Вяч пригладил бороду, крякнул довольно. Отправив очередную ложку каши в рот, повернулся к Добродею. А дожевав, сказал:
Ах да, чуть не забыл! Я тут штуковину одну по заказу княжьего шурина смастерил, протянул он. Отнести бы Он человек полезный, с ним дружить надобно. Ведь, ежели чего, может и пред Рюриком заступиться, и вообще
Добря встрепенулся, потер ушивдруг послышалось. Но отец серьезен, хотя глаза хитрые. Лениво протянул сыну резную шкатулку:
На. Только не задирайся там. Понял?
Понял, отозвался Добря. В груди затрепетала радость, за спиной будто крылья выросли.
Только кашу сперва доешь. А то ведь знаешь
Что? крякнул Добродей.
Брови отца приподнялись, голос зазвучал назидательно:
Как отличить человека от нечисти? Коли пищу и питье с тобой разделяет, значит, человек. А если отказываетсянечисть или злой колдун.
Так я ж человек, пробормотал мальчик.
Да? А вот я в последнее время сомневаюсь больно ты чудной стал. Мечты какие-то Вдруг в тебя чужая душа вселилась? Или навка какая или упырь болотный Вдруг ты ночью, как нечисти и положено, пожрешь нас всех. И меня, и мамку, и младших
Запихнув остатки каши в рот, мальчик сделал несколько шагов в сторону, опасливо покосился на отца.
Да беги уж, рассмеялся тот.
И Добря помчался, бережно прижимая вещицу к груди. Пускай отец запретил драться, зато можно увидеть княжье подворье изнутри, прошествовать до самого княжьего крыльца, и если повезет
Ворота оказались открыты, стражники пропустили, едва услышали имя Олега. Как только ступил на княжеский двор, коленки задрожали, по спине побежал холодок. В нескольких шагах остервенело бьются гридни, чуть дальше слышны визги отроков. И над этим гамом оглушающе звучит голос дядьки-воеводы. Огромный воин стоит на крыльце, каждый промах воинов замечает. И отрокам изредка достается.
Не помня себя, Добря приблизился к Сигурду, поклонился в пояс. А тот даже не посмотрел на пацана.
Из дверей терема выскочил прислужник. Высокий, щербатый. Он-то сразу заметил мальчишку, нахмурился и гаркнул:
Тебе чего?
Мне Олега. Передать.
Олег отдыхает, давай мне, отозвался слуга.
Нет. Отец сказал, самому Олегу передать.
Вот еще! фыркнул парень. Делать больше нечего. Да и не положено абы кого Давай, что у тебя там. Я отнесу.
Добря насупился, рыкнул:
Нет.
И только теперь Сигурд оторвался от созерцания потешных поединков, уставился на мальчика:
Эт ты, что ли?
Добря смутился страшно, страх превратился в ужас, но сердце, вопреки всему, ликовало.
Да. Вот, Олегу передать
Воин протянул руку, огромную, мозолистую. Пробасил грозно:
Давай сюда.
Но я Олегу
Спит Олег, бухнул воевода.
Спорить с воеводойне дело. Добря оторвал шкатулку от сердца, с поклоном отдал Сигурду. Тот принял резную коробочку небрежно, покрутил в руках.
Неплохо, хмыкнул он. Кто ваял?
Отец.
Отец Стало быть, тысын плотника?
Ага
Жаль, ответил мужчина сокрушенно. Жаль, что плотника. Иначе быть бы тебе отроком, а послегриднем. Уж я бы гонял до седьмого пота, как этих охламонов.
«Гридень», «гридница»еще год назад никто из словен не ведал о таких словах, и поди ж ты, ныне как бы и свои. «Гридня»это по-северному убежище, и есть при ней те, кто хранит покой, оберегает от опасности.
Воевода кивнул в сторону, а Добря, воспользовавшись тем, что не гонят, пошире раскрыл глаза. Отроки сходились в потешных поединках, во всем подражая дружинникам. Но вместо настоящего оружия в руках палки. Некоторые бьются на кулаках, валяют друг друга в пыли и ничем не отличаются от обычных городских мальчишек. Добря рассматривал их с завистью и не обращал никакого внимания на тихие смешки воеводы.
Жаль, повторил тот. Но не всем везет, как Роське.
Кому-кому?
Добря сам не понял, что спросил. Но едва слова воина достигли разума, захлебнулся воздухом, сердце упало вниз.
Да вон, Роська, пробасил Сигурд и снова кивнул.
Рот Добри раскрылся сам собой, челюсть с грохотом упала на грудь. Среди отроков действительно выделяется один Добря даже ладошку козырьком приложил, всматривался долго
И вдруг похолодел. Действительно, он. В самом деле Роська. Гаденыш с правого берега, ничтожество, падаль
Как? выдохнул мальчик и не узнал собственный голос.
Знакомый? удивился Сигурд. Вот это да. Говорят же: мир тесен. А я все не верил. Эй, Розмич! Подь сюды!
Отрок не сразу понял, что зовут именно его. А когда догадался, тряхнул головой, побежал к крыльцу с явным усилием. Только что язык на плечо не закинул.
Гляди, Розмич, улыбался воевода, друг твой отыскался!
Он ткнул в Добрю, сощурился. Губы разошлись в широкой, добродушной улыбке.
Роська, красный от недавнего напряжения, побледнел, захлопал глазами часто-часто. А брови Добри сдвинулись так плотно, что лоб заболел.
Ты протянул сын плотника.
Ты? отозвался отрок.
Роська был на полголовы выше Добри. Такой же светловолосый, только глаза не голубые, а серые. На лице несвойственная городу простота, костяшки пальцев перебиты и кровоточат. Зато румянец густо заливает щеки, хотя сам бледный, как льняное полотно. На мальчишке белоснежная рубашка, новые порты, впрочем, одежда уже покрыта изрядным слоем пыли, кое-где порвана.
Добря почувствовал, как закипает кровь, как неприятно сжимается в животе. К уголкам глаз подступили слезы, и он постарался не моргать, чтобы предательские капли не выдали досаду. Роська главный злодей из правобережных пацанов! Родная-то деревня Добродея на левом берегу.
Но как?! всхлипнул Добря и во все глаза уставился на воеводу.
Тот вопросительно поднял брови, глянул, спервана одного, послена второго:
Вы не рады встрече?
Нет, проскрежетал Роська.
Сигурд громко почесал затылок, все еще пытался разгадать тайну, но плюнул довольно быстро:
Ладно, Розмич, иди к остальным.
Как это вышло? насупился Добря. Онсын пахаря. А яплотника. Почему ему можно, а мне нельзя?
Да вот так выдохнул мужчина. Развел руками, едва не выронил резную шкатулку. Олег проезжал по какой-то деревне, и тут под копыта его коня упал вот этот мальчуган. Олег забрал мальца с собой, определил в отроки.
Почему? Ведь не положено
Воевода хмыкнул, взгляд на миг затуманился.
Одду, то бишь Олегу, можно. Он не такой, как все. Видит дальше, понимает больше Вещий он. Да имя еще у мальчика оказалось необычным«Меченый». Получается, боги его дважды отметили: когда родился и когда копыта Олегова коня потоптали. Таким людям удача улыбается, их место рядом с князем.
Не боги пробормотал Добря.
Чего?
Не боги его отметили! Только один! Чернобог! Добря выпалил эти слова громко, со всей злостью, на какую был способен. Пусть Роська услышит, пусть только попробует оспорить!
Да полно те, рассмеялся Сигурд.
Я с ним по соседству жил, знаю, об чем толкую! Черный бог его в темечко поцеловал! И не раз! Гад он! Подлый! Подлейший!
Да не бреши! Хороший мальчуган, прилежный
Добря стиснул зубы, развернулся без всякого почтения. Земля под ногами мелькала быстро, дома и улицы сливались в единые полосы, а злобный ветер больно кусал лицо, подхватывал и уносил слезинки.
Нет в мире справедливости!
И в сторону княжьего двора Добря с тех пор больше не смотрел. И на отстроенную крепость, круглую, как бублик, что высится на холме над брегом Волховатоже. «Подумаешь! Принимают в свои дружины кого попало! Свеиони и есть свеи! И мурмане такие же. Дикари, нелюди! А вот бояре старого князя Гостомыславот это люди! Наши!»
* * *
От Рюрикова города до Славны было недалече. Вяч сказал, что надо бы проверить, поспевают ли там его артельщики. Добря увязался за отцом.
По улицам старого города вышагивал гордо, помахивая киянкой и повергая всех незримых врагов. Вяч пригрозил, что коли будет кривляться, так мигом домой отправит. И Добря присмирел.
На двор Вадима, Гостомыслова внука, их пустили нехотя, не распознали приворотники старшего плотника. Зато слуга бежал навстречу вприпрыжку, улыбался шире, чем разливается по весне Волхов. Бодро похлопал Вяча по плечу, указал на гору бревен:
Твои молодцы третий день таскают, с утра до вечера.