Эгур спал и видел дивный сон, в котором он, в составе орды Вандала, разорял какой-то эльфийский город. Дело шло весело и лихо. Успел набить два мешка отменной добычей, захватил трех пленниковбудущих рабов, и уже стал присматриваться к невыносимо красивой статуе из белого мрамора, которую в щебень не разнести просто смертный грех, но тут откуда-то из отвратительной реальности прозвучал громкий крик:
Эгур? Эгур? Ты там? Знаю, что там!
Эгур поморщился во сне, решив, что просыпаться полностью необязательно. Покричат, покричат, надоест и перестанут. Да и не хотелось прерывать чудесный сон. Ему как раз приснился сам Вандал, весь в крови, грязи и славе, и лично предложил ему поучаствовать в разрушении святилища ненавистных эльфов. Эгур едва не разрыдался от счастья. Сам Вандал его зовет! А ведь великий полководец на такие важные мероприятия не приглашает всех подряд. Чтобы удостоиться чести заняться вандализмом плечом к плечу с самим Вандалом, для этого требуется нехило так отличиться.
Эгур! вновь зазвучал из реальности все тот же голос. Эгур, вылезай! Иначе кустарник подожгу!
Эгур вздрогнул, и усилием воли сбросил с себя последние остатки чудесного сновидения. Разоренный эльфийский город и Вандал, зовущий на подвиги, бесследно испарились. Вкруг него встали колючие стебли кустарника, сквозь которые просматривалось голубое безоблачное небо.
Полдень, решил Эгур. Самое большееполдень. В этот самый жаркий час только и делать, что сладко спать и видеть эпические сны. И кому потребовалось оторвать его от приятного занятия?
Эгур!
Голос был знакомый, и принадлежал он Ухряку. Это показалось Эгуру странным. Он точно знал, что Ухряк, будучи честным тружеником, поправшим все заветы предков, вкалывает в городе от рассвета до заката, и в деревню возвращается только под вечер. Что же он делает здесь в полдень?
Эгур, выходи! требовал Ухряк. Не бойся. Я с миром. Поговорить надо.
Эгур почесал пальцами щеку, то и дело цепляясь обкусанными ногтями за свои огромные клыки, затем перекатился на живот, встал на четвереньки, и проворно пополз по проходу под кустарником. Это была его тайная тропа, которую невозможно было разглядеть снаружи. Вздумай кто-нибудь добраться до его логова напролом, он бы весь искололся об шипы и запутался в ветвях.
Эгур быстро прополз по извилистой тропе, выбрался из зарослей, после чего осторожно поднял голову и выглянул из высокой травы. Он сразу же увидел Ухрякаэтого широкоплечего здоровяка трудно было не заметить. Тот стоял на дороге, опершись на свою лопату, и обводил взглядом заросли кустарника.
Эгур! зычно крикнул он.
Принципиальный орк замешкался. Ухряк, как и все остальные обитатели деревни, не входил в число его друзей. Друзей у Эгура вообще не было, ибо никто не разделял его высоких убеждений и приверженности к традиционному образу жизни. Зато Эгур прекрасно помнил, что вчера у них с Ухряком состоялся разговор, в ходе которого землекоп неоднократно озвучивал угрозы незаманчивого характера. Уж не с этой ли целью он явился сюда?
Ну, все! выпалил Ухряк. Иду в деревню, возвращаюсь с углями, и сжигаю к чертям собачьим все твои кусты.
Пожар по всей степи пойдет, крикнул Эгур, не торопясь высовываться из травы. Все выгорит, до самого Раздрызга и побережья.
А и наплевать! сообщил Ухряк.
Эгура удивило подобное отношение. Ухряк всегда был неправильным орком до глубины души, идя тем же порочным путем, что и его отец. Считал, что работать нужно много и усердно, а на нищету не роптать. И уж конечно он никогда бы, даже в мыслях, не дерзнул устроить какое-либо грандиозное бедствие. Устраивать бедствия, это правильный путь. А Ухряк этого пути всегда сторонился.
Выходи, разговор есть, сказал Ухряк.
На тему? уточнил Эгур, продолжая сидеть в своем укрытии.
На тему нашей вчерашней беседы.
Эгур так и знал. Ухряк, судя по всему, затаил обиду на его слова, и сегодня пришел поквитаться. Даже свою работу ради этого прогулял.
Прикинув, что к чему, Эгур принял решение.
Нет, сказал он, не выйду. Знаю, что ты хочешь сделать.
Что? спросил Ухряк.
Бить ты меня хочешь. Да только не бывать этому. Не сегодня. А хочешь бить, так сперва поймай. Как там эльфы говорят: без труда не выловишь и рыбку из пруда. И еще что-то про саночки забыл, честно говоря.
Не собираюсь я тебя бить, крикнул Ухряк, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Поговорить хочу, сказал же.
Ну, мы уже, вроде как, говорим, напомнил Эгур. Вот и говори дальше.
Орать, что ли, на всю степь? раздраженно рявкнул Ухряк.
Да ведь все равно нет никого.
У меня глотка не чужая. Хотя бы ближе подойди.
Какая-то часть Эгура упрямо твердила ему оставаться на месте, поскольку ничем, кроме коварной уловки, это предложение побеседовать, быть не могло. Но что-то в интонациях Ухряка заинтересовало его. Орк-землекоп явно был чем-то сильно взволнован. Возможно, случилось нечто важное. Хотя, что важного может произойти в этом пропащем мире? Разве что сам Вандал восстал из мертвых и собирает орду для похода на загнивающих эльфов.
В итоге, решившись, Эгур медленно поднялся во весь рост, возвысившись над травой. Ухряк, разумеется, тут же его заметил.
А, вон ты где, сказал он. Подойди, не бойся.
Эгур подошел, но не слишком близко. Он оставил себе приличную фору, с таким расчетом, что если вдруг Ухряк, сорвавшись с места, попытается схватить его, у него была бы возможность набрать скорость и умчаться прочь.
Ну, о чем ты хотел поговорить? спросил Эгур, недоверчиво, и с опаской, поглядывая на Ухряка. Тот, надо отдать ему должное, был изрядно здоров. Не иначе, как нарастил мышцы на раскопках. Его широкие плечи напоминали два каменных ядра для катапульты, а огромными толстыми ручищами можно было ломать стены эльфийских дворцов.
Ухряк замялся, не зная, с чего начать. Когда он шел сюда, ему казалось, что обсудить все это с Эгуром удачная идея, но теперь он перестал так думать. В конце концов, кто такой, это Эгур? Просто лентяй и болтун. Чем он ему поможет? К тому же, знак был послан ему одному. Он избранный. А избранный всегда знает, что делать.
Но Ухряк не знал.
Наконец, собравшись с мыслями, он спросил:
Помнишь, ты вчера сказал про знак?
Помню, ответил Эгур, с возрастающей подозрительностью поглядывая на собеседника.
Так вот, Ухряк нервно поскреб ногтями широкую грудь, такое, значит, дело. Мне, это самое, знак был.
Эгур уставился на него с величайшим изумлением, которое довольно быстро сменились гримасой раздражения.
Что ты мне голову морочишь? проворчал он, и, на всякий случай, отступил от Ухряка на два шага. Какой еще знак? Да еще и тебе!
А в чем дело-то? возмутился Ухряк. Чем я для знака не гожусь?
Да ничем, прыснул праздный орк. Живешь, словно эльф, работой себя позоришь. Видел бы Вандал это непотребство.
Не трогай Вандала! свирепо рявкнул Ухряк, и Эгур отбежал от него еще на три шага.
Про меня что хочешь, то и говори, но Вандала не касайся! уже спокойнее предупредил Ухряк. За Вандала порву!
Я без задней мысли, заверил его Эгур, с опаской поглядывая на вспыльчивого орка. Со всем подобающим уважением к эпической личности. Только дело-то не Вандале. С чего тебе знак-то послан был? Чем ты заслужил такую честь?
На этот вопрос ответа у Ухряка не было. А ведь он и сам ломал над этим голову на всем протяжении пути от Раздрызга до родимой деревни. Действительно, что в нем такого особенного? Ничем он из прочих орков не выделяется, никакими деяниями героического характера не отметился. Живет так, как жил его отец, то есть такой жизнью, каковую Вандал всячески порицал. Недаром же уже многие века из уст в уста передаются слова великого полководца: если правая рука искушает тебя поработать, отруби ее к той-то матери. Вандал, пророк и мудрец, полагал, что руки орку нужны для трех дел: держать секиру, загребать эльфийское добро в мешок, и чтобы было, чем кружку с пивом подцеплять.
И тут, пожалуй, в словах Эгура была правда. Ухряк вынужден был признать, что его образ жизни был крайне недостойным, и Вандал бы его за честный труд по головке не погладил.