Что с тобой? Если не хочешь Если тебе тяжело она с трудом подбирала слова, говорила тихо, почти шепотом. Я могу сходить одна.
Все в порядке, проговорил Антон, выплывая из своих мыслей.
Он попытался улыбнуться, но лишь почувствовал, как нелепо растянулись его губы. Своя улыбка показалась ему вымученной и высушенной, словно давно иссохший колодец, без надежды на восстановление.
Но сейчас перед ним стояла его дочь, красивая и печальная, и он должен был ее поддержать. Ради нее. Ради себя. Ради их общего будущего.
Он привстал на колено, что бы их глаза оказались на одном уровне, и, смахнув прядь волос с ее лба, тихо проговорил:
Ты сейчас так похожа на свою маму. Словно в тот день, когда я впервые ее встретил. Правда, она была старше. Дина, знай, я люблю тебя.
Антон поднялся с колен и аккуратно, словно она могла осыпаться от любого, даже самого легкого прикосновения, поцеловал ее в лоб.
Пойдем, нам нужно попрощаться с мамой.
Налетевший порыв ветра взъерошил его короткие волосы, хлопнул не застегнутым воротником его белой рубашки и зашелестел целлофаном букета гвоздик в его левой руке.
Дина поправила лямки рюкзака на своих плечах, и они продолжили идти по узкой тропинки вдоль окружавших их оградок с могилами.
«Как давно я здесь не был?»
Но он уже знал ответ.
Два года.
Два года с момента похорон.
Когда последняя горсть земли была кинута, когда отзвучали все молитвы и было уплачено за ритуал, он заперся в своей квартире, не желая никого видеть. Он опустил руки, послав к чертям все и даже самого себя. С ним осталось только его горе и дочь.
Все это время Дина была рядом, ухаживала и заботилась о нем.
Антон корил себя за то, что оставил дочь одну, без поддержки, да еще и сам стал для нее обузой.
Но всю его вину почти полностью застилала пелена небытия, как и все эти два года затворничества и простоя в работе. Его память в это время была подобна «битому» файлу, который, при попытке открытия, заставляет виснуть всю «систему». В его голове эти «файлы» вызывали боль.
И, как следствие, он старался меньше зацикливаться на прошлом, даже том, которое помнил хорошо.
«Прошлое должно оставаться в прошлом», постоянно повторял он.
Но верил в это не всегда.
И вот он решил сделать шаг и выйти навстречу этому миру. Как бы ни обстояли дела, нельзя убиваться горем вечно. Ему еще есть ради кого жить и ради чего стараться.
В это он верил твердо. И если не ради себя, то ради своей дочери.
Дина шла рядом, крепко держа его за руку. Шла статно, грациозно. И украдкой поглядывая на нее, Антон замечал все больше сходства с ее матерью. С каждым годом она становилась более похожей на Катю, и все менее на него. И лишь маленькая родинка слева на шее у них обоих, говорила о том, что она его дочь.
Впрочем, он никогда в этом и не сомневался.
Однако, не смотря на все замеченные им сходства, у него так и не получилось вспомнить улыбающееся лицо Кати.
Может, потому что и Дина не улыбалась?
А когда он в последний раз видел ее улыбку?
Но Антон не стал напрягать память. Ответ был прост: уже два года прошло с того момента, как в их разрушенной семье не было повода для веселья.
Два года.
Он подумал о том, во что за это время могла превратиться могила его жены. И, скорее всего, участок уже зарос полностью.
Антон видел множество запущенных могил. Иные зарастали по пояс, а то и выше. Не приметные, всеми забытые, с канувшими в Лету мертвецами, такие участки всегда вызывали в нем тоску. Порой, в каком-то безумии, он начинал думать о том, каково это лежать здесь, покинутым всеми, в зарослях сорняков, скрывающих твой крест и имя.
Мысли были дикими и в чем-то не правильными, но они всегда сменялись злостью на тех, кто смел запустить и не посещать могилы своих родных, забывая их, или просто не имея желания сюда приходить.
И вот теперь он сам был повинен в забытьи и увядании.
Два года
Пап?
Они остановились, и Антон вопросительно взглянул на свою дочь.
Мы пришли, тихо сказала она.
Она смотрела на него с легким удивлением, но в то же время, в ее взгляде было что-то пугающе взрослое и печальное.
С трудом оторвав от нее взор, Антон посмотрел на находящуюся перед ними кованую зеленую оградку.
Ровно половина участка в несколько квадратных метров густо заросла высоким сорняком. Но вторая половина оказалась ухоженной, с чистым холмиком могилы, обложенным молочным гранитом, и надгробной плитой.
Ожидая увидеть полностью заброшенный участок, он вполне мог пройти мимо, ничего не замечая под слоем своих мрачных мыслей.
Ты зайдешь? спросила Дина.
Да, почти одним шевелением губ ответил он.
Он отпустил руку дочери и открыл калитку. На мгновение удары его сердца стали глуше и слабее, а по всему телу пробежало легкое онемение.
Прикрыв глаза и сделав глубокий и спокойный вдох, Антон шагнул на прополотую недавно землю. И опустившись на колени, положил на надгробие цветы.
На глаза навернулись слезы. Он хотел заговорить, но его рот не открывался, а пересохший язык прилип к такому же высушенному небу. И лишь в голове вертелось только одно слово: «Прости».
Антон взглянул на надгробие. С овальной черно-белой фотографии на него смотрела улыбающаяся Катя.
Под рамкой было выбито:
ПОЛЕВАЯ ЕКАТЕРИНА АЛЕКСАНДРОВНА 1968 2000 гг.
А ниже:
ЛЮБИМОЙ ЖЕНЕ И ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ МАМЕ.
Антон вытер слезы, и, глядя на фотографию, с большим трудом прошептал:
Прости, что так долго не приходил. Мне было так плохо без тебя.
Из его глаз пролегли новые соленые дорожки, стекая по щекам к губам и подбородку.
Прости, я не должен был так поступать. Но, я не знал, что делать.
Он вновь вытер слезы и шмыгнул носом.
Я он опустил взгляд, не в силах смотреть на фото, ощущая в душе вину за то, что собирался сказать. А теперь я уезжаю. Мы с Диной пока поживем в другом месте. Мне это надо. Нам это надо. Чтобы прийти в себя. Чтобы вернуться к нормальной жизни.
Он еще раз провел пальцами у глаз, но они уже были сухими.
Мы обязательно будем тебя навещать, проговорил Антон. Я не забуду тебя. Никогда. Ты слышишь, я люблю тебя, дорогая.
Он прикоснулся пальцами к своим губам, а потом к фотографии.
Нам пора, прошептал он.
3
Темно-серый «форд» Антона стоял на самом краю парковки. И все это время, возвращаясь с кладбища, они шли молча: мужчина тридцати восьми лет и маленькая девочка. Они шагали не спеша, взявшись за руки и в прискорбии склонив головы.
Жаркое августовское солнце вошло в зенит, раскаляя черный асфальт под ногами, делая его мягче и темнее. И только легкий ветерок, медленно подгонявший с востока несколько темных туч, обещал приятную свежесть ко второй половине дня.
Мужчина и девочка, казалось, не чувствовали ни жары, ни слабого дуновения. Впереди их ожидала изнуряющая дорога к новому дому.
Еще не дойдя до машины, Антон заметил прижатый к лобовому стеклу белый конверт.
Что это? спросила Дина.
Похоже, что это от Смирнова, проговорил Антон, вытаскивая из-под дворника конверт без каких-либо опознавательных знаков. По крайней мере, это в его стиле.
Они сели в машину, и Антон вскрыл послание.
Внутри лежал сложенный вчетверо лист формата A4. Развернув его, мужчина отметил стандартный 12-й кегль Times New Roman с 2,5 интервалом.
«Я очень рад, что ты, наконец, вышел из комы.
Два года простоя это, конечно, ни что для такого крупного писателя как ты, но все же может сказаться на твоем будущем, если ты не возьмешь себя в руки.
Я очень надеюсь, что твой родной дом примет тебя должным образом. Я постарался привести его в порядок к твоему возвращению. Прежние жильцы там особо ничего не меняли, но, сам понимаешь, что за двадцать четыре года многое могло измениться. В том числе, и сам город.
Буду рад, если ты черканешь мне хоть пару строк из твоего нового романа. А, если у тебя еще нет идеи, то я твердо убежден, что она у тебя обязательно появится. Писательство твоя жизнь. Не зарывай свой талант.