Ощущала устремленные на меня взгляды и продолжала стоять столбом, глядя на постепенно грустнеющее лицо матери.
Прости, мама. Да, ты дала мне жизнь, но это не значит, что я должна прожить ее так, как хочешь ты. Детине способ для родителей добиться того, что не удалось самим. Каждый имеет право прожить свою одну-единственную жизнь так, как он захочет. Пусть будет допускать ошибки, падать и получать шишки, но и винить при этом сможет только себя. Я слишком люблю тебя, мама, чтобы сделать этот шаг, после которого начну тебя ненавидеть. Ведь я стану обвинять тебя в том, что несчастна
Я развернулась и вышла из зала, почти не слыша гула голосов. Мне все равно. Я чувствовала, что поступаю правильно.
Когда за нами с мамой закрылась дверь квартиры, она со слезами на глазах воскликнула:
Ты будешь жалеть об этом всю свою жизнь.
Возможно. Но это мой выбор. Мама, скажи, ты любила папу?
Она удивилась вопросу, потом пожала плечами:
Причем тут любовь? Вышла за него, чтобы было все как у людей.
Я с минуту молчала, потом решительно сказала:
Я завтра начну подыскивать новое жилье.
Это совсем необязательно, забеспокоилась мама.
Да, необязательно. Но я так хочу.
Вот так, мой милый дневник. Завтра я начну совершенно новую жизнь. А еще знаешь? Я никогда не буду стремиться, чтобы у меня все было «как у людей». Суждено мне встретить своего мужчину, хорошо, а нетя это приму спокойно. Знаю, что многие меня осудят, а большинство просто не поймут. Но мне плевать. И еще знаешь, я ненавижу выражение «чтобы было как у людей». С этого дня я вычеркиваю его из своей жизни.
Хотя от тебя скрывать не имеет смысла. Я все же не до конца уверена, что поступила правильно Где-то на горизонте мелькает образ старенькой одинокой бабули с кошкой на коленях и навсегда угнездившимся в душе чувством одиночества.
Все течет, все меняется
Как сразу осиротел дом, лишенный детских голосов и смеха. Уже две недели прошло с тех пор, как дочь забрала внуков, а бабушка Лида все не могла привыкнуть. Не нужно баловать детишек пирожками и варениками, следить, чтобы сорванец Вовка снова не убежал на речку, учить Наденьку вязанию и стряпне. Старушка отложила спицы с недовязанными носками и уставилась на комод, откуда смотрели на нее навсегда застывшие в одном мгновении лица родных. Только на фотографиях можно заставить время остановиться. И как же быстро оно ускользает в реальной жизни. Еще вчера тыдевчонка с бантиками, потом невеста, жена, пышущая здоровьем женщина, а сегодняусталая старуха, коротающая вечера в одиночестве.
Суровое лицо мужа, с которым баба Лида прожила тридцать лет, вызывало одновременно горечь и глухую тоску. По-разному жили. Куда больше плохих моментов, но почему-то они все сгладились и теперь казались неважными. Женщина бы все отдала, чтобы Михаил оказался сейчас рядом. Пусть опять бы пил без продыху, даже иной раз руку поднимал на нее, но все живая душа рядом. Тоскливо.
Глянула на безмятежное лицо дочери на фотографиисделана сразу после окончания школы. Наивные большие глаза смотрят на мир так доверчиво. Как же бабушка Лида хотела, чтобы дочь не повторила ее судьбу, стала счастливой и ни в чем не нуждалась. Видно, провидение рассудило иначе. Да, из деревни она вырвалась в город, но вот с мужем не повезло. Пьет, на одной работе долго не задерживается, поднимает руку на жену и детишек. Баба Лида вспомнила уродливые синяки на детских ручках и ножках, покачала головой.
Тринадцатилетняя внучка Наденька рыдала у нее на плече и говорила, как хочет побыстрее закончить школу и покинуть родной дом навсегда. Старушка пыталась утешить, что внучка обязательно встретит хорошего человека, не такого, как отец, построит крепкую семью. Непривычно серьезные на детском лице серые глаза посмотрели на нее так, словно она произнесла самую большую глупость:
Я никогда не выйду замуж, бабушка. Сама всего добьюсь.
А детишки как же? Разве не хочешь малышей?
Ну, для этого необязательно замуж выходить.
Бабушка поразилась ее рассуждениям.
Как же это? Без мужа?
Эх, бабуль, сейчас не то время, и сказала то каксовсем по-взрослому.
Не понимала старушка нынешнюю молодежь. Злые все стали, дерганые, и ценности моральные у них совсем другие, чем были в ее время. Хотя и тогда всякое случалось.
Баба Лида глянула на кудрявого мальчугана с задорной улыбкой. Сердце облилось кровью. Ее Илюшенька. Любимый сынуля. Ничего для него не жалела, баловала, все время защищала от сурового отца. Не уберегла. Наперекор батьке ушел из дома, связался с дурной компанией. От чужих людей только узнала, что в тюрьме теперь. Говорят, за убийство. Она не верила, не хотела верить, что ее ласковый сыночек, который обязательно целовал на ночь и любил добрые сказки, способен убить кого-то. Кто угодно, но только не Илюша. И плевать, что думают другие. Пусть косятся, называют матерью душегуба. Она пыталась навестить сына в тюрьме, он не захотел ее видеть. Только записку передал, чтобы забыла о таком сыне. Ему стыдно ей в глаза смотреть. Да как же забудешь?
Илюшенька. Кровиночка ты моя прошептала и перекрестила фотографию сына.
Нехорошо сегодня на сердце, тревожно так. И воспоминания снова душу растеребили. Поздно уже, нужно спать укладываться
За окном залился лаем Трезор. Наверное, кто-то прошел за забором. Сейчас умолкнет. Пес не затихал, надрывался. Бабушка Лида с трудом поднялась на ноги, проковыляла к двери, распахнула. Близоруко вгляделась в темноту, освещенную только светом из дома соседей. Возле калитки застыла темная фигура, ссутулившаяся, долговязая.
Эй, кто там? надтреснуто крикнула, хватаясь за дверной косяк.
Неужто лихой человек? Но она уже ничего в этой жизни не боялась, потому продолжала стоять неподвижно, все так же вглядываясь в неясные очертания. Огромная дворняга чуть ли не срывалась с толстой цепи, заливаясь лаем.
Уймись, Трезор, прикрикнула на собаку.
Мимо проехала машина, осветив фарами странного пришельца. Что-то в посадке головы, в выражении лица заставило сердце болезненно сжаться. Грудь сдавило так, что несколько томительных секунд баба Лида и вздохнуть не могла. Потом вскинула руку вперед, на негнущихся ногах прошла по крыльцу:
Илюшенька, сыночек, ты?
Он сорвался с места, подбежал, успев подхватить на руки оседающее тело.
Мама Прости, больше некуда идти было, голос совсем чужой, хриплый, отрывистый. Переночую, потом уйду
Не пущу больше, сказала неожиданно сильно, звонко, прижала к груди почти лысую, с колючим ежиком голову. Мальчик мой, вернулся
Она чувствовала, как под ее рукой дрожат его плечи, из горла вырываются мучительные, тяжелые, звериные рыдания. Сколько же ему пришлось пережить. Он совсем чужой, одичавший, отчаявшийся Но где-то в глубине души он все тот же мальчик, так бурно радовавшийся каждому новому дню, всегда бежавший к ней за помощью и защитой. Пока хватит сил, она поддержит и защитит его и теперь.
Все течет, все меняется в этом мире. Неизменно и вечно одноматеринское сердце, материнская любовь
Зависть
В нос ударил едкий чесночный запах, смешанный с ароматами давно нестиранной одежды и пота. Маргарет с трудом удержала желание зажать пальцами нос или поднести к нему сбрызнутый дорогой туалетной водой кружевной платочек. Побояласьвдруг Бетси обидится. Кто ее знает, что может сделать. С этого исчадия ада станется и порчу навести. Маргарет вспомнила, как тетка когда-то отчитала чернокожую рабыню за лень, причем заслуженно. И что же? Уже на следующий день на самом кончике носа несдержанной на язык тети Пэм выросла огромная бородавка. И свести ее стоило огромных трудов.
Все тотчас не преминули сложить дважды два, тем более, что подобные совпадения случались слишком часто. И почему Бетси еще терпели в доме? Наверное, боялись возможных напастей в случае, если решат продать или высечь кнутом. Но как бы то ни было, в особых случаях услуги рабыни оказывались незаменимы. Когда с кем-то из домашних случалась хворь или нужно было совет получить в трудных случаях, тотчас вызывали Бетси.
Сама Маргарет ни разу к ней не обращаласьбоялась угрюмую чернокожую женщину до дрожи в коленках. Но вот сейчас решиласьиного выхода нет. Примостившись на краешке резного стула из красного дерева, Маргарет старалась не дышать, чувствуя подступающую к горлу дурноту. Невольно избегала малейшего соприкосновения с сидящей рядом с ней рабыней. Даже кончиком платья не хотела ее касаться, словно боялась заразиться неведомой хворью.