Грех извне - Алексей Егоров

Алексей ЕгоровГрех извне

Пролог

Древние боги населяют темные чащи. Древние боги обитают в пещерах, не знающих солнца. Древние боги глядят на мутный свет из-под толщи воды.

Они жестоки, но жестокость их непознаваема. Она подобна шторму, наводнению и лесному пожару. Это буйство стихии, не имеющее цели и смысла. Жестокость просто существует.

Все живое склоняется пред жестокостью мира.

Когда по насмешке судьбы, обезьяны обрели возможность говорить, они пытались осмыслить происходящее. Придали имена событиям, вселили в каждое дерево дриаду, в каждую волнунаяду. Любой камень на дороге, становился вместилищем духа. Ведь запнувшись об него, путник обязательно решит, что здесь кроется злой умысел.

Двуногим без перьев существам, чьи пальцы отличаются плоскими ногтями, невдомек, что события происходят без умысла. Как и нет смысла в их рождении. Жестокость происходящего не может быть подкреплена смыслом. Иначе это уже не жестокость, а обычная злоба.

Подобное могли придумать только люди. Только злобе, в ее истинном свете, они бьют поклоны. Для этого у них достаточно средств. Одно из важнейшихглупость. Благодаря этому важнейшему инструменту, осуществимы все ритуалы, культы и верования.

Ни глаз, ни двуногость, уж тем более не речь, способная облекать мыслительные процессы, в осязаемые формы, не являются величайшими творениями.

Только глупость способна закрыть глаза. Отвести от истиной природы вещей. Она наделяет мудрецов верой в познаваемость мира. Простаков обеспечивает верой в предопределенность, смысл бытия.

Без глупости не появится смысл жизни.

Тайны нет никакой, не требуется прожить тысячу жизней, чтобы понять истину. Она проста, очевидна. Потому никто ее не замечает.

Смысла существования нет. Как и нет смысла для жестокости древних богов. Люди наделили их собственной злобой, потому что не способны поверить в причудливую простоту бытия.

Лесной пожар очищает площадь для новой поросли. Семена трескаются, раскрываются. Не для этого пламя пожирает древесную жизнь. Это семена приспособились к явлению, что существует само по себе и не имеет смысла.

Глава 1

Старая часовня в небольшой деревне давно не ремонтировалась. Стены кричали от стыда, лишившись известковых одежд.

Известь нынче дорога. Почти вся уходит на строительство столичных храмов да производство пороха. Крестьянам из деревни этого не понять. Для них существовала проблеманельзя добыть гашенную известь, чтобы замазать стены. Спрятать змеиные трещины под защитной скорлупой.

А то стоит часовенка словно языческий храм, украшенный змеящимся орнаментом. Тут не змею поклоняются. И никаким иным тотемным тварям.

Предки этих людей носили на знаменах кабана. И посейчас его клыки мелькают в орнаментах по краю одежды, украшают скаты крыш или ввинтились в орнамент на дверном косяке. Не у всех, а только у зажиточных людей, что еще могут позволить отвлечь плотника от починки плугов, граблей и тяпок.

Орнаменты достались потомкам от отринувших темноту древней веры предков. Их нетленные тела до сих пор откапывают на краю топи. Не чудо то, а лишь свойство природного объекта.

Да и сами люди чудом это не называют. Трупы бросают обратно, пока тлен их не коснулся, надышавшись воздуха.

Всего два поколения разделяют последних идолопоклонников и их потомков. Как знать, возможно чей-то правнук сейчас откопал труп родича посреди топи.

В часовенку спешил весь окрестный люд. Как с самой деревеньки, так с окраин. Сходились добровольно, не из страха прослыть отступниками, колдунами или, что еще страшнее, вернувшимися к верованиям предков.

Других развлечений в деревне нет. Если не глядеть на полсотни детишек, уныло плетущихся за своими родителями. Еще сотне посчастливилось сразу уйти под землю. Не удостоившись даже могильного камня. Не успевшие получить имя, связать душу с Хранителем, они никому не нужны. Две три слезинки, брошенные матерью, но времени скорбеть нет.

Ее могла бы отвлечь послеродовая горячка, но скорее всего спасет от скорби вещь намного страшнееработа.

На гнилой почве культурные растения чахли. За ними нужен лучший пригляд, чем за собственными детьми. Дети мрут или сразу, или через пару лет. А овощи нужны уже этой осенью на праздник. Затем зимой, голодной весной и тучным от обилия мух летом.

Часовенка сманила людей из трех десятков дворов. Крестьяне стояли плотной толпой, глядя на каменную плиту покрытую выцветшей алой тканью. Настоящая гордость деревни. Два поколения назад лучшие люди ушли в столицу, чтобы добыть ее.

Этот акт веры стоил десяти жизней. Что только доказывало прочность уз, связавших некогда глухой край со столичным регионом.

Заполучив священную ткань, паломники вернулись в деревню. Где-то по пути они утеряли посеребренную дароносицу. Или же заложили ее в одном из трактиров. Полгода пути туда, полгода обратнопаломничество требует огромных сил.

На священном покрывале лежала древняя книга, слова из которой вбивали в головы крестьянам. Один миссионеров покоится под алтарем. Слепцы не узрели истину, им требовалось нечто большее, чем доброе слово.

Книга со страницами из телячьей кожи. Настолько древняя, что края ее обтрепались, а чернила выцвели. Она не имела украшений, оставленных скучающими переписчиками. Тонкая, в простой черной обложке. За чернотой ее скрывалась истина, защищающая слабых духом от древних богов.

Рядом с книгой находился каменный кубоксвященный символ, наполненный сладкой благодатью. Каждому по глотку, а детям и простого прикосновения хватит.

Как рассказывали паломники, чей рассказ передавался из поколения в поколение, в столице используют не каменные кубки.

Кубокстал символом объединения. Воды жизни, где слиты все души. Их кровь подменялась давленным соком. Желательно, конечно, красного цвета. Сок порой успевал забродить и жутко кислил.

Здесь же, он кислый сам по себе. В округе произрастали морошка, голубика, клюква.

Эссенцию духов покровителей и отмеченных Хранителем, олицетворяла простая вода. Как первооснова жизни, из которой рождаются все существа. Именно вода стала основой мира, из нее вышли другие стихии, пока не отделился Эфир.

Дальше этих понятий знания о космологии крестьян обычно не продвигались.

Кроме воды и ягодного сока в смесь добавляли священные травы, обычно собранные в округе. По правилам их полагалось отправлять в столицу, где проходил обряд сортировки, сушки, выдержки, освящения, очищения. Выделялась благовонная эссенция, с помощью премудрых устройств, созданных эфирными существами.

Такой объем поставок ни одно государство не перенесет. К тому же, придется проводить унификацию смесей. А то с юга поступает розмарин и лавр, с востока везут чабрец и душицу, а с севера вообще какая-то склизкая дрянь.

Унификация сжимала в объятиях правил крупные храмы или особенные места, что почитались за добродетель.

Или города. Контролируя поставки священных предметов и масел, контролировались эти рассадники разврата и грязи.

В каменной, вырезанной поколение назад чаше, уже смешано питье. Прикоснуться к чаше священник разрешит после проповеди. Каждое мгновение задержки пугало людей. Ведь не освежив клятвы, они не имеют защиты от проказ зловредных духов.

Столичными мудрецами доказано, что стены храмовне преграда для духов.

Дом Хранителялишь место, где люди собираются, общаются. Защита Его находится в самих людях, теряющих ее из-за греховных мыслей и дел.

Собравшиеся, толпившиеся в квадратном помещении людишки стонали от нетерпения. Как назло деревенский священник монотонно бубнил, повторяя шепелявым ртом давно известную проповедь. Успеха он достиг в обратномболтовней разрушал священные узы. Братскую связь между смертными тут, в больном мире, и Хранителем в эфирной бесконечности.

Люди переминались с ноги на ногу, прочищали горло всеми доступными методами. Воздух прогревался, на каменных плитах конденсировалась чудесным образом влага. Уже не так зябко тут находится, стало вполне комфортно.

Начались наконец-то разговоры. Люди стали прислушиваться к словам священника или своего соседа.

Обычный день, за которым следует ледяная, жестокая ночь.

Казалось, ничего не изменится. Пока деревянные балки держат камень часовни, люди так и будут собираться в ней. Под остроконечным перстом вершины гнездились черные птахи, порой роняющие на толпу знаки своего внимания. Это их способ повеселить публику.