Жертва - Эми Мун

Эми МунЖертва

Пролог

Пенька была крепкой и свежей. Девушка еще раз напрягла тело, пытаясь выдрать запястья из колючих пут. Напрасно! Ее палачи были слишком усердны и постарались сделать все, чтобы жертва не имела ни единого шанса ускользнуть. Мелко вдыхая через нос холодный воздух храма, она предприняла еще одну попытку успокоить колотящееся о ребра сердце. По коже волнами бегали ледяные мурашки, вызывая в теле мучительные спазмы. Или это из-за ее неестественно-растянутого положения?

Зал тонул в полумраке, и два факела, заботливо оставленные в качестве свидетелей ее кончины, бросали на замшелые, обглоданные временем и сыростью, стены причудливые переплетения теней. Они двигались, изгибались в каком-то диком, беззвучном танце, вызывающем в душе бесконтрольную панику, но закрыть глаза она не решалась. Потому что тогда точно бы сошла с ума от безысходности и страха.

Едва слышное шипение стало громче, и девушка снова затрепыхалась, пытаясь освободить связанные ноги и руки. А вдруг? Обнаженная спина терлась о грубые плиты древнего алтаря, но это было, в сущности, мелочью. Крохотным неудобством, не стоящим внимания. Гораздо больше ее сейчас волновал тихий шорох у подножья ступеней. Веревка больно куснула запястья, вгрызаясь в кожу сильнее. Проклятые узлы. Чем больше дергаешь, тем туже они затягиваются. Ей нужно было сразу вспомнить об этом, а не извиваться на жертвенном камне, как голодная пиявка.

По ноге скользнуло что-то холодное, и девушка замерла, затаив дыхание. Змеи. Они тут! Они пришли за ней! Гибкая, изящная смерть, не знающая ни жалости, ни пощады. Слух уловил знакомое потрескивание костяных погремушек. Гремучники. Что ж, по крайней мере, она будет страдать не очень долго. А может Единый... Тут девушка зло выдохнула. Единый? Нет! Он последний, кого она вспомнит перед смертью! Если он так добр, как денно и нощно поют в храмах, то разве допустил бы это все? По вытянутым над головой рукам скользнуло длинное тело и короткий треск раздался над самым ухом.

Она все-таки зажмурилась. Крепко-крепко, до пляшущих перед глазами искр.

- Шей...ссах..., - губы конвульсивно дергались, с трудом складывая звуки в слова, - Шейссах. Прошу, будь милостив... Даруй б-быструю... быструю...

- С-с-с, - подсказали десятки тихих голосов.

Смерть, смерть, смерть. Вокруг нее и на ней. Ох, о чем она думала, на что надеялась тогда, несколько дней наза? Ее планы казались теперь такими по-детски наивными. И все же... Не лучше ли так, чем изо дня в день с ненавистью встречать рассвет и с отвращением дожидаться заката?   Горячая капля покинула плен крепко зажмуренных век и защекотала кожу, скатываясь вниз. Все-таки лучше! Погибнуть сейчас и не достаться никому. Она ведь так желала свободы! Но кто же знал, что ее освободит...

- Смерть! - выдохнула девушка и, не давая себе опомниться, разомкнула ресницы. Крик расцвел в груди и там же умер, не достигнув посиневших от холода губ. Последнее, что она видела перед тем, как погрузиться во тьму, - это необычно большие, желто-зеленые змеиные глаза.

Глава 1

5 дней назад.

- Аэлишка! Да где ж тебя демоны носят!

От громогласного рева дрогнул весь их домик, от флюгера до сараюшки. Девушка вскочила на ноги и заметалась по чердаку наперегонки с потревоженными воробьями. Когда папенька так орет - дело добром не кончится. Затрещиной наградит или хворостиной поперек хребта перетянет? Ой, только бы за плеть не взялся. С прошлого раза еле очухалась, старой ведьме Юмине последний серебряный кругляш выложила. Мазь против ран и рубцов недешево стоит.

Мысль "за что" давно уже не бередила голову. Сколько Аэлиша себя помнила, родители рьяно блюли одну из заповедей Единого - держать дитя в строгости. Вот только отдувалась она еще и за своих братьев и сестрицу. Ивимка клякс насадит в домовой книге - трещат волосы у Аэлиши на голове - почто за младшей не уследила? Братья с гулянки придут ободранные да хмельные - на, Алишка-раззява, тумака - чего молчала, когда эти двое гуляк сбегали? В саду работаешь, все видишь... А как не молчать? От матушкиного подзатыльника, да отцовского пинка встал, почесался, и дальше пошел, а вот Вириш и Коргас пощады не знали. С каждым дюймом роста погодки становились все злее и наглее.

- Аэлишка!!!

Подпрыгнув от страха, девушка бросилась к лестнице. Осторожно ставя узкие босые ступни на крутую лестницу, принялась спускаться вниз. Думай не думай, а к папеньке идти надо. И побыстрее.

Отец нашелся в спальне. Окна по случаю небывалой жары были распахнуты настежь, однако проку от этого было ни на грош. Вот уже третью неделю земли от Звездного озера до Игольчатого Хребта изнывали от зноя. Поговаривали, даже в столице днем невозможно было встретить ни одной живой души. Солнце палило так, что булыжники мостовых превращались в раскаленные уголья, по которым нельзя было ступить и шагу. Врали, должно быть... Вот она прыгала по камням, когда посылали к роднику. Горячо, конечно, но терпимо.

Девушка нервно отряхнула не по росту короткий подол и тихо шмыгнула носом. Бочком пробралась в комнату и стала у самых гобеленов, на почтительном расстоянии от родительской кровати, где на белых и точно прохладных простынях раскинулся ее отец. Широкая грудь его вздымалась тяжело, со свистом и хрипами вбирая и отдавая застойный воздух. В комнате плыл тяжкий запах потного тела, и Аэлиша едва удержалась, чтобы не поднести сжатый кулачок к носу, но вместо этого тихо произнесла:

- Звали, батюшка?

Отец лениво оглядел ее с головы до ног и едва заметно шевельнул пухлой рукой.

- Воды неси. С родника. И живей шевелись.

Аэлиша тихо выдохнула. Солнце сегодня стало ее заступником. Крупному мужчине тяжко было справляться с жарой, особенно такой злой. Зато и ей прописать оплеуху лишний раз желания не возникало.

- Как прикажете, - и она тенью выскользнула в коридор. На радостях понеслась к двери, но тут же круто развернулась на пятках и поспешила к лестнице, что вела на второй этаж. Мать, наверное, с Ивимкой на пару киснет. Не спросить их - все равно, что добровольно в петлю голову засунуть. Неделю припоминать станут и точно отправят на кухню в помощь к новой поварихе. Нарочно что ли, выгнали добрую Тойку и взяли злую, как оголодавшая шакалиха, Милину?  Девушка вздохнула, и рассохшаяся половица жалобно скрипнула в тон ее печальным мыслям.

Сестра с матерью и правда обнаружились в детской. Обе развалились на кушетках и были похожи на лакомство, что торговец сластями называл пудинг. Такие же рыхлые и влажные. Только мать была шире Ивимки раза этак в два.

- Матушка, простите за беспокойство. Отец к роднику шлет и...

- Неси, - сонно буркнула Омелия, - и с кухни фруктов захватишь.

Прошептав тихое «как прикажете», Аэлиша бросилась прочь из отчего дома. Именно в этот момент, пожалуй, единственная на многие мили вокруг, она мысленно благодарила Единого и солнце за усердную работу. Можно и лишний раз хоть ненадолго, но представить себя свободной, и на улице погулять, и... Тут Аэлиша даже крепко зажмурилась от удовольствия, морща облупленный нос. Можно к Храму завернуть. А что? Все равно рядом ведь.

Дорожная пыль легко взлетала из-под босых ступней и ровным слоем ложилась на кожу аж до середины икр. Аэлиша бодро размахивала ведром, вполголоса насвистывая под нос незатейливую песенку-смешинку, в которой богохульный бард призывал Единого скоротать вечерок за чарочкой сивой самогонки. Одернуть проказницу было некому. Жители сидели в своих домах, как тараканы под веником, и не казали на улицу даже мизинца.

Покосившиеся от времени заборы неторопливо ползли за спину. Вообще-то, если верить слухам, в прошлом Ламорна считалась зажиточным поселением. Со всей Дивирии стекались сюда паломники. Спешили выразить почтение Шейссаху - Божественному Змею, повелителю Земли и Вод, что плещутся на земле и под ней. Но после того как  пришла война, а с ней и вера в Единого, Храм опустел, а торговые пути  лежали далеко от здешних мест. Теперь жителей Ламорны кормили не священнослужители древнего бога, а собственные руки. Но это, конечно, не могло спасти некогда большое поселение от медленного превращения в дряхлеющую деревню. Молодые сбегали в город, где есть работа и какое-никакое движение в жизни, а семейные люди доживали тут, довольствуясь редкими поездками в близлижайший городок на ярмарки. И она там пару раз побывала. Торговала  зерном. Вот только после того, как отец заметил, что молодые мужчины останавливались не столько о ценах выспросить, сколько с ней парой слов перемолвиться, пришел конец ее поездкам. А с ними и надеждам на то, что найдется тот, кто не погнушается взять ее даже без приданного, ведь батюшка не дал бы за ней и ломаного гроша.