Я рассказал ему свою историю, как очнулся за городской стеной среди разлагающихся трупов и как кто-то из благородного дома Амадей не позволил мне умереть с голоду и замёрзнуть.
Старик слушал не прерывая. Когда я закончил, Пипус заговорил не сразу.
Тебе нужно бежать, выдавил он.
В тот момент я ощупывал свои уши, и мои пальцы не чувствовали никакой остроты кончиков, да и размер казался вполне обычным, среднестатистическим, как выразился бы я, будь на Земле. Старик заметил мои изыскания и закричал:
Тебе угрожает страшная опасность, а ты зачем-то наминаешь свои уши и не слушаешь меня!
Проверяю, что мне досталось от эльфов, пробормотал я, а тот, кто хочет моей смерти, кем бы он ни был, думает, что уже разделался со мной. Зачем мне бежать?
Ты мудр, как твой отец. А от эльфийской матери, которая, к слову, была весьма родовита, ты унаследовал свои белоснежные волосы и характер. Тебе, бастард, повезло родиться с голубыми глазами и смуглой кожей. Ведь всем известно, что у эльфов глаза зелёные, как луговая трава, а кожа светла, как и их волосы. Вовремя я закончил работу над новой краской для окрашивания седых волос благородных женщин Калиона. Мы покрасим твои мягкие и белые, как вековая седина, локоны в чёрный цвет, они станут прямыми и жёсткими. Старик стукнул себя ладонью по лбу. Как же я раньше не нашёл такого простого решения твоей проблемы?!
А кто мой отец? спросил я.
Пипус помрачнел, его лоб изрезали новые складки, он посмотрел на меня поверх своего пенсне и твёрдо сказал:
Тебе, бастард, об этом лучше не знать.
Старик окрасил мне волосы, и они действительно потяжелели и выпрямились. Несколько дней я не выходил из дома, помогал лекарю заготовить запас этой замечательной краски и запоминал, из чего и как он её создавал, чтобы когда-нибудь, когда возникнет необходимость, приготовить чернила самостоятельно. Рецепт на самом деле был прост: Пипус смешивал кору труха, дерева, похожего на земную ель, и высушенных жучков-точильщиков, обитающих на этих деревьях. И кору, и трупики насекомых ему приносили городские бедняки. Конечно, он платил им за это.
За работой Пипус мне рассказывал о моём детстве. И все эти рассказы начинались со слов: «Вот была бы у меня раньше эта замечательная краска!..»
Если бы у моего учителя была такая краска, мне не пришлось бы терпеть побои и унижения как от людей, так и от эльфов. Ни те ни другие нипочём не хотели играть с господским ублюдком, и я, к огорчению наставника, очень рано усвоил, что у полукровок вроде меня руки и ноги существуют исключительно для того, чтобы защищаться от обидчиков.
Таков был мир, в котором я вырос. Наполовину человек, наполовину эльф, но не принятый ни теми ни другими, я уже с младенчества был проклят. Моё рождение окутывала страшная тайна, которая, если раскроется, потрясёт основы одного из весьма влиятельных и знатных семейств Калиона обширной территории, завоёванной империей.
Так совпало, что мой первый выход в город человеком, а не полукровкой, ознаменовался казнью воришки. Я воочию увидел, как обращаются с такими, как я, носителями дурной крови. Приговорённый к смерти был тоже полуэльфом. Ростом выше меня, невероятно исхудавший, он горделиво взирал на беснующуюся у эшафота толпу. Его обнажённый торс, перевитый высушенными мышцами, как лозой, был безжалостно исполосован плетьми.
Кто это? спросил я у какого-то парня.
Беглый раб, пояснил он. Полукровка, сбежавший с одного из золотых рудников. Подошёл сдуру к работающим в поле крестьянам, показал самородок и попросил еды, а те сдали его местному барону.
А почему они его бьют?
На такой глупый вопрос парень даже не стал отвечать. Я понял, что с равным успехом мог бы спросить его, почему бьют волов, тянущих плуг. Полукровки и эльфы в Калионе это и есть тягловый скот. У них нет прав свободных людей. Они целиком принадлежат своим хозяевам. Правда, только те, которые не остались влачить жалкое существование в Великом лесу.
Перед тем как несчастному рабу отрубили голову, он завопил на высоком (эльфийском):
За самым могучим руфусом ищи подземный ход!
Руфусом местные называли деревья, похожие на земные дубы.
Его срубленная голова полетела в корзину, а я снова и снова повторял услышанное, потрясённый тем, что высокий, язык высших эльфийских домов, я, оказывается, знаю так же хорошо, как и тот, на котором говорил последние дни.
Мне трудно объяснить, почему я решил пробраться к эшафоту и отдать долг вечности погибшему. Я встал у корзины с отрубленной головой и увидел, что на щеке синеет огромное пятно. Присмотревшись, рассмотрел как минимум два клейма. Причём поставлены были в разное время, новое поверх старого или старых
Вечером я спросил у наставника:
Пипус, у казнённого сегодня полуэльфа на щеке я разглядел клейма. Почему его клеймили не один раз?
Владельцы рудников клеймят своих рабов, а когда такого раба перепродают другому хозяину, тот выжигает новое. Наверное, этот парень менял хозяев много раз
Спустя день я повстречал компанию молодых эльфов. У них в услужении был полукровка. Я наблюдал за ними всего минут десять, но увидел достаточно, чтобы сделать вывод: эльфы относятся к полукровкам даже ещё хуже, чем захватчики-люди, потому что бастарды вроде меня служили им живым напоминанием о власти чужестранцев, захвативших их землю и творящих насилие над их женщинами.
Если несколько дней назад я, окрашивая волосы, всего лишь подчинялся старику, от которого зависел, то с этого дня делал это чаще, чем отрастали корни белоснежных волос.
Пипус продолжал обучать меня премудростям алхимии и лекарскому мастерству. Он делал это, наверное, с таким же упоением, как и раньше, когда учил меня читать и писать. Но при этом старик каждый день твердил, что для полукровок и эльфов обучение в империи запретно. Упаси меня Единый когда-нибудь похвастаться своими знаниями или умениями. Не каждый барон в Калионе мог поставить под договором свою подпись.
Обучая бастарда-полукровку, старик рисковал. Я ведь на самом деле не юнец, у которого только проклюнулись под мышками и между ног белые волосы. И то моего контроля едва хватало, чтобы скрывать свою образованность. А как же это удавалось малышу все эти годы до моего вселения в его тело?..
Прошло около месяца, как я оказался в этом странном мире. Старика позвали осмотреть одного важного человека, и Пипус взял меня с собой. Оказалось, помощь требуется не графу Трибо, а управляющему его имением, который внезапно почувствовал себя плохо после еды. Я вошёл в особняк вельможи в качестве слуги лекаря, неся кожаную сумку, в которой он держал свои медицинские инструменты и склянки с эликсирами на все случаи жизни.
Когда мы пришли, управляющий лежал на диване. Пипус принялся осматривать больного, а тот почему-то уставился на меня. Что-то в моём облике привлекло его внимание, возникло впечатление, будто болезный когда-то раньше видел меня и теперь узнал.
Старик заметил эти взгляды своего пациента и нервным жестом руки дал мне знать, чтобы я вышел из приёмной. Я и сам понимал, что ничего хорошего в сложившейся ситуации ждать не приходится. Минут через двадцать на высокий порог городского особняка вышли граф Трибо и мой благодетель. Они перешёптывались, и, поскольку смотрели на меня, речь явно шла обо мне. На лице Пипуса я читал нешуточный испуг. Я ещё не видел, чтобы его лицо было так искажено от дурных предчувствий.
Граф поманил меня к себе. Оказалось, я на полголовы выше его.
Посмотри на меня, мальчик, велел он и, взяв меня рукой за подбородок, принялся поворачивать моё лицо из стороны в сторону, словно выискивая что-то известное ему одному.
Тот же самый нос и уши, посмотри на его профиль, сказал он Пипусу.
Нет, возразил старик. Я хорошо знаю того человека, и сходство между ним и этим мальчиком хоть и имеется, но лишь самое поверхностное. Я лекарь, уж я-то в таких вещах разбираюсь, можете мне поверить
Не желая спорить при мне, граф сказал:
Мальчик, иди домой.
Я вынужден был уйти, оставив Пипуса продолжать непростой разговор. А когда старик вернулся домой, то ничего рассказывать не стал, и мне пришлось спросить прямо:
На кого, по мнению графа, я оказался похожим?