— Исполняйте, капитан! — крикнул майор.
Уинтона сдуло ветром. Слышались только его бегущие шаги.
— Сынок, я бы попросил тебя… — начал маркиз.
— А я, — перебил его майор, — еще раз попросил бы не вмешиваться, отец.
— Сынок, Мийача — люди гордые. Тебе нужно кровопролитие?
Младший Трабл хотел было снова осадить отца, но передумал. В его голове замаячил образ разгневанного Майлза.
— Вы полагаете, что те пятеро не дадут себя связать? — настороженно спросил он.
Несомненно.
— Верните капитана! — заорал майор.
Когда Уинтон вернулся, майор сказал ему:
— Не нужно веревок, Тэдди. Просто приведи непослушную пятерку в канцелярию.
И без того длинное лицо капитана вытянулось еще больше. Он с нескрываемым огорчением развернулся и медленно пошел исполнять приказание.
— Этот детина, сынок, может наворочать дел и не связывая индейцев, — проговорил маркиз, когда капитан вышел на плац. — Татекахомни и его воины знали, что идут против твоих приказов. Они будут настороже и вряд ли пойдут в форт.
— Я их заставлю! У меня здесь два боеспособных эскадрона.
— Не забывай, Мийача — это плоть от плоти воинственные оглала.
— Хорошо, — вздохнул майор. — Что вы предлагаете?
— Я должен поехать с солдатами и убедить военного вождя, что ты его на первый раз прощаешь.
— У меня и в мыслях не было прощать кучку грязных дикарей!
— Сынок, вспомни, что ты урезал им пайки и передвинул стоянку на солнцепек.
Майор долго раздумывал, затем произнес:
— Ладно, отец, поезжайте в индейский лагерь и скажите Татекахомни, что я хочу его видеть… Одного!
Четверть часа спустя маркиз ввел в канцелярию военного вождя Мийача. Лицо у индейца было, как обычно, непроницаемым, его серые большие глаза смотрели на командира форта совершенно спокойно.
Майор Трабл заметно нервничал. Видно, он еще не решил, как поступить с провинившимся язычником.
— Скажите ему, отец, — начал он, — что он нарушил мою волю.
Старик перевел. Индеец стал медленно говорить, в его голосе слышна была некоторая печаль. Когда он смолк, маркиз взял слово:
— Вождь сказал, что его люди недоедают. Ему больно на них смотреть. Того питания, какое выделяет Мийача Длинный Нож, хватает только на то, чтобы им не умереть с голоду. Он привел людей к форту с надеждой на лучшую для них долю, но эта надежда тает на глазах, как весенний снег на южных склонах Волчьих Гор. Их дух слабеет под безжалостным солнцем на открытой прерии. Они уже выглядят мертвецами.
— Отец, — произнес майор своим скрипучим недовольным голосом, — скажите ему, что я имею право заморить их голодом, если они осмеливаются красть скот у переселенцев и уезжать без разрешения на охоту. Тут им не лагерь для отдыха. Они военнопленные, искупающие вину за убийство белых на границе.
Старик, покачав головой, перевел.
Татекахомни возвысил голос:
— Я сдался не для того, чтобы искупать вину за белых пришельцев, попирающих все индейские законы. Мийача лучше умрут сражаясь, чем будут терпеть унижения.
Майор аж подпрыгнул в кресле при этих словах. Его лицо запылало багрянцем.
— Отец, вы — свидетель! Этот краснокожий хочет сражаться!.. Ну что ж, мы отобьем у него эту охоту… Сержант Дикон!
В канцелярию вбежал высокорослый кавалерист с длинными висячими усами.
— Что прикажете, сэр?
Глаза майора метали молнии.
— Затолкай дикаря в тюрьму!.. Сейчас же!
— Ты совершаешь ошибку, Эндрю, — попробовал образумить сына маркиз. — Ты наносишь Татекахомни жестокое оскорбление. Я обещал ему, что ты его простишь. Он погибнет за решеткой.
— Туда ему и дорога! Одним индейским подлецом будет меньше… И хватит, отец, в конце концов, вступаться за дикарей. Хватит!.. Если вы будете продолжать, я отыщу себе другого переводчика… Уж извините за грубый тон.