласился даже на гадский техникум. Было мне тогда шестнадцать лет, обычно родители детей в самостоятельное плавание так рано стараются не отпускать, но я успел потрепать нервы всей семье, а в курсе моих школьных подвигов были не только все члены российской ветви нашей семьи, но и двоюродная тётя Хана из Хайфы, папин племянник Абрахам из Канады и двоюродная бабушка Фейга, ныне доживающая свой век в комфортабельных апартаментах с видом на Манхэттен. И все они ставили меня в пример несовершеннолетним отпрыскам собственных семей, в том плане, что таким быть не надо. Так что, боюсь, моя семья и так мучилась со мной слишком долго. Но сделать меня таким, как все, у них так и не получилось.
Учиться, как ни странно, мне понравилось, к тому же я, наконец, научился отделять мух от котлетто есть общественную жизнь от личной, и свои эксклюзивные каверзы теперь проделывал отнюдь не в техникуме, так что первый курс я закончил практически без троек, и мои бедные папа с мамой, первые полгода в страхе ожидавшие возвращения блудного сына под родительский кров, слегка расслабились.
А я, успешно сдав вторую в жизни сессию, решил по поводу моей, кстати подвернувшейся, днюхи, закатить вечеринку. С этого-то всё и началось.
Нет, с вечеринкой всё было в порядкенарод подобрался боевой, проверенный. Витёк, с которым мы продолжали дружить, озаботился о нужном количестве огненной воды, пришли и девчонки из моей группы, так что было весело. Но в самый разгар веселья я услышал в шуме и гаме тоненькую мелодию. Словно кожей ощутил и почувствовал, как меня с неудержимой силой тянет к её источнику, хотя где он находитсяБог весть. Народ продолжал пить и веселиться, уже не особо обращая внимания на виновника торжества, то есть на меня, и я пошёл туда, куда меня звала странная мелодия. Я вышел из квартиры и рванул наверх, на чердак старого, ещё дореволюционной постройки, дома. Я с каждым шагом был уверен, что мне нужно найти источник этой мелодиинужно и всё тут. Необходимо.
К счастью, чердак оказался не заперт, и я влетел туда, а затем поднялся по хлипкой разболтанной лесенке на крышу. Гремя железом, я подошёл к самому её краю, мелодия звучала в моих ушах всё громче и громче и я сделал шаг вперёд.
В общем, когда я освободился от странного наваждения, оказалось, что вокруг меня ничего нет. Совсем. Просто странный туман чернильного цвета, похожий на кисель, в котором я висел, словно муха в янтаре. Казалось, что это продолжалось целую вечность, я решил, что умер, и мысленно стал просить прощения у всех родственников по очереди, а поскольку родни у меня многомалость увлёкся процессом. От этого меня отвлёк раздавшийся из ниоткуда голос:
Ну, и где?
Что «где»? раздражённо огрызнулся я. Лично я, судя по цвету окружающей действительностив жопе мироздания. А что? Тоже определиться не можешь?
Да нет, ехидно заметил голос, я не об этом Где крики, мольбы и слёзы о загубленной жизни? Где отчаянные просьбы вернуть всё, как было?
Тут я начал догадываться, что голос могущественнее, чем кажется на первый взгляд, и что к моему нынешнему пребыванию неизвестно где он имеет самое прямое отношение. Поэтому я вежливо поинтересовался:
А ты можешь?
Не-а лениво отозвался голос. Видишь ли, Сёма вовремя одумался, отошёл от края крыши и вернулся к друзьям. Так что у него всё прекрасно. И возвращаться тебе просто некуда, ибо тыне Сёма.
Ни хрена себе семечки! вырвалось у меня. А я тогда кто?
А тыего слепок. Что-то вроде клона, охотно пояснил голос. Я, видишь ли, решил поставить небольшой эксперимент.
Что??? это первое слово было единственным цензурным в непрерывной тираде минут на пять. Честное слово, я умолк потому, что сам себя заслушался.