Чаша и яд - Дмитрук Андрей Всеволодович

Андрей ДмитрукЧАША И ЯДФантастическая повесть

ПРОЛОГ

Она словно вырастала из скалы. Она походила на старый кряжистый дуб с обрубленными ветвями и вершиной,  башня из серо-седых блоков, помеченная на разной высоте несколькими узкими окнами-бойницами. Башня была немыслимо древней: лишь много тысяч лет назад люди Первого Посева умели столь точно пригонять один к одному многоугольные камни, каждый весом в несколько быков, а затем стёсывать их, придавая стене зеркальную гладкость.

Скала, служившая постаментом башне, высилась в центре острова, окружённого синим океаном. Вокруг неё смыкался непроходимый тропический лес, ближе к берегу кольцом стояли пальмы. Солнце садилось, высвечивая сквозь прозрачное мелководье тёмные пятна коралловых рифов.

Белые птицы, подобные лебедям, но намного крупнее, кружили у верха башни Если бы кто-нибудь в этот вечер сумел взлететь, подобно птице, и зависнуть у окна, прорезанного в верхнем этаже,  сквозь глубокую щель, расширяющуюся внутрь, он смог бы наблюдать за стариком в скупо освещённой комнате, заставленной странной утварью.

Девять свечей в драконовидном шандале озаряли стол; огни их дробились в стекле колб и реторт, очерчивали спирали змеевиков. Посреди стола высился круглый медный постамент на трёх львиных лапах. На него-то и глядел пристально старик в облегающей, синего бархата сутане. Волосы старца, лебединой белизны, были заплетены в косу, подбородок гол, а серебряные усы достигали пояса. Его светлые расширенные глаза, выцветшие от бессчётных прожитых лет, не мигали так долго, что крылатый наблюдатель смог бы усомниться в человеческой природе хозяина башни.

И усердие старца не прошло даром Сперва призрачная, туманная, затем всё более плотная и весомая, на постаменте возникла Чаша. Она белела насквозь, словно лучший хинский фарфор, и по бокам её струились золотые тонкие узоры.

Голова старика дрожала от предельного сосредоточения Но вотупали морщинистые веки. Жмурясь и с облегчением вздыхая, откинулся он на спинку кресла. Идеальной формы женской груди, Чаша была бесспорна: массивная, она всё же пропускала свет свечей и от негоот него ли?  розовато сияла изнутри.

Передохнув немного, старец вновь открыл глаза. В них теплились удовлетворение и благодарность. Улыбка тронула сморщенные губы. Встав, склонившись и бережно взяв Чашу в руки,  видимо, она кое-что весила,  он высоко поднял свой драгоценный груз и сказал:

 Благословляю себя в Тебе, благодарю Тебя в себе, Вечный! Никогда не расторгаемое наше единство мной было осознанов достаточной мере, чтобы вновь пришла в проявленный мир Чаша Жизни. Я, Гальфрид, в Тебе живущий, как малое «я», и Ты, во мне сущий, как мировое «Я», Господь мой,  единою волей мы передадим её избранному Тобоймнойнами хранителю. И да срастётся разорванное за множество веков, исправится испорченное, восстанет разрушенное, исцелится больное

Ярче, малиново-розовым, засияла Чаша, вовсе затмевая свечи,  а те вдруг зачадили, пустили струйки дыма, будто досадуя на соперницу Над кровлей гигантские лебеди описали прощальный круг и растворились в небе. Теперь и тот, кому не были даны крылья, легко смог бы заметить свет в верхнем окне башни. Но пустынен был остров, и ни одного судна не виднелось на сиренево-синем, темнеющем океане. Впрочем, людские суда ещё не заходили в эту область мира.

Той же ночью в тысячах миль от затерянного острова, в бесплодном и гористом Нордберге произошло ещё одно событие. Иной старец, долговязый, сутулый и горбоносый, с длинной чёрно-седою бородой, кутаясь в тёплый плащ с капюшоном, проговорил заклинание перед входом в горную пещеру. «Родственными тебе стихиями вечного хаоса, огнём подземным, тьмою океанского дна, топями лесных чащ,  я, Сигиберт, заклинаю тебя и приказываю»

Туманная мгла окутывала Нордберг. Трудно было бы увидеть в ней даже собственные руки,  но взор старца, очевидно, легко проникал сквозь холодный туман. И улыбался заклинатель, глядя, как из жерла пещеры расползаются перепуганные, ночевавшие в ней змеи; вьются и шипят, спасаясь. Наконец, выдвинулось что-то громадное, ощупывая перед собой путь длинными суставчатыми ногами

I

Cтарый жёлтый «Икарус», немилосердно бренча, с трудом вписался в поворот на горбатую, разъезженную улицу. То есть, мостовая здесь когда-то имелась, но уцелела лишь серыми растрескавшимися островками. В конце этой улицы стояла одна из двух городских гостиниц, скучная трёхэтажкабывший дом быта. Киногруппа, тридцать один человек, заранее забронировала себе все номера. Вода из кранов шла ржавая, горячую подавали на полчасика по утрам,  в общем, привычная обстановка. Даже буфет имелся. Вот только в нём шёл ремонт, и он не работал

Городок был крымский, но не курортный,  потому наплыв гостей здесь не наблюдался, и съёмочная группа сериала «Чаша Жизни» спокойно заняла весь отель. В единственном люксе разместилась «звезда», Катрин Бельская. Режиссёр Пётр Яковлев и другая «звезда», Иван Маркелов, удовлетворились одиночными номерами, прочих поселили по двое-трое.

После расселения, долгого и скучного,  разнообразие внёс лишь скандал, поднятый Катрин из-за нежелания телевизора включаться,  почти все приезжие побежали знакомиться с городом. Но он не баловал радостями. Бог весть когда, не в татарскую ли пору, здешние улицы протянулись по равнине, будто растопыренной пятернёй процарапанныевдоль и поперёк, решёткой; оделись листвой садов и огородов, ныне жухлой и пыльной до серости. Проездом побывало тут несколько видных писателей, родился один полководец Великой Отечественной; всё это отмечали мемориальные доски Да, нудноват был городок,  зато рядом с ним, за старой дорогой, начинались удивительные предгорья. Их-то Яковлев и выбрал для натурных съёмок.

Как поётся в старой песне, «солнце, воздух и вода» за последний миллион лет капитально поработали над ближней горой. Иные обрывы уцелели и стояли гигантскими кулисами цвета небелёного полотна; другие рухнули, образовав холмы, и их подмяла вековая зелень. Но более всего поражали скалы, причудливо преображённые стихиями. Они выпячивались животами великанов, вставали пасхальскими идолами; образовывали профили, в которых экскурсоводы предлагали видеть великих людей.

Экскурсии тут бывали нередко, но не задерживались. Выгнав подопечных из автобуса, гид приказывал им сделать пару снимков; затем группа ехала дальше. А ещёэкскурсанты получали заряд сведений о том, какие фильмы снимались в этих местах. Много, очень много фильмов, начиная с пятидесятых годов. Яковлев лишь последовал традиции.

Но наши герои пока не видели ни этих красот, ни дополнявшего их строения: с виду грозный средневековый замок, однако сработанный из материалов лёгких и достаточно хрупких, на дощатом каркасе «Икарус» завёз их с самой унылой, равнинной стороны. Пару месяцев назад степь порадовала бы глаз пламенем частых маков. Сейчас же по пути не было ничего, кроме просторов сожжённой солнцем травы да плывущих за ними серых, сизых, лиловых гор.

Итак, расселение окончилось. Близился закат.

Неторопливо смыв с себя дорожную пыль и пот в скупом, подозрительно клокотавшем душе, заслуженный артист республики Маркелов любовно переоделся в футболку, шорты и шлёпанцы. При своём колоссальном опыте, Иван Александрович, хоть и впервые пожаловал в степной городок, но знал заранее, что деваться здесьрешительно некуда! Дом-музей полководца, и тот работал до пяти Посему Маркелов со всем возможным добродушно-снисходительным величием спустился по лестнице в рецепцию, получил нужные сведения у толстой, сонной хозяйки (даже не сомлела при виде знаменитости)  и скоро уже шагал, решительно, как любой, кто знает свою цель, по длинной улице вдоль разноцветных заборов. Десять минут спустя заслуженного догнали два других, не столь известных актёра, Виктор Мортусов и Роман Блюм. Обоим было хорошо известно, чем заканчиваются прогулки Маркелыча в любом районе планеты.

По словам хозяйки, в городе имелось лишь одно приличное заведениекафе «Скачущая лошадь». Шагая, Иван Александрович предрёк своим спутникам, что в течение короткого времени вся группа подтянется туда же.