Элизабет покачала головой и негромко рассмеялась.
- Ты не знакома с матерью его отца. Норин была такой же несгибаемой, как Хуана, но умнее и очень хорошо говорила... когда это ей было нужно. Эгил похож на нее, и пока она была жива, он был ее любимцем. В этом-то и беда.
Тут на пороге показалась Хуана, дочь Гунтира, и презрительно хмыкнула. Госпожа Элизабет покачала головой.
- Я ведь не могла допустить, чтобы она умерла с голоду.
Арона слышала, что Хуана, дочь Гунтира, поселилась в одном из домов посещения, работала там в огороде и жила тем, что могла занять у изголодавшихся жительниц деревни и родственников. "Так ей и надо", - думала Арона, вспоминая, какое лицо в тот день было у госпожи Нориэль. Но Осеберг, дитя Моргата, не должен разрываться между своей матерью и ее недругами.
Эгил открыто восхищался глупостью Хуаны и спел Ароне несколько баллад, в которых рассказывалось о женщинах, предпочитавших смерть "бесчестью". Бесчестье - это когда их заставляли заводить ребенка против желания. Спросив его, какое отношение это имеет к предложению дружбы госпожи Нориэль, Арона выслушала его ответ с растущим изумлением.
- Эгил! Это противоречие в терминах! К тому же даже если бы тетя Нориэль была способна сделать такое, она никогда бы не сделала.
"Госпожа Элизабет слишком добра, и это делает ее легкой добычей", - с опустившимся сердцем подумала Арона.
Волшебница отказалась разговаривать с Эгилом. Она сказала, что это связано с тайной сознания, а ее нельзя нарушать, если жизни не грозит опасность. Арона прикусила губу, думая о ней. Может ли помочь ей госпожа волшебница? Жители деревни и так косо на нее посматривают и делают за спиной знаки "убереги меня от фальконера", когда она проходит. Не хотят навлекать на себя неудачу.
- Меня винят в Повороте, - объяснила волшебница Ароне, когда та спросила ее об этом.
- Но ты спасла нас от худшего, - возразила Арона, вспоминая ужасную ночь в пещере.
- Но люди помнят, что мы начали Поворот, - мягко добавила волшебница. И если у меня была возможность спасти их от худшего, почему я вообще не предотвратила ужасы этой зимы? Это старая, старая история, девочка. Но я передам твои сомнения относительно Эгила старейшим.
Арона покачала головой.
- Слишком быстро после последнего собрания. Я от всех слышу, что они не хотят больше ссор. А Эгил ведет себя прекрасно на виду у старух, - с горечью вздохнула она. - Госпожа Марис не хочет слышать о нем ничего дурного.
Ароне показалось, что в воздухе повисло слово "сенильная", но никто не решался произнести его вслух. Она ушла из дома волшебницы и отправилась к госпоже Марис.
Хранительница лежала в постели, кашляла и дышала со свистом.
- Эгил! - закричала Арона. Ответа не было. Арона побежала за целительницей.
Пришли госпожа Флори и ее ученица Ханна, дочь Элизабет. Целительница приложила ухо к груди больной старухи и попросила ее покашлять. В это время в комнату вошел Эгил. Лицо Ханны осветилось.
- Эгил! - воскликнула она.
Эгил подхватил свою младшую сестру и поднял.
- Здравствуй, яблочный цвет, - весело приветствовал он девочку и опустил ее. - Что с хранительницей?- поинтересовался он непосредственно у госпожи Флори, как будто ни Ароны, ни Ханны здесь нет.
Госпожа Флори покачала головой.
- У нее легочная лихорадка. Я сделаю настой от кашля. Держите ее в тепле и давайте побольше пить.
- Ты слышала, Арона? - спросил Эгил. - Я буду в комнате для записей. И он ушел.
Госпожа Флори подняла брови, но ничего не сказала.
В доме не оказалось меда. Нахмурившись, Арона собрала кое-что из украшений, чтобы поменяться с Олвит, пасечницей. Эгил высунул голову из комнаты записей и предложил браслет, который подарила ему Даранн, хозяйка мулов. Благородно с его стороны! Но почему он пишет, когда должен ухаживать за больной хозяйкой? Друг, хулиган, хулиган, друг. Да кто он такой, этот Эгил, дочь Элизабет?
Пасечница смогла дать совсем немного меда: Бритис, ее помощница, беременна и тоже нуждается в нем. Часовые на утесе крикнули перепелом, и Арона решилась на последнее, отчаянное средство. Она попросит брата Джомми дать совет ей и старейшим в отношении Эгила.
Первый мальчик, выросший в женской деревне, Джомми, был хромым от рождения. Больных и калек девочек акушерка сразу после родов предавала милости Джонкары, по согласию их матерей. Но Джомми был мальчиком, а калеки-мальчики принадлежат фальконерам, которые тоже отдают их Джонкаре. У матери Джомми, которая уже выходила за пределы детородного возраста, живых дочерей не было, и она поклялась, что сохранит его и вырастит как девушку.
Тем, кто говорил, что самец в деревне - все равно что волк в овечьем стаде, его мать Эйна отвечала:
- Собаки - дочери волков, но мы берем новорожденных щенят и выращиваем их как членов своей семьи, и мы им рады.
Госпожа Марис, тогда еще молодая, высказалась за Джомми.
- Первую женщину, которая взяла волчонка, обвинили в том, что она приносит опасность себе и всей деревне, - рассуждала она. - Первым женщинам, которые изготовили себе копья и ножи для защиты от диких зверей, говорили, что они навлекут на себя гнев фальконеров, и те всех перебьют. Первая женщина, которая осмелилась отправиться на поиски металла, была едва не объявлена вне закона, а у первой, которая построила себе дом, его едва не сожгли ее сестры из страха перед фальконерами. А как бы мы жили без того, чего они достигли?
Джомми с молодости обладал сильным характером. Он жил около года за пределами деревни и вернулся, окутанный ореолом большого скандала, потому что убил фальконера. Теперь он жил в добровольном изгнании, искал мудрость и знания. Каждое полнолуние старейшие отправляли ему еду, а он, закончив очередной ковер, отдавал его им в качестве оплаты. Скоро снова наступит пора обмена с ним. Обычно к нему приходила женщина с вьючным мулом. В следующем месяце этой женщиной будет Арона.
Но прежде чем она смогла это исполнить, ее снова призвали, чтобы провести переговоры с торговцами извне.
Часовые снова крикнули перепелом. Дорога свободна, и на ней опять торговцы. Арона схватила вуаль Посещения и побежала. Она нагрузила мула кухонной посудой, без которой можно обойтись, собрала все свои украшения, всю одежду, которая не нужна для тепла. С другой стороны подошла Аста, дочь Леннис, одетая в лучшее платье, с мулом, тоже нагруженным. Пришли еще несколько женщин с ослами и мулами, а одна - Нидорис - даже с жеребенком. Все направились к хижинам посещения.
- Арона! - окликнула одна их них. - Ты говоришь на языке чужаков. Не поучишь ли меня, когда будет время? А я отдам тебе для твоей хозяйки лука и яиц.
- Нидорис, какая умная маленькая лошадка! - изумилась другая. - Ты поймала ее, когда пасла овец? - С полдюжины девушек собрались вокруг жеребенка, восхищаясь им. Первые поселенки в деревне видели на равнине диких лошадей и попытались поймать их и приручить. Но мулы и ослы обходятся дешевле, а где можно ездить на лошади? Только на равнине, а фальконеры всякого всадника, встреченного на этой равнине, тут же нашпиговывают стрелами. Лошади превратились в домашних любимцев, матерей мулов. Или они становились вольными дикими животными.
- Торговцы ездят на прирученных лошадях, - уточнила Нидорис с широкой улыбкой. - Может, они захотят вырастить и этого.
Она привязала жеребенка к дереву у хижины и огляделась.
- Какие хорошие! - воскликнула она. - Пастухам они бы понравились!
Показался торговый караван - примерно двадцать лошадей, мулов и ослов. Вели животных бородатые он-люди в плотных кожаных куртках, с таким множеством ножей за поясом, словно у мясника на кухне, но с ними ехали также женщины в плащах с капюшонами. Одна из них - дочь Ганноры. Арона побежала ей навстречу и спросила:
- А где остальные?
Дочь Ганноры рассмеялась.
- Нас всегда было очень-очень мало по эту сторону океана, девочка, и мне кажется, что вы больше в нас не нуждаетесь. Но мы здесь, если нужны вам!
Аста, дочь Леннис, разглядывала лица торговцев. Искала того молодого, с которым разговаривала прошлой осенью. Не найдя, обратилась к бородатому, который показался ей более разговорчивым:
- Правда ли, что у вас на родине... - начала она. Арона не стала слушать остальное, потому что у одного из торговцев увидела то, что ей нужно.