Пфф!
И все же, чем? Я не давал вам повода для таких бурных эмоций.
Не давали? Да вы мне предложили работу! тихо, чтобы никто не слышал, прошипела ему в лицо.
Пристойную и хорошо оплачиваемую. И вам определенно не помешают лишние деньги.
Он даже плечами пожал, настолько был уверен в своей непогрешимости.
Вы не помогли мне встать, припечатала я последним аргументом. Просто продолжали бессовестно пялиться, пока я поднималась А я ведь упала! Мне было больно!
Глаза напротив опасно сузились, взгляд потемнел. Скулы заострились, очертив поросшее щетиной лицо смелыми графитовыми штрихами. В свете тусклой университетской лампы вдруг показалось, что передо мной не профессор Дрейк, а его грубоватый и мрачноватый эскиз, в спешке нарисованный угольками.
Разумеется, больно, Олеся Владимировна. В том и заключена истинная сила человекасамостоятельно подняться после падения. Что действительно бессовестно, так это не верить в него и предлагать свою помощь, когда он точно может сам встать с колен.
Наружность он сейчас имел истинно демоническую. И, казалось, мыслями был совсем не со мной. Может, даже не в этом мире или времени.
Я не знала, что ответить на его сентенцию о «гордом поднятии с колен». Может, в философском смысле Дрейк и был прав (но тогда он явно ошибся факультетом). Но в сухом остаткепо-мужски и с оглядкой на общечеловеческий этикетсчитался полным му-у-ухомором, вот.
Вместо того, чтобы забрасывать меня содержимым тестатерминами из узкоспециальных бизнес-тем, вашингтонский засранец продолжал изучать мои криминально-бытовые способности. Среди важных дополнительных вопросов были:
«Вы жаворонок или сова, Олеся Владимировна?»
«Вы храпите во сне? В какой позе спите?
«Хорошо ли ориентируетесь в незнакомой местности и бегло ли набираете текст на клавиатуре?»
Ответила я только на последнийк этому моменту сумела взять себя в руки и перестать скрипеть зубной эмалью.
Я печатаю быстро и почти без ошибок, но двумя пальцами, машинально пробормотала, размазывая пальцем зелень по колену. Легкая саднящая боль отвлекала от желания придушить заморского хама. Ориентируюсь плохо. Отец шутит, что у меня «топографический идиотизм». Но не понимаю, какое это отношение имеет к работе переводчика-международника?
К чему? Ах, даспохватился Дрейк и помял указательным и большим пальцем щетину на подбородке. Будет неловко, если вы заблудитесь по дороге в конференц-зал, Олеся Владимировна.
Сюда я как-то дошла, возмущенно бросила в холеное лицо, на котором даже лишняя растительность казалась уместной.
Не без приключений, смею заметить.
Одним словом, к возвращению Рогозина этот черт меня достал. И едва запекшуюся рану на коленке я все-таки успела расковырять от волнения.
Алексей Николаевич нахмурился, увидев меня на стульчике для экзекуции, и я виновато улыбнулась. Мол, делаю, что могу. Стараюсь очаровать иноземного наглеца. Даже ресницами хлопнула: честно-честно.
Мне льстило расположение Рогозина, и не хотелось его подставлять перед иностранным коллегой. Про нашего профессора ходили легенды: многие из его «особых» учеников становились настоящими звездами и получали бешеные зарплаты даже по столичным меркам. Я не была уверена, что смогу достигнуть таких же невероятных успехов, но считать себя чьим-то любимчиком было приятно. Да и просто по-человеческиРогозин был классным мужиком. Каждой порой на коже он излучал надежность, уверенность, силу. Раньше мне казалось, что они с отцом во многом похожи. Но теперь сходств обнаруживалось все меньше.
И тем непонятнее было, как он может звать вашингтонского хама «старым знакомым» и так по-свойски похлопывать его по спине. Впрочем, сейчас преподаватель выглядел недовольным. Я бы решила, что Рогозин злится, если бы за ним такая эмоция вообще числилась. Но он даже «неуды» ставил с располагающей улыбкой.
Алексей Николаевич отпустил меня одним кивком и вызвал строго по списку:
Аверьянова Лилия.
Подруга опять поправила пуш-ап и вспорхнула со скамьи певчей птичкой, пробудившейся по весне. Всем видом она показывала, что готова радовать своей трелью Дрейка снова и снова. И снова.
***
Сумка к концу занятий стала неподъемной, хотя конспектов в ней не прибавилось. Хотелось сгорбиться и спрятаться за отворотами короткого полупальто, но я не позволяла себе раскиснуть. Вышагивала к общежитию, как ни в чем не бывало. Будто каблуки не разъезжались на льду, а колени, лишившиеся щита в 80 дэн, совсем не мерзли.
Эй, Ласка! Постой Где ты так грохнулась?
Нет, ну надо же! Именно в тот день, когда у меня ноги ободраны и залиты зеленкой, он решил вспомнить о моем существовании.
Юра, приветпромямлила, глядя в голубые глаза. Небесные, истинно ангельские.
Ага, привет. Так что с коленками? Ты похожа на тролля.
Спасибо, не удержалась я от язвительной усмешки. Асфальт и Клавдия Григорьевна были ко мне немилосердны. Ты чего-то хотел?
А что, я уже так просто не могу к тебе подойти?
Нет, Юра. Так просто не можешь, и мы оба это знаем. Тыо моей глупой трехрехлетней влюбленности, а яо твоей привычке ей пользоваться. Говорила я это мысленно, а сама снова и снова запоем ныряла в глаза, ставшие моим наваждением со второго курса.
Вот, думал в кино тебя позвать. И заодно конспект по латыни попросить. Я пропустил три последние лекции, а ты же всегда записываешь. И почерк красивый, читать приятно.
Я порылась в сумке и достала тетрадь.
На, Юр. Только к понедельнику верни, ладно?
Ааа Хорошо, спасибо, он неуверенно помялся с ноги на ногу и поправил длинную светло-русую челку, смешно выбившуюся из-под шапки бини. Так что по поводу кино?
И ведь непонятно ни разу, это дань вежливости или «красавЕц Юрец», по которому сохнут даже младшие научные сотрудницы, правда хочет сводить меня на фильм. Как же сложно устроен мир!
Я сегодня вечером занята. Ко мне сестра приехала с племянником, и вот
Понял. В другой раз, да? парень очаровательно улыбнулся, не слишком расстроившись.
Значит, все-таки вежливость.
Глава 2
Общежитие встретило обшарпанными стенами и деланно незаинтересованной Илоной Ралиевной. Местной цербершей, властительницей убогих комнатушек и богиней горячей душевой воды.
Ласкина, она приподняла бровь, не отрываясь взглядом от маленького телевизора, встроенного в шкаф. Мы на неделю договаривались. Завтра жду доплату.
Я поежилась от ее холодного тона. Непрошибаемая тетка. Никакая «сложная ситуация» ей не интересна.
Можно в понедельник?
Я взволнованно сжала кулачки. Скажи: «Можно». Скажи же! До завтра у меня лишних денег точно не появится, все строго рассчитано. А в начале учебной недели можно попробовать у кого-то занять.
Само собой. Жду в понедельник.
Я облегченно выдохнула и поплелась наверх по лестнице. По пути позволила себе заглянуть в уборнуюплеснуть на лицо воды и хоть как-то отсрочить вторжение в комнату, которую своей я считать могла теперь с большой натяжкой.
Я уперлась глазами в пыльное, мутное зеркало, месяцами не видавшее мыльной губки. Выгоревшие на астраханском солнце светлые волосы свисают со лба неаккуратными мокрыми сосульками. Пухлая нижняя губа искусана от волнения в кровь. Щеки лихорадит, из-за чего серые глаза кажутся почти бесцветными. А ведь на первом курсе я считалась красавицей. Сколько воды утекло.
А впередивстреча с сестрой. Номинально старшей, но Ответственности в ней не было ни на грамм. Хотя Валька любила вспоминать, как в детстве присматривала за мной, пока мать с отцом ходили в ресторан. Были в нашей жизни и такие времена.
Но «сюрприз», который она мне устроила сегодня, я даже в страшном сне бы не представила. Жизнь решила под вечер пнуть меня еще разок. Точнее, не пнуть, а такпотыкать носком безжизненно валяющееся тельце.
Это что? я указала пальцем на бумажный эко-пакет из «ГурманМаркта». Валь Я не понимаю.
Не удержалась, Лесенок! Ну не могу я вот так, в четырех стенах, даже без нормальной еды. Ваня любит бананы, хотела его порадовать.
У меня опустились руки. Бог с ними, с бананами, но На столе стояла начатая банка с крабовым мясом. Лежала разорванная на ломти свежайшая чиабатта из французской пекарни Тонкими кусочкамизелеными, как мои коленки, нарезанный авокадо И колотый твердый сыр, аромат которого сбивал с ног. Венцом всемупочатая бутылка красного. Дорогого.