Десять планетарных лет требуется, чтобы добраться до него, и столько же на обратную дорогу. Целое поколение! Конечно, эффект замедления времени позволит вам остаться молодыми — на корабле пройдет несколько недель, а то и меньше, но все твои друзья постареют к твоему возвращению. Поверь мне, судьба астронавта — одиночество.
Он выпил. Приятный огонь прокатился по горлу.
— Ничего удивительного, что человечество так медленно расселяется по космосу и что колонии так изолированы. Черткои — просто название в ваших архивах. Хотя находится всего в пятнадцати световых годах от Вайнамо. Любой ясной ночью вы можете видеть наше солнце. Вы называете его Гаммой чего-то там. Какие-то плевые пятнадцать световых лет — и никаких контактов между колониями более четырех столетий.
Я должен сказать, что Черткои не такой дружелюбный мир, как Вайнамо. Ты сама увидишь. Наши предки прошли трудный путь, за все приходилось бороться. Но теперь нас четыре миллиарда! Когда я улетал, как раз состоялась перепись. А когда мы вернемся, возможно, будет уже пять миллиардов. Нам необходимы ресурсы. Наша экономика страдает от их нехватки. А мы не можем себе позволить экономические затруднения при том неустойчивом равновесии, которое установилось на Черткои. Сперва мы обследовали планеты нашей системы и разработали их, насколько было возможно. Затем разведали окрестности ближайших звезд и нашли две планеты, пригодные для колонизации. Ваша — третья. Ты знаешь, сколько у вас населения? Десять миллионов, как утверждает ваш Президент. Десять миллионов на целый мир с лесами, полями, холмами, океанами… и при этом, на самом маленьком из ваших континентов больше природных ресурсов, чем на всем Черткои. Но вы стабилизировались, вы не хотите увеличения населения!
Голье ударил по столу, тот глухо зазвенел.
— Если ты думаешь, что десяток миллионов полудиких землепашцев имеет монопольное право на все это пространство и богатство, в то время как четыре миллиарда черткоиан живут на грани голода, — возмущенно заявил он,
— то можешь начинать думать сначала.
Она шевельнулась. Голосом далеким и негромким, не глядя на него, проговорила:
— Это наша планета и наше право жить так, как нам нравится. Если вам угодно плодиться, как кроликам, учитывайте последствия сами.
Голье почувствовал, как злость размывает последние остатки терпения. Он ткнул сигарой в пепельницу, отодвинул в сторону бренди.
— Хватит моралей, — сказал он громко. — Я стал астронавтом потому, что это весело!
Он поднялся, обогнул стол и направился к ней.
538 Г.О.К.
Когда находиться в четырех стенах становилось невмоготу, Эльва выходила на балкон и смотрела на Дирих, смотрела, пока не начинали болеть глаза. С такой высоты город был по-своему красив. Во все стороны тянулись к горизонту огромные серые блоки, среди которых розовели редкие башни, отсвечивающие сталью и стеклом. В какую сторону ни посмотреть, взгляд упирался в ряды шахт, за которыми, проглядывая сквозь ажурное переплетение лесов и креплений, виднелись участки первозданной пустыни. Между домами над землей извивалась сеть подвижных дорог — по ним двигались робогрузовики и люди — потребители, кишевшие серой безликой массой. На фоне пурпурно-черного неба и единственной огромной луны, близкой к полной фазе, проносились над головой светляки аэромобилей хозяев — администраторов, инженеров, военных. Иногда было видно несколько звезд, остальные затмевало лихорадочное полыхание неона. Но даже при полном дневном, красноватого оттенка, свете Эльва не могла разглядеть все переплетение дорог внизу. Густой слой пыли, дыма и копоти скрывал основания искусственных гор.