В Эйре же этот вечер в канун ноябряяркий, веселый праздник. На площадях разжигают большие костры, дети наряжаются в страшноватые костюмы и с радостным визгом и улюлюканьем носятся по улицам, то и дело стучась в двери домов и требуя сладостей, а на каждом пороге появляется «тыквенный Джек» фонарь, вырезанный из тыквы с непременной жутковатой рожицей. С наступлением темноты в «тыквенного Джека» глава дома ставит толстую зажженную свечу из желтого воска и оставляет гореть до самого утраа потом за завтраком старшая женщина в доме берет огарок и по нему определяет, каким будет для семьи весь следующий год. Старое северное гаданиепрогоревшая до крохотного огарочка свеча означает, что множество невзгод растаяли вместе со свечой и что духи-хранители, святые оберегали покой семьи всю ночь, пока нечисть гуляла и пировала на воле. Если же свеча почти нетронутато дом ожидали неудачи до следующего Самайна. Хуже всего, если желтый воск свечу поутру оказывался запачкан черной сажейэто предвещало большую беду, а то и смерть.
Потому весь день до Самайна мы со старой Изой занимались тем, что вырезали маленькими, остро заточенными ножичками традиционный фонарь из большой оранжевой тыквы. «Тыквенный Джек» вышел на славу, а из мякоти мы на следующее утро испекли два больших румяных пирогаодин оставили на печи до вечера, другой же цветочница велела мне отнести в бакалейную лавку на Нижнюю Улицу, всего в квартале от ярмарочной площади. В обмен на пирог бакалейщик выдал мне тяжелую, приятно пахнущую свечу из желтого воска, завернутую в чистую холстинуи уже на выходе я столкнулась с менестрелем. Судя по недовольному лицу и большой корзине, накрытой полотенцем, Гейла послали с тем же самым поручением, что и меня, правда, нажаловаться на тяжелую жизнь он мне не успелдень мне предстоял насыщенный, потому я быстро ушла, торопясь вернуться со свечой к Изе.
Сплошная суета и беготня выдалась, а не день!
Для ряженых детей Иза подготовила корзину со сладким печеньем на меду, возилась все утрои лишь для того, чтобы эйрская детвора расхватала подношение под вечер меньше, чем за четверть часа. У меня не оказалось времени, чтобы заглянуть в «Красный сапог» и повидать Гейла, зато я успела обойти все лавки на большой ярмарке под бдительным взором старой цветочницы. Купить ничего так и не купила, но постоянно тяжелевшую от снеди Изину корзину натаскалась на неделю вперед.
А к вечеру густой пеленой пошел снег, жесткой холодной крупой засыпавший город еще до наступления темноты. Мы с Изой вернулись домой незадолго перед тем, как раненым зверем завыла метель, а ледяная крупа принялась царапать мутные оконные стекла, будто тоненькими коготками, потому надвигающийся вместе с бурей Самайн перестал меня беспокоить. Ведь еще днем я затылком чувствовала чужой пристальный взгляд, ощущала неприятный холодок под сердцем, как будто оживала тонкая серебряная струна, протянувшаяся от моего сердца к охотнику Валю. Словно и сам охотник, оставшийся где-то позади, с приходом этой особой ночи ощутил-таки мое присутствие, понял направлениеи оказался куда как ближе, чем я предполагала.
Я болтала со старой Изой, потягивая сладкое разогретое вино с пряностями и медом, время от времени подбрасывая в жарко горящий огонь очага новое поленце. Рассказывала о местах, где мне уже удалось побывать, забавные баечки, которые удалось услышать, а раздобревшая от вкусной еды и хорошего вина цветочница делилась со мной воспоминаниями из далекой молодости. Буря за окном то набирала силу, то утихала, но снег по-прежнему колотил в окно с неослабевающей яростью, так громко и часто, что я не сразу сообразила, что слышу не только шум ветра и метели, но и стук в дверь.
Первым порывом быловскочить, метнуться через узкий коридор к входной двери, но Иза остановила меня резким, неожиданно строгим окриком, и сама торопливо пошла отпирать замки, повелев мне оставаться за столом. Я послушно села на табурет, ощутив ледяной порыв ветра, стегнувший по ногам, когда цветочница отворила дверь, а следом за ним послышался шум бури и жалобный женский плач.
Эрика, тише! Что стряслось?
Хлопнула дверь, поток холода прекратился и в наступившей тишине дрожащий женский голос показался мне особенно громким, даже когда неизвестная посетительница перешла на сдавленный, отрывистый шепот.
Помогите, матушка Иза Сынок мой не вернулся! Гулял с соседскими детьми, нарядился пугалом, я ему корзинку под сладости еще дала, велела вернуться до вечера, а он пропал! Соседские дома все, говорят, что видели его, убегающим домой, но он не вернулся! Матушка Иза.. вы ведь.. можете. Я знаю и все знают, но молчат ведь Помогите Пожалуйста Что хотите отдам, только найдите ребенка!
Я поднялась с табурета, на цыпочках прокравшись к коридору. Что ответила Иза, я не слышала, но женский плач возобновился, стал отчаяннее и горше, и от него мне было, мягко говоря, не по себе. Ребенок, пропавший в Самайн да еще в такую непогоду, которая заметает следы и делает поиски практически бесполезными! Да и чем может помочь пожилая цветочница, она же не ищейка.
Да не мое сейчас время! Луна уже убывает, не могу я! Нет у меня сейчас силы
Голос Изы стал громче, раздраженнееа я неожиданно поняла, о какой помощи просила женщина. Похоже, что не только я успешно прячу свой дар от чужих глаз и не даю ему проявить себя. Не только я в этом доме скрываю бремя Условий на своих плечах, ношу хладное железо и контролирую каждый свой душевный порыв, чтобы не проявить свое отличие от простых людей, свое колдовское наследие.
И чего бы не говорили про таких, как я, но далеко не всегда мы способны распознать и почувствовать себе подобных. Нельзя ощутить чужое бремя, если им не пользуются, не увидишь в человеке чародея, если он запрятал в себе эту искру так глубоко, как только мог запрятать, если он похоронил в себе само стремление колдовать вместе с частицей самого себя, обрубив тонкие стрижиные крылья у своей птицы-души. Это выбор каждого из наспринять или отвергнуть свое бремя, свои Условия Колдовства. Наше неотъемлемое право, а не обязанность. Но будет ли счастлива птица с подрезанными крыльями? Если она не успела почувствовать радость полета, не успела познать небеса и волюто да, скорее всего, она сможет быть довольной жизнью и на земле в изящной золоченой клетке. Но если же ее поймали после того, как полет и небо стали одним из смыслов ее сути и жизни, когда хрустальная синева и пушистые облака стали частью ее легкокрылой души, то клетка убьет ее, заставит медленно зачахнуть от тоски.
Так и с нашим колдовским бременем. Я скрывала его меньше двух месяцев, стоило только прибыть в Эйр, не пользовалась даже украдкой для того, чтобы напитать излишками силы многорядные бусы-амулети я уже тосковала, чувствовала себя неполноценной, и неправильной. Птицей с подрезанными крыльями. Чего стоило совсем отказаться от своего дара и не пользоваться ими годамия и представить не могла. Все равно, что человеку отрубить себе совершенно здоровую руку, только чтобы не выделяться среди других калек.
Идем, Эрика, услышала я низкий мужской голос, и рыдания стали тише, глуше. Здесь нам не помогут. Соберем соседей, возьмем фонари, попробуем сами
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как сердце колотится в горле, а руки холодеют, пальцы становятся как ледышкии все из-за того, что я собиралась сделать очередную глупость. Очень большую глупость, которая, скорее всего, дорого мне обойдется. Очень дорого, особенно в Самайн, когда не только Дикая Охота, но и много всякой другой нечисти бродит вдоль дорог и кружит над притихшими селеньями, поднимается над полыми холмами и рыщет среди лесов и полей.
Я могу просто промолчать и остаться в безопасности и тепле этого дома. Могу остаться, позволить уйти этим людям и не думать о том, найдется ли их дитя, пропавшее в такую ночь. И никто не упрекнет меня в этом.
Никто, кроме меня самой.
Потому что, положа руку на сердце, здесь и сейчас я больше всего боялась, что когда состоится очередная моя встреча с охотником Валем, он презрительно усмехнетсяи тоже ничего не скажет. Но мы оба будем знать, что я, которая не побоялась когда-то прийти на склон Западного Алгорского Холма, вооруженная лишь солью, огнем и железной цепью, в этот Самайн отступила там, где не должна была отступать.