ОкнаМосквыЧестновойвыходилиповерх окрестных
московских крыш, и вдалеке --наослабевшемумирающемконце
пространствавидныбыликакие-тодремучие леса и загадочные
вышки; на заходе солнца там одиноко блестелнеизвестныйдиск,
отражая последний свет на облака и на небо, -- до этой влекущей
страныбылокилометровдесять, пятнадцать, но, если выйти из
дома на улицу, МоскваЧестнованенашлабытудадороги...
Освобожденнаяизвоздухофлота,Москвапроводила свои вечера
одна, к Божко она больше не ходила, подруг своих не звала.Она
ложиласьживотомнаподоконник,волосыеесвисали вниз, и
слушала,какшумитвсемирныйгородвсвоейторжественной
энергииираздаетсяиногдаголос человека из гулкой тесноты
бегущих механизмов; подняв голову, Москва видела, каквосходит
пустаянеимущаялунанапогасшее небо, и чувствовала в себе
согревающее течение жизни... Ее воображение работало непрерывно
иещеникогданеуставало,--оначувствовалавуме
происхождение различных дел и мысленно принимала в них участие;
водиночестве она наполняла весь мир своим вниманием и следила
за огнем фонарей, чтоб онисветили,загулкимиравномерными
ударами паровых копров на Москве-реке, чтоб сваи входили прочно
вглубину,идумалаомашинах, день и ночь напрягающихся в
своей силе,чтобгорелсветвтемноте,шлочтениекниг,
мололасьрожьмоторамидляутреннегохлебопечения,чтоб
нагнеталась вода по трубам втеплыйдуштанцевальныхзали
происходилозачатьелучшей жизни в горячих и крепких объятиях
людей -- во мраке, уединении, лицом к лицу,вчистомчувстве
объединенногоудвоенногосчастья. Москве Честновой не столько
хотелось переживать самой эту жизнь, сколько обеспечивать ее --
круглые сутки стоять у тормозного кранапаравоза,везялюдей
навстречудругдругу,чинитьтрубуводопровода,вешать
лекарства больным на аналитических весах -- и потухнуть вовремя
лампой над чужим поцелуем,вберявсебятотепло,которое
только что было светом. Свои интересы она при этом не отвергала
-- ейтоженадо было девать куда-нибудь свое большое тело, --
она их лишь откладывала до более дальнегобудущего:онабыла
терпелива и могла ожидать.
КогдаМосквасвешиваласьизсвоегоокнаввечера
одиночества, ей кричали снизуприветствияпрохожиелюди,ее
зваликуда-товобщийлетнийсумрак,обещали показать все
аттракционы парка культуры и отдыха и купить цветов и сливочных
тянучек. Москва смеялась им, но молчала и не шла. ПозжеМосква
виделасверху,как начинали населяться окрестные крыши старых
домов: через чердаки на железные кровли выходили семьи, стелили
одеяла и ложились спать на воздухе, помещая детей между матерью
и отцом; в ущельях же крыш, где-нибудь между пожарнымлазоми
трубой,уединялисьженихис невестами и до утра не закрывали
глаз, находясь ниже звезд и выше многолюдства.