Стоило мне появиться в курительной комнате, как он вразвалку шел ко мне, а иногда, когда я завтракал, подсаживался к моему столу и без стеснения предавался чревоугодию. Порою он прямо-таки прилипал ко мне. Нудный человек! Но все-таки, неужели от его навязчивости должен страдать только я? С самого начала в его поведении было что-то такое, будто он знал, будто интуитивно понял, что я мог бы… что во мне одном он мог видеть единственную надежду, которой нигде больше не найдет.
— Я все бы отдал, чтобы сбавить в весе, — говорил он, — решительно все! — и, задыхаясь, пытливо всматривался в меня глазками, утонувшими в пухлых щеках.
Бедный Пайкрафт! Вот он позвонил, — наверно, чтобы заказать еще сдобной булки и масла.
Однажды он перешел прямо к делу.
— Наша фармакопея, — сказал он, — наша западная фармакопея далеко не последнее слово в медицине. На Востоке, я слышал… — Он осекся и уставился на меня. Мне показалось, что я стою перед аквариумом.
Тут я вдруг на него рассердился.
— Послушайте, — сказал я, — кто вам сказал о рецептах моей прабабушки?
— Помилуйте! — попытался он увильнуть.
— Вот уже целую неделю при каждой нашей встрече, — а встречались мы с вами частенько, — вы явно намекали мне о моей маленькой тайне.
— Ну, хорошо, — промолвил он. — Раз так, я скажу все. Признаюсь, да, верно… Я узнал…
— От Пэттисона?
— Косвенно, — сказал он, что, по-моему, означало «да».
— Пэттисон, — сказал я, — принимал это снадобье на свой риск и страх.
Он сжал губы и поклонился.
— Рецепты моей прабабушки — с ними так просто обращаться нельзя. Отец хотел взять с меня обещание.
— Но вы не обещали?
— Нет. Но он меня предупредил. Он как-то сам воспользовался одним из них, — всего раз!
— Вот как! И вы думаете?.. Предположим, предположим, что среди них найдется такой…
— Эти рецепты — странная штука, — сказал я, — даже пахнут они… Нет, оставим это!
Но я знал: раз уж я зашел так далеко, Пайкрафт от меня не отстанет. Я всегда немного побаивался, что, если вывести его из терпения, он внезапно навалится на меня всей тушей и задавит. Я сознаю, что проявил слабость характера. Кроме того, Пайкрафт надоел мне. В этот момент я был так не расположен к нему, что не удержался и сказал:
— Ну хорошо, рискните!
С Пэттисоном, о котором я упомянул, дело было совсем другое. Что с ним произошло, — это к рассказу не относится, но тогда я по крайней мере знал, что лекарство не опасно для здоровья. В остальных рецептах я не был так уверен и вообще склонен сомневаться в безопасности лечебных средств прабабушки.
Но если даже Пайкрафт и отравится…
Должен сказать, что отравить колоссальное тело Пайкрафта казалось мне вовсе не простым предприятием.
В тот же вечер я вынул из сейфа странный, прописанный своеобразным запахом ящик из сандалового дерева и стал перебирать шуршащие куски кожи. У джентльмена, который писал рецепты для моей прабабушки, было несомненное пристрастие к коже различного происхождения, и он отличался на редкость неразборчивым почерком. Некоторые записки были вовсе недоступны моему пониманию (несмотря на то, что в нашей семье, долго связанной с Ост-Индской компанией, знание хинди передается из поколения в поколение), — и не было ни одной, расшифровать которую было бы легко. Все же я довольно скоро нашел то, что искал, и некоторое время сидел на полу возле сейфа, рассматривая рецепт.
— Вот, глядите, — сказал я Пайкрафту на следующий день, держа полоску кожи подальше от его жадных рук. — Насколько я мог разобраться, это рецепт для тех, кто хочет сбавить в весе. (О! — воскликнул Пайкрафт.) Я не совсем уверен, но, кажется, так. Все же, если хотите послушать моего совета, бросьте это дело. Потому что, знаете ли, насколько мне известно, мои предки по этой линии были очень странные люди.