Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак!
— Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты мое! — с горечью сказала соседка. — Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам!
— Скоро, радость моя, скоро! — капитан махом опустошил стакан. — Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтёха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэни на зори провожала…
— … и рушник вышиванный на счастье дала! — подтянул Никита. Грустно всё…
— Чэ-э-эрвону руту, — пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? — нэ шукай вэчэрамы…
— Это не оттуда, жинка!
— Тай, какая разныця!
— А и верно!
— И водка тут — дерьмо! — ляпнул Никита. Спохватился: — Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная!
— Дерьмо, дерьмо… — закивал Карпенко. — Ну что? Еще по одной? У меня там еще две…
***
Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да.
Никита побрел к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешевке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но… никаких остатков на кухне. Всё подмели, голодушники… Впрок наелись, Карпенки?
Ну да не суди, и не судим будешь.
Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю:
— Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? — задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. — Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется — куда глаза глядят!
— А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я — попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один одинешенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За нее калым нужен. Выкупить невесту — зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашел, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры все-таки. То есть дуры, конечно, но насчет сюда — не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала…
— Она… на время.
— Ага. «Время — вещь необычайно длинная…» — продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках.
— Ну, ты сказа-ал!
— А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок… Знаешь такое понятие — «незаменяемый район»? Есть в Туркво «заменяемые районы» — в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Все зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен — «незаменяемый район». У нас не высокогорье, и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары «пиндинка», от которых по телу — трофические язвы, это мелочи… как комарик укусит… Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь, в гости?
— К кому?
— Да ко мне ж! К кому еще!
Они доели завтрак, они допили чаю. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения — целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься.
По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало:
— Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер, «афганец», — неделю, а то и две пылью метет в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает — и без воды и света.
— Что ж, будем мало пить и мало писать, — усмехнулся Никита. — Какие еще предстоят трудности?
— Жратвы в магазинах нет, только консервы.