И что теперь? спросил Ухряк, когда подлинность знаков для них обоих стала очевидной.
Он помнил, как все было у Вандала. Тот пошел в народ и стал собирать орду. И получалось у него легко и просто. Каждый, кто слышал пламенные речи нового пророка, бросал все дела и шел за ним.
Судя по всему, Эгур тоже знал старинные предания.
Пойдем по стопам Вандала, предложил он. Раз были явлены знаки, орки должны узнать об этом. Грядут великие перемены. Грядут времена славы, подвигов и безудержного грабежа. Ох, эльфы с гномами еще этого не знают, они бы сон и аппетит утратили. Ну, что, идем?
Куда идем? испугался Ухряк. Он все еще не мог прийти в себя и осознать все произошедшее.
Как этокуда? удивился Эгур. В город. Будем говорить с народом. Скажем ему все, как есть. Ну, ты скажешь. Тебе же явились знаки.
Ухряк вздрогнул. Говорить с народом? Ему? Да кем его считает Эгур? Прирожденным оратором? Он ведь совсем не такой, и не силен в пламенных речах.
Я не уверен, что смогу, признался он смущенно. Сроду перед толпой не выступал.
Вандал тоже героем не родился, напомнил ему Эгур. А знаки кому попало не посылают. Или ты не хочешь возвращения славных времен?
Хочу! с жаром выпалил Ухряк. Вот только.
Никаких только! решительно прервал его лепет Эгур. Идем в город, и точка. И бояться ничего не надо. Положись на судьбу. Она тебя избрала, она тебя и поведет.
Ухряк тяжело вздохнул. На судьбу ли, на духов предков, на иные высшие силы, только уповать и оставалось. Потому что в себе самом он не чувствовал силы, способной вершить великие дела. И, тем не менее, они с Эгуром направились в Раздрызг. Знаки есть знаки. Раз уж они были даны, остается только повиноваться им, покорно и смиренно, а уж там будь что будет.
Глава 4
Во второй половине жаркого летнего дня, когда духота и зной ощущались особенно остро, Раздрызг выглядел вымершим. Орки были заняты или на работах, как правило, за пределами города, или прятались в своих глинобитных домах, спасаясь от палящих солнечных лучей. Скрывшись в тени навесов, они неторопливо, чашку за чашкой, поглощали горячий травяной чай, и вели неторопливые беседы бытового характера, обсуждая стабильный рост цен на все или жалуясь друг другу на жару. Все с нетерпением ждали осенней прохлады и проливных дождей, чтобы начать жаловаться уже на них.
Городские ворота были распахнуты настежь, их створки давно и успешно вросли в землю. Их уже давно не закрывали и не охраняли. Последние лет сто Вдребезгария жила в мире. Орки не только перестали ходить в гости к эльфам и гномам, но и прекратили вечные междоусобные распри, которые в древние времена продолжались десятилетиями, и, порой, принимали довольно бурный характер.
На непростительно затянувшийся мир указывал и внешний вид городской стены. Точнее, не стены, а тех ее фрагментов, что до сих пор каким-то чудом уцелели, не рассыпавшись от времени и непогоды. Некогда стена была высока. Построенная из бревен и глиняных кирпичей, она вполне могла выдержать штурм средней интенсивности. А часто стоящие башни обеспечивали фронтальный прострел всего периметра, так что у врагов, прижмись они к стене, не было ни единого шанса уцелеть.
Ныне же из сорока трех башен уцелело восемь. Остальные или разрушились полностью, или обвалились частично, и теперь напоминали обломанные зубы. Участки стен между ними тоже сильно пострадали от времени и отсутствия ремонта. В иных местах в них зияли огромные сквозные дыры, сквозь которые наружу и внутрь проходили орки, буйволы и куры. Глиняные кирпичи рассыпались в пыль, обнажив ряды бревен. Бревна выглядели массивными и прочными, но на деле являли собой сущую труху, в которую их превратили время и насекомые.
Ни на тех стенах, ни на башнях, что еще уцелели, никакой караул не несся. Все эти защитные сооружения воспринимались местными жителями как элемент ландшафта, а не что-то непосредственно нужное. В городе даже не было гарнизона, способного оказать организованное сопротивление захватчикам, если те вдруг появятся. За порядком следила немногочисленная стража, но эти вояки были хороши только в борьбе с безоружными орками. Окажись перед ними серьезный противник, к примеру, какой-нибудь матерый воин из орды Вандала, все они тут же разбежались бы, побросав свое оружие, тупое и некачественное, носимое чисто для виду.
Жалкий вид городской стены лишь подчеркивал тот возмутительный упадок, в который скатился некогда великий народ. Подходя к Раздрызгу, и видя его внешнее убожество, Ухряк всякий раз испытывал острое чувство горечи. Утешало только то, что очи великого Вандала не зрят всего этого безобразия. Впрочем, тело древнего полководца мертво, но дух его живет и поныне. И все видит. Не потому ли послал он знак, что не смог и дальше выносить сего прискорбного зрелища? Это, по крайней мере, объясняло, почему в избранные был назначен Ухряк. Видимо, духи предков замучились ждать подходящую личность, и назначали первого попавшегося орка, лишь бы только прекратить творящийся позор и упадок.
Они с Эгуром вошли в городские ворота, возле которых, в тени наполовину разрушенной башни, валялся прямо на земле грязный тощий орк. Рубаха его была покрыта жирными пятнами, порты сползли, оголив ягодицы. Рядом с павшим телом валялась пустая глиняная бутыль. В таких бутылях, грубо и небрежно вылепленных, в Раздрызге продавали дешевый самогон, который, по слухам, гнали из навоза буйволов. Тем не менее, напиток пользовался спросом, и пьяниц в городе хватало с избытком.
Полюбуйся, сказал Эгур, указав на растянувшегося под башней орка. Вот к чему приводит честный самоотверженный труд. Пашешь, пашешь, а толку никакого. Как был нищим, так им и остаешься. С горя начинаешь пить. Пьешь все больше, работаешь все меньше. Потом только пьешь. Горе тем, кто отринул путь предков. Их участь страшна.
Пьяный орк, не просыпаясь, неуклюже закинул руку за спину, и деловито почесал пальцами зад. На его физиономии вдруг расцвела глупая улыбка. Возможно, ему приснилось что-то хорошее.
На улицах не было ни души, только с внутренних дворов доносился смех и детские голоса. Окна домов были закрыты ставнями или плотными занавесками из грубой материи, чтобы летний зной не проникал в жилища. На углу, в тени высокого строения, прибился продавец кваса с бочкой на тележке. Вид он имел несчастный и измученный, с него градом катился пот. То и дело лениво приподнимая веки, он осматривал улицу на предмет потенциальных клиентов, понимал, что сегодня выручки ему не видать, и вновь погружался в дрему, привалившись крепким затылком к глиняной стене дома. Когда Ухряк с Эгуром проходили мимо, торговец удостоил их секундного взгляда, и вновь зажмурился. Он сразу определил выходцев из окрестных деревень, и сообразилесли у этих олухов и появятся деньги, они скорее спустят их на спиртное, чем на квас.
Затем повстречался средних лет орк, катящий за собой большую тележку на двух колесах. Тележка явно была нагружена чем-то тяжелым, но ее содержимое скрывал тент из мешковины. Катить ее пришлось в гору, и орку явно приходилось несладко. Пот катил с него градом, хриплое дыхание шумно и часто рвалось из груди. На двух молодых орков, когда те проходили мимо, владелец тележки покосился подозрительно и недружелюбно.
И это народ-завоеватель! покачал головой Эгур. До чего мы докатились, переняв эльфийские ценности! Вот оно какчужим путем идти.
Скоро все переменится, неуверенно сказал Ухряк. Перемен, желательно, конечно, к лучшему, ему хотелось всей душой, но он крепко сомневался, что сумеет стать творцом этих перемен. Эх, был бы рядом мудрый наставник, готовый в любой момент подсказать, что делать, научить, как действовать. Он покосился на Эгура. Нет, это не наставник. Этого самого наставлять и наставлять.
Путь их лежал к центральной площади городабольшому круглому пространству, где проводились ярмарки и праздничные гуляния, а так же вершились суды, имевшие публичный характер. Ярмарки и гуляния у орков случались редко, и с каждым годом все реже. Из-за того могло показаться, что орки вообще не любят веселиться, что, конечно же, было неправдой. Повеселиться орки любили, задорно, с огоньком. Но не больно-то тянет плясать, когда целый день вкалываешь за еду. Легенды гласили, что во времена расцвета и процветания, при Вандале и после, орки на праздники гуляли неделями, да так лихо, что после всякий раз приходилось отстаивать Вдребезгарию заново. А иногда праздничный угар достигал такого накала, что собирались, да шли в гости к соседям, к эльфам или гномам. Шли, конечно, не со злым умыслом, а лишь с целью заразить вечно угрюмых соседей радостью и весельем. Но вот только заканчивалось все это очередным погромом, разорением и геноцидом.