"Рыба, аки издыхающая на берегу рыба, - вяло подумал Марк и словно нехотя буркнул:
- А сейчас, для любителей особо острых и экзотических блюд - колдун на конюшне... под пикантным соусом.
И сорвав со стены факел, тяжело ступая ногами, обутыми в огромные сапожищи, решительно двинулся к выходу мимо испуганно жмущихся к стенкам слуг, не оглядываясь, в полной уверенности, что гости последуют за ним...
...ОН ощутил уже почти забытую радость здорового тела. Легким пружинистым шагом ОН прошелся по конюшне. Но, где-то глубоко в подсознании сидела тревога. Мучило и не давало покоя, словно внезапно воспалившийся зуб, отсутствие цели и полная дезориентация в себе. ОН не помнил: кто он, где и зачем...
Барон Марк, с факелом в высоко поднятой левой руке, пересек двор и остановился у дверей конюшни. Группа гостей, в начале последовавшая за бароном, основательно поредела, осталось, собственно, только трое: маркиз Кранц, рыцарь Шерман и аббат. Остальные гости почли за благо незаметно исчезнуть.
Когда же барон обернулся и глаза его в мятущемся факельном пламени зловеще полыхнули, Шерман внезапно пожалел, что ему не хватило благоразумия и смелости не ввязываться в столь сомнительное предприятие. Эту мысль нетрудно было прочесть на его благородном лице, с суетливо бегающими глазками. Глаза же аббата, вновь утонувшие в "смотровых щелях", разглядеть было уже невозможно, только алчный проблеск таился меж набухшими тяжелыми веками. Лишь маркиз Кранц не боялся - ибо был пьян и туп, что и отражалось на его, далеко не святом, лике и столь же нетвердой поступи, - туп сегодня, а пьян всегда...
- Святая троица, - невольно хмыкнул барон.
- Не кощунствуй, сын мой, - неуверенно проворчал аббат.
Рыцарь Шерман - промолчал, так на всякий случай, а маркиз Кранц многозначительно и задумчиво икнул...
...ОН замер. За дверью таился невероятный сгусток эмоций: страх, вожделение, неприятие, ярость, тупое равнодушие и всепобеждающее самодовольство. ОН тряхнул мгновенно отяжелевшей, "набухшей" головой, пытаясь сбросить тягостные эмоциональные путы. И в это время двери конюшни широко распахнулись...
Барон Марк невольно отшатнулся, факел в его руке дрогнул. Со спины на барона напирали: аббат и маркиз. Рыцарь Шерман пока благоразумно держался поодаль.
- Он... там... - довольно невразумительно пробормотал барон.
- Какая приятная неожиданность! - немедленно отреагировал маркиз, слегка посвежевший на воздуху - правда посвежевший, не настолько чтобы мыслить абсолютно логично. Аббат, оттеснив замешкавшегося барона, с трудом разместил свое объемистое тело в дверном проеме и простер вперед дрожащую пасторскую длань, огромную распухшую и красную, словно несвежий окорок, надеясь, по видимому, быть неуязвимым при столь эфемерной защите.
- Сын мой, - торжественно начал аббат, но натужная бодрость гармонично и непосредственно переросло в тихую панику. - Да, он же совершено невредим!!!
- Я привез его едва живого... обожженного... Он почти не дышал!!! шептал ошеломленный барон Марк.
Рыцарь Шерман вдруг проворно рухнул на колени и стал истово молиться. Аббат от неожиданности резко обернулся и осенил рыцаря крестным знамением, а затем яростно плюнул с досады. Маркиз Кранц тихонько сполз по дверному косяку и удобно устроившись на грязных плитах залился жизнерадостным сатанинским смехом.
В зыбком факельном свете общая картина приняла аллегорическую многозначность, допуская одновременно противоречивые толкования происходящего: то ли приобщение к некому таинству, то ли картина всеобщего безумия.
- ТИХО!!! - взревел барон Марк.
...ОН замер в центре конюшни, бесцеремонно вырванный из ласковых объятий тьмы светом и безжалостным перекрестьем эмоциональных флюидов. Эмоциональные импульсы такой интенсивности буквально пригвоздили, распяли ЕГО.