Сейчас мы еще… — Он форсировал голос: — По машинам!!! Быстро грузиться!!! Где Кирпичин?! Опять пьян?! Под суд отдам!
— Здесь! Я здесь! — вскинулся полковник Кирп… да никакой не полковник, а взводный Кирпичин.
— Встать! Смирно! — гаркнул Никита.
Крупномасштабный Вовка с усилием сложился пополам и, держась за перила верхней кровати, приподнялся и распрямился во весь двухметровый рост. Разомкнул глаза, хлопнул ресницами, потер ладонью «морду лица». Узнал:
— Никита?! Ты откуда здесь? Какими судьбами? Как ты меня нашел?
— Да, Вова, это уже диагноз! Совсем белый и горячий. Мы же с тобой неделю перезванивались-договаривались. Нам сегодня на банкет идти. Я тащусь через пол-России! И что я вижу?! Живой труп! И пьяный к тому ж!
— Ладно, прекрати! — Кирпич рухнул тяжелым задом на матрас и вытянул перед собой ноги. С удивлением посмотрел на свои конечности, обутые по-разному. Почему-то снял не туфлю, а носок.
Пацан и пацанка, подглядывающие в какую-то известную только им щелку сверху вниз, хихикнули. Мать двоих детей тоже — непроизвольно.
Кирпич натужно посоображал. Исправился. Снял туфель. Подумал и содрал второй носок. Похлопал себя по щекам ладонями.
— Опохмелиться бы, Валюх? — жалобно попросил супругу.
Ага, Валюха. Валентина то есть. Вот и познакомились.
— Перебьешься! — отрезала Валентина.
— Видишь, командир. Совсем меня здесь не жалеют и не любят. А я босой… несчастный… как… Лев Толстой!
— В зеркало глянь, Лев Толстой! — хмуро сказала супруга. — Образина! Нет, ты глянь, глянь! И сам подумай, за что тебя любить! Тем более жалеть!
Кирпич по инерции покорно пошел к трельяжу, повертел перед ним образиной:
— Морда, как морда! Могло быть и хуже!.. Ну, не Лев Толстой, не Лев.
— Верно, не лев. Лев половой гигант и царь зверей! А ты пьешь и спишь…
— Ладно, Алексей. Между прочим, член Президиума Верховного Совета!
— Ты? — Никита еле сдержался, чтобы, в свою очередь, не хихикнуть.
— При чем тут?! Алексей. Толстой. «Буратину» читал?
Никита таки не сдержался. Хи-хи!
— И ты туда же… — со вселенской грустью произнес Кирпич. — Все вы заодно. И она, и они, и теперь ты! — он обвиняюще затыкал пальцем в жену, в пацана с пацанкой, в Никиту. — Если пришел для того, чтобы издеваться над больным человеком, мог бы вообще не приходить.
— Кирпич, я не за тем пришел. Я не издеваться пришел, — Никита взял тон психиатра, успокаивающего тяжелого пациента.
— Да? И чем докажешь?
— Т-то есть?
— Какие у тебя планы на сегодня? — уличил Кирпич. Типа: ага, попался! и сказать тебе нечего!
— Планы?! — тут Никита возмутился. И раздельно, как для тугодумов, произнес по слогам: — Тор-жест-вен-ное собрание и банкет ветеранов дивизии!
— Какой дивизии?
— Нашей! Баграмской!
— А-а-а, точно! Я-то всё думаю, где мы с тобой вместе служили! В мозгах, заклинило.
— Заклинило. И перекорежило. Опух от водки! Иди, умой рыло, а то опять выключишься из реальности!
Кирпич направился в ванную, снимая на ходу штаны и рубашку. Запутался в одной штанине, покачнулся и сильно ударился плечом о дверной косяк, вызвав новое общее «хи-хи».
В те пятнадцать минут, что он фыркал и плескался под душем, жена продолжила сетования на непутевость мужа.
— Хватит стенать! — рявкнул Вовка, появившись из ванной. — Впервые человека видишь, и сразу на жалость берешь! Хоть знаешь, кто он? Мой бывший замполит. Зверь, а не человек! А ты — на жалость… Никита, не слушай ты ее! Я хороший!
— Ладно, хороший! Одевайся и в путь!
— В путь?
Однако Кирпич начинает доставать!
— В сад «Эрмитаж»! Ты же сам мне приглашение выслал! Почтой!
— О! И дошло? Надо же!.. Точно! Нас ждут! В «Эрмитаже»! Ну? И чего тогда расселся? Пошли!
— Куда пошли?! — воспротивилась Валентина.