Что Кастил единственный человек, которого я не должна бояться.
Киеран не мог ошибаться сильнее.
Я посмотрела на кровать, и сердце ухнуло куда-то вниз, словно я стою на краю Вала. Я практически видела нас, то, как мы сплелись руками и ногами, слились телами. Я дотронулась до отметины на шее, и по мне прокатилась ноющая волна. Поежилась и поискала хотя бы намек на отвращение или страх, но ничего не нашла.
Он меня укусил.
Это было больно, но только поначалу, всего на пару секунд. А потом потом меня словно затопило жидким жаром. Никогда в жизни я не испытывала столь сильных ощущений и даже не знала, что такое возможно. Но не эффект укуса привел к тому, чем мы занимались в лесу под падающим снегом. Наши тела слились из-за моего влечения к нему. Потому что мои чувства к нему пересилили правду о том, кто он. Вот что побуждает понять, как он дошел до этого момента своей жизни и почему он теперь так поступает. Вот что подпитывает желание забыть все, кроме наслаждения, которое охватывало меня в его объятиях, когда его губы скользили по моей коже. Все, кроме мира и дружеского расположения, которые я испытывала, когда мы просто разговаривали.
Но я с ним не в безопасности.
Даже если Кастил никогда не поднимет на меня руку, я не могу забыть, кто он. Какие беды он причинил. Пусть Виктер погиб не от его меча, но его поразили зазубренные клинки сторонников Кастила. А что насчет Лорен и Дафины двух леди-в-ожидании, которых убили во время нападения на Ритуал? Они с восторгом ждали Вознесения, но я сомневаюсь, что они знали правду. Они не заслужили такой смерти от рук Последователей, которые наверняка даже не знали, как их зовут. Опять же, они умерли не от руки Кастила, но от рук тех, кто действовал от его имени. Как я могу когда-нибудь простить ему что-то из этого?
И каждый раз, когда я думала о нем, меня уязвляло то, что он знал, как сильно я жажду свободы. Возможности хоть что-нибудь выбирать самой. От самых простых вещей ходить куда хочу без вуали или говорить с кем хочется, до таких важных, как выбор того, с кем поделиться своим телом. Он знал, как много это значит для меня, и пытался отобрать эту свободу. Сердце сжалось так болезненно, словно мне в грудь вонзили кинжал.
Что он может чувствовать ко мне? Чувствует ли он хоть что-то?
Сердце ныло так, будто горевало по умершему. В каком-то смысле так и есть. Я оплакиваю потерю Хоука, и неважно, что он по-прежнему жив и здоров. Хоук, которому я научилась доверять, человек, с которым я делилась своими секретами, умер. На его месте возник принц Кастил ДаНир, но меня по-прежнему к нему влечет. Я испытываю то же желание, потребность и
Вот почему он самый опасный человек в любом королевстве. Потому что я нисколько не сомневаюсь в том, что он использует меня, чтобы освободить брата. Вернет меня тем самым Вознесшимся, которые пять десятилетий держали его в плену, а теперь держат его брата.
Грудь сдавило, и я опять принялась расхаживать, а мои мысли перенеслись к королеве Илеане. Моя мама и королева были близки. Настолько, что когда мама предпочла моего отца Вознесению, королева позволила. Это было неслыханно. Еще необычнее было то, как королева заботилась обо мне после нападения Жаждущих, словно я была ее родной дочерью. Она меняла бинты, сидела со мной, когда меня мучили кошмары, обнимала меня, когда я просилась к маме с папой. Она первая учила меня не стыдиться шрамов, при виде которых другие ахали и шептались, прикрывая рты затянутыми в перчатки руками. За те годы, до того, как меня отправили в Масадонию, королева стала мне больше, чем опекуншей.
И, если верить Кастилу, это она заклеймила его королевским гербом.
Я с легкостью вспоминала, как, держась за руки, мы гуляли с ней по Королевскому саду под звездным небом. Ее терпение и доброта казались безграничными, но та же рука, что держала мою, резала кожу Кастила. Если его слова правда, то этот же мягкий голос, что рассказывал мне о том, как моя мама в детстве гуляла по этим же дорожкам этот голос пичкает беззастенчивой ложью целое королевство. Если Кастил говорил правду, она использует страх людей перед существами, которых она же и создала вместе с другими Вознесшимися, чтобы контролировать всех смертных до единого.
И, если все это правда, значит, королева все это время знала, что я наполовину атлантианка?
Боги, до чего же трудно об этом думать. Но что же Йен? Как он мог вознестись? Кастил сказал, что Йен выходит только по ночам и что он Вознесшийся. Может, на самом деле все обстоит так, как кто-то предположил за ужином? Что Йен мой брат только наполовину? Не верится, что у кого-то из моих родителей мог быть ребенок на стороне. Они любили друг друга так, как только могут мечтать добрые люди.
Или я чересчур наивна. Потому что если Йен не их ребенок, то где же его взяли? Подобрали где-нибудь на обочине?
Кастил, скорее всего, счел бы меня дурой.
Но меня не волнует, что он думает. Неважно, что знала королева и приходится ли мне Йен родным братом или сводным.
Я перевела взгляд на дверь.
Мне нужно сбежать.
Даже несмотря на развешанные в коридоре предостережения Кастила, я получила доказательства того, что его люди по-прежнему считают меня марионеткой Вознесшихся. Не думаю, что Лэнделл лгал, когда говорил, что мое происхождение не будет ничего значить для народа Атлантии. Сомневаюсь, что сегодняшние гости чем-то отличаются от остальных. Похоже, Аластир убежден, что мне следует сидеть в темнице, а не разгуливать по крепости.
Как будто мне это позволено.
И как только Кастил привезет меня в Атлантию, если его намерения в самом деле таковы, я окажусь в окружении врагов и в еще более шатком положении.
Когда я подумала об Атлантии, во мне зародилось крохотное зерно радостного волнения. Я ничего не могу с собой поделать, мне хочется повидать это королевство. Может, потому что я мало что видела в своей жизни. А уж побывать в месте, которое якобы не существует? Такое мало кому выпадает.
Я со вздохом выбросила из головы эти мысли. Если Кастилу удастся увезти меня в Атлантию, то сбежать я не смогу.
Киеран ошибался, когда предположил, что я борюсь с Кастилом, чтобы вернуться к Вознесшимся. Я борюсь с ним, чтобы вернуться к брату.
Я должна добраться до Йена, но на своих условиях. Если я каким-то образом доживу до того, как Кастил обменяет меня, я попаду прямиком из одной клетки в другую. Это вариант на самый крайний случай. Так что мне нужно добраться до Йена самой.
И что потом?
Я знаю, что не буду в безопасности среди Вознесшихся. Но есть же дальние деревни и городки, где я могу попытаться как-то наладить жизнь?
Я медленно поднесла руку к лицу и потрогала более длинный шрам. Его будет нелегко спрятать. Но придется. Мне не хочется и дальше прятать лицо. Я не могу так жить.
Но об этом не стоит и думать, пока я не найду способа сбежать, добраться до столицы, найти Йена и при этом постараться, чтобы меня не поймали и не убили.
Мы вместе сбежим от Вознесшихся. Потому что даже если Йен мне не полнородный брат и прошел через Вознесение, он не может быть таким, как остальные. Я отказываюсь в это верить. Он никак не может питаться невинными людьми и детьми. Не может быть, что все Вознесшиеся зло. Некоторые казались вполне нормальными.
Но если они не кормятся третьими сыновьями и дочерями, которых отдают богам во время Ритуала, то как же они выживают? Им нужна кровь. Если они ее не получают, то умирают от смертельных ран, которые им наносят перед Вознесением. Йен был здоров как бык, но из него выпустили почти всю кровь перед тем, как накормить кровью атлантианца и вознести. Потеря крови убила бы его и все равно может убить, если он не будет кормиться.
Я хочу сама увидеть, во что Йен превратился или не превратился. Я сделаю все возможное, чтобы ему помочь. Но что, если он стал монстром, который пьет кровь людей? Детей? Что тогда? У меня сжалось сердце, и я сделала медленный, глубокий вдох. Я знаю, что придется сделать.
Мне придется покончить с ним, и я это сделаю. Потому что Йен был добрым и мягким всегда был. Он мечтатель, его призвание до конца своих дней сочинять истории. А не стать монстром. Он бы никак не захотел сделаться кем-то настолько злым. Покончить с такой кошмарной жизнью будет благородно.
Даже если я убью часть своей души.