Дверь открыла Фиона Брайн:
Я не ожидала снова увидеть тебя так скоро.
Она имела ввиду тот факт, что он купил несколько ярдов серой шерсти у её мужа всего лишь несколько недель тому назад.
Увидел красное в окне, сказал он ей.
Хочешь посмотреть? спросила Фиона, и широко раскрыла дверь, впуская его. Я и не думала, что тебя интересуют такие вещи.
Шагнув в маленькую переднюю комнату, он осмотрелся вокруг. Он уже раскрыл свой разум, и знал, что рядом никого больше не было. Большой рулон странно гладкой красной ткани стоял среди других, землистых коричневых и серых.
Я просто подумал, что матери может что-то такое понравиться, сказал он, указывая на красную ткань. Но на шерсть не похоже.
Она одарила его мягким взглядом:
Это льняная ткань, Долтон нашёл её в Дэрхаме. Вчера опять поехал туда, посмотреть, есть ли у них ещё, поскольку все ею интересуются.
Льняная?
Её из льна делают, объяснила она. Улыбка Фионы затрагивала её глаза, заставляя морщинки появляться в уголках, из-за чего её тёплые карие глаза казались ещё более привлекательными. Она всё ещё была молодой женщиной, едва ли на пять лет старше Даниэла, и детей ей с мужем пока ещё не посчастливилось завести.
Он с любопытством коснулся ткани:
Кажется довольно тонкой, заметил он, сравнивая её у себя в голове с шерстью.
Фиона встала рядом с ним:
Она гораздо крепче, чем кажется, и не вбирает воду так, как шерсть. Многие люди делают из неё хорошие рубашки.
По-моему, в ней будет холодно.
Определённо, она не такая тёплая, как шерсть, признала она, но фактура ткани кожей ощущается приятнее.
Сколько вы хотите за несколько ярдов? спросил он.
Три тюка за ярд, сказала она ему.
Даниэл был в шоке:
Почему так много?
Она объяснила ему причины этого, главной из которых была цена, которую им пришлось изначально заплатить за эту ткань, не считая стоимости поездки в Дэрхам.
Пока она говорила, Даниэл смотрел на неё. Фиона Браун не была уродиной, хотя до самой прекрасной женщины в городе ей было далеко. Нос её был чуть длиннее, чем у некоторых, а подбородок был слишком маленьким, однако волосы её были хорошо ухожены, и от неё приятно пахло. Привлекательнее всего в ней были её дружелюбный характер и лёгкость, с которой она улыбалась.
«Она и вполовину не такая красивая, как Кэйт, и даже не вполовину такая же умная», невольно подумал он, «но, с другой стороны, Кэйт я не заслуживаю».
А можно как-нибудь снизить цену? спросил он, невидимым образом поглаживая её ауру.
Его сердце уже начало учащённо биться.
* * *
Прошло менее получаса, прежде чем он встретился с отцом у телеги. Фиона оказалась удивительно атлетической, но дала ему невероятную скидку в обмен на его наилучшие усилия.
За сколько взял? спросил его отец, он уже знал, что красная ткань наверняка была дорогой.
Я обещал два тюка за два ярда, скромно сказал Даниэл.
Он надеялся, что отец не разозлится из-за его импульсивной покупки.
Брови Алана поползли вверх:
Мне кажется, это весьма дёшево.
Я сказал Миссис Браун, что этоподарок для Мамы, и я думаю, что это вызвало у неё симпатию, объяснил Даниэл.
Ты определённо умеешь обращаться с женщинами, сын, сказал его отец. Значит, Долтона там не было?
Нет, сэр.
Алан Тэнник засмеялся:
Надеюсь, что он будет не слишком раздражён потерей, когда обнаружит, что ты уболтал его жену отдать тебе ткань по тюку за ярд.
Даниэл попытался смехом скрыть тот факт, что он нервничал. Из всех вещей, которые мог обнаружить Мистер Браун, низкая цена волновала его меньше всего..
Глава 12
Весна легко перетекла в лето, и за прошедшие месяцы Даниэл ездил в Колн каждую неделю. Он несколько раз навестил Фиону, и один разЭлис, но не ограничивался только ими двумя.
Вместо этого он позволил случаю и судьбе нести себя, не планируя ничего, но никогда не упуская подвернувшуюся возможность. С течением месяцев список его тайных встреч стал слишком длинным, чтобы Даниэл мог его запомнить. Он стал разборчивым, выбирая женщин Колна так, как некоторые люди выбирают яблоки на дереве, ища гладкую кожицу и здоровый румянец.
С каждым свиданием он находил себя ещё более пустым, чем прежде, и подсознательно развил внутри ненависть к самому себе, не позволяя ей однако вылезать на свет своих сознательных мыслей. Единственным, что притупляло боль, было предвкушение следующего свидания, следующей победы.
Некоторые из них стали одержимы, даже доходя до того, что пытались устроить на него засаду, когда он был один. В целом он терял интерес после второй или третьей «встречи», но его особый навык всегда оставлял в них желание получить ещё. Он обнаружил, что мог доводить женщину до высшей точки страсти практически одним лишь взглядом, даже если решал не вкушать её лично.
Однажды он проверил предел этой своей способности, раздразнив Эмили Банкс, сестру Ронни, до глубочайшей агонии страсти после всего лишь пятнадцати минут, в течение которых они только и делали, что целовались. Он оставил её дёргающейся и стонущей под деревом позади дома её родителей, даже не утрудив себя задрать ей платье. Даниэл и так уже успел распробовать её за неделю до этого, поэтому ему больше не было любопытно, что она под этим платьем скрывала.
С каждым прошедшим увлечением его душа ещё чуть-чуть умирала, постепенно становясь всё более серой и пустой. Он стал меньше заботиться о других, а о себе вообще перестал. По городу поползли слухи, но он не мог собрать в себе достаточно сил, чтобы проявить к этому интерес.
Всё это время его мысли неминуемо возвращались к Кэйт, примерно так же, как нельзя удержаться от того, чтобы не потрогать больной зуб. В редких случаях, когда он натыкался на неё, его сердце пронзала свежая вспышка боли, напоминая ему, что он, быть может, был не таким мёртвым, каким считал себя, но Даниэл отказывался приближаться к ней.
Кэйт попыталась поговорить с ним однажды, когда он проезжал мимо неё, но он отказался с ней говорить. Единственным даром, который он мог ей дать, было не позволить ей ещё больше запятнать себя знакомством с ним.
В конце концов он услышал от одной из женщин, с которой сходился, что Кэйт начала встречаться с Сэтом То́лбёрном. Эта новость не стала неожиданностью, но всё равно причиняла боль.
Сегодня он следил за овцами своего отца, играя музыку, пока солнце вяло ползло по летнему небу. Дни вроде этого были для него бальзамом. Вдали от людей его грехи и проступки казались далёкими. Здесь он чувствовал покой жизни простого пастуха, и пытался выразить это через струны своей цистры.
Его разум был раскрыт, чувствуя и пробуя мир на расстояние наверное мили во всех направлениях. Он научился быть осторожным. За несколько дней до этого он встретил присутствие, которое, как он знал, наверняка было надзирателем, снова открывшем на него охоту. Аура надзирателя была яркой, сияющей мощным светом, какой Даниэл никогда не видел в своих родителях или в горожанах Колна.
Свет был ключом. Он знал, что сам наверняка испускает такой же, и за прошедшие месяцы Даниэл усовершенствовал способность контролировать свою собственную силу. Вначале он закрывал свой разум, заставляя себя казаться не более чем обычным человеком, но теперь он мог работать более тонким образом, приглушая свой собственный свет, и одновременно продолжая держать свой разум открытым, что позволяло ему видеть окружающий мир его особым образом.
Он также подозревал, что, возможно, надзиратель не мог его ощущать на таком же расстоянии, на каком он сам мог ощущать надзирателя. Иначе его первые эксперименты привели бы к его поимке.
«Лесным богам придётся послать более одного слуги, если они желают меня поймать», самодовольно подумал он.
Надзиратель направлялся к Колну, уже миновав дом Сэйеров. Он так и не заподозрил, что предмет его охоты наблюдал за ним всё это время.
Легко пройдясь по этой местности, Даниэл заметил Кэйт на склоне холма позади её дома. Она сидела на скале, откуда открывался вид на реку. Даниэл продолжил играть, гадая, о чём она могла думать. В такие дни он часто замечал её там, неподвижно и тихо сидящей на крыльце. Он полагал, что она, должно быть, думала, но не мог догадаться, о чём именно. Он лишь мог надеяться, что не о нём.