Едва различая тропинку под ногами, я пробиралась к шалашу Антипа, стараясь не наводить шума. Стоило только подойти, как решимости враз поубавилось. Я замерла у самого входа, где вместо двери служило холщовое сукно. Судорожно занесла руку ко лбу, чтобы перекрестить себя, мигом опомнившись. Пожалуй, бог в таких делах не помощник. Прикрыв глаза на мгновение, вздохнула глубоко, тут же спустив воздух, приоткрыла завесу и, нагнувшись, ступила внутрь шалаша. Пока не передумала. В самой верхней точке крыши, из веток, по центру, мне можно было стоять в полный рост. Я вошла и встала, а Антип тут же проснулся, открыв глаза, и присел, тряхнув головой.
- Санька, случилось чего? - с беспокойством спросил он.
- Нет, - шепотом ответила я и принялась развязывать рубаху, трясущимися от боязни и волнения руками. Отчаянно трусила, но была полна решимости.
- Ты чего удумала? - дивился он, тут же прикрикнув: - А ну брысь, отсюдова. - Я замерла на месте, уставившись жалобно, и сотрясаясь всем телом, а он повторил громче: - Брысь, кому говорю!
Я развернулась и выскочила, побежав, уже не таясь. Забежала в землянку, забралась на лежанку и укрылась с головой. Глупая, глупая, на что я надеялась. Тонька она вон какая, вся ладная, пышная. Да я для него пустое место, так было и будет.
На следующий день я старалась не попадаться ему на глаза, да и без надобности из землянки не выходила, лишний раз. Стыд, охвативший меня с рассветом, заставлял прятать взгляд даже от Мирона. Мне казалось, что вся округа знает, что я задумала этой ночью и чего не случилось по вине, или благодаря, Антипу. Ночью на смену стыду явились тоска и горечь, от того, что на заре простимся на целую неделю. Да и где же... простимся! Это я, мысленно буду его обнимать, крестить, а он даже не взглянет, слова не скажет - просто уедет.
Так и случилось. Я выскочила вместе с Мироном их провожать. Проводы вышли недолгими, да не было их совсем. Дядька помог запрячь Веснушку, мужики погрузили приготовленную в дорогу еду, да различные нужды, по своим делам. Я, все это время, стояла в стороне, не мешаясь. Мужики расселись в телегу, Антип вскочил на своего Буяна, и уехали. Без лишних слов.
Стоило им скрыться, за ближайшими деревьями, как меня охватила тревога. Странное дело, они уезжали уже много раз и никогда подобного не бывало. Испуг и опасение, предчувствие неприятностей, завладели мной полностью, что я первый раз полезла к Мирону с расспросами.
- Ни к чему тебе знать, - был мне ответ. - Знать этоть быть впутанной, Санька.
- Тревожно мне, - тихо сказала я, сжавшись и обхватив руками свою шею.
- Хорошо все будет, Антип знает, что делает, - похлопал он меня по плечу. - Идем, дело какое замыслим, все время быстрее побежит.
***
В ожидании возвращения Антипа, дни казались длиннее обычных и не торопились сменять друг друга. Я бродила по округе, собирая землянку, вечером уплетали ее с дядькой, запивая чаем из ромашки и душицы. Мне вспомнилось, как вкусно есть ягоду с молоком, так мы и делали дома.
- Когда Васятку первый раз землянкой накормила, маленького еще, ходил едва, - рассказывала я Мирону, улыбаясь, - все лицо перепачкал. Чуть в туес целиком не залез. До того он смешной маленький был... Круглый, ножонки толстые, колесом, а бегать рано начал, только и смотри за ним. То топор схватит, утащит куда-нибудь, затеряет, то еще чего. А мне получай из-за него, что недосмотрела. Как силы то хватало, тяжелый ведь он, топор то.
- Вот ты про дом свой рассказывать начала, а лицо то посветлело разом, глаза то залучились, - сказал Мирон. - Может домой тебе все же, Санька?
- Может и домой, - вздохнула я.
- Так вернутся, давай и свезу? - предложил он.
- Вернутся, а там и поглядим.
Оставшееся до возвращения мужчин время, я пребывала в раздумьях. В один день я решала вернуться домой, а в другой нет. Мама, Васятка, бабушка. При мысли о них сжималось сердце. Но стоило подумать, что там не будет Антипа, как начинала противиться возврату. Пусть и тут он не мой, но могу видеть его, наблюдать за ним, слоняясь тихой тенью, или сидя у себя в укрытии.
Возвращение вышло неожиданным. Мирон убежал за водой к реке, а я сидела возле землянки, связывая травы в пучки, готовя на просушку. Услыхав топот копыт, бросила занятие и подскочила бежать навстречу: Антип примчался на загнанном Буяне, с ободранными боками, в окровавленной рубахе.
- Где Мирон? - крикнул он мне, спрыгивая.
- По воду ушел, - растерянно сказала я, подбежав. - Что стряслось?
Антип направился в землянку мужиков, бросив мне:
- Как вернется, посылай ко мне.
Я кинулась поторопить Мирона. Только завидев его, замахала руками и закричала:
- Скорее, скорее, там Антип вернулся, кровь у него.
Дядька побежал, я хваталась за одно ведро, помогая, таща. Туда, показала я рукой, на землянку, когда подбежали. Я проникла внутрь, вслед за Мироном, перепугавшись и дрожа. Уж больно напомнила эта картина, кровавой рубахи, погибель Степана. Мирон сноровисто снял, с сидящего закрыв глаза Антипа, рубаху, отшвырнув на пол.
- Настой тащи, рубаху чистую, - скомандовал он мне.
Исполнивши приказ, я тут же вернулась. Антипа лежал на лавке, а Мирон промывал ему руку. Рана была неприятной. Рассечённая кожа плеча, раскрывала мясо, сочившаяся кровь, словно не собиралась останавливаться. Дядька принял из моих рук настой и велел мне разорвать рубаху. Рубаха была моей, та что расшитая, и никак не желала рваться. Тогда я хватила ее зубами, надорвав. Мирон полил рану настоем, а потом посыпал золой из печи и стал заматывать кусками рубахи. Когда рана была замотана, он впервые обратился к Антипу:
- Остальные где?
- Кто где.... - ответил он и попросил меня: - Санька, выйди.
- А если не выйду? - попробовала я, воспротивиться.
- А ну брысь, - сказал он и чуть заметно мигнул, а я залилась краской и выбежала.
О чем они говорили, неизвестно, но вернулись вместе. Антип завалился спать в нашей землянке, на место где спал раньше, пока не перебрался в шалаш. Дядька вышел посмотреть и прибрать Буяна, а мне велел собирать вещи, самое необходимое. «Завтра с рассветом уходим отсюда - опасно тут теперь», сказал он.
Утром Мирон, взяв мешок и лопату, запрыгнул на Буяна и наказав мне перевязать руку Антипа, ускакал. Я размотала рану и невольно зажмурилась на мгновение. Рана была неприятной, багровой, с черными от пепла разводами.
- Давай сам, подай мне настой, - сказал Антип.
- Несподручно самому, это я сначала только испугалась, больше не буду.
Он выставил плечо, а я, поддерживая одной рукой его руку, второй лила понемногу настой. Рана снова принялась кровоточить. Сложив кусок рубахи в несколько раз, обильно смочила его в настое, и приложила к ране, а потом постаралась перевязать потуже.
- Возьмем с собой остатки настоя, а по пути нужно найти камыш, - сказала я, закончив перевязку.
- Камыш? Зачем он нам? - спросил он.
- Бабушка говорила, что он кровь хорошо останавливает.
- Вот оно что., - улыбнувшись, сказал Антип и взял меня за руку. - Спасибо тебе, Санька.
Я подняла взор, чтобы ответить, наши глаза встретились. Я тонула, я пропадала в этих двух безднах, этой пристани, с цветущей по жаркому лету водой, словно в заводи. Хоть и был его взгляд, не таким, как обычно, без озорства и без неприязни, я все же первая отвела свой. «Да. гляделки не для тебя, Санька», только и успела подумать я.
- Едут, уходите, - вбежал взволнованный Мирон. Он не кричал, не поднимал шума, но говорил четко, словно приказывал. - Душ пять, а то и больше. Антип, увози Сашку, я их отвлеку.
- Уходи заячьей тропой, немедля. А мы на Буяне, - поднялся Антип, схватив меня за руку. - Идем, Санька.
Мы выскочили из землянки. Я только и успела подумать, что не взяла ни тряпья, ни настой для Антипа, как он уже подсадил меня на коня. Забрался сам и, стукнув Буяна пятками по бокам, крикнул Мирону:
- В Кормаково не суйся, к Харитону иди.
Буян уже набирал ход, как я услышала наших преследователей. Они немного притормозили у землянок, а потом разобравшись, услышав нас или заметя, пустились в погоню.
Глава девять
Я постоянно поворачивалась, пытаясь рассмотреть, далеко ли преследовавшие.
Лохматые лапы елей и, щедро усыпанные листвой, березы, не позволяли разглядеть в полной мере. Буяну было тяжело, он был измотан, это было понятно, даже мне, ничего не смыслившей в лошадях. Мне казалось расстояние, разделявшее нас, сокращалось неумолимо, все ближе были слышны их возгласы, окрики и звук копыт. Антип сильнее погнал коня, принуждая его развивать прыть и скорость, пытаясь оторваться. Ветки ельника хлестали по лицу мне, да по морде Буяну. Склонившись к нему на шею, я обняла коня, обронив взгляд назад. Теперь я их не видела и голоса раздавались чуть дальше. Мелькнула надежда: «Уйдем, должны уйти!»