Действительно любопытная новость. Но вряд ли заслуживает трех стаканов виски до ужина.
Марисса сжала губы.
Я сначала тоже так подумала. Но дело в том, что процесс идет вовсю, и его скорость нарастает. Что-то вроде экспоненциального спада, который благодаря суперчувствительной аппаратуре зонда удалось выявить на самой-самой ранней стадии.
Я откинулся на спинку дивана.
Не знаю, Марисса. Выявление экспоненциальной прогрессии на столь ранней стадии крайне маловероятно. Но допустим, японские ученые правы. Куда девается энергия?
В линию Петровой.
Что?
В JAXA достаточно долго наблюдали за линией Петровой и пришли к выводу, что она становится ярче с той же скоростью, с какой угасает Солнце. Чем бы ни оказалась линия Петровой, она крадет у Солнца энергию.
Марисса вытащила из сумки пачку документов и положила на стол. Страницы пестрели графиками и таблицами. Порывшись в бумагах, она пододвинула нужную ко мне.
Рядом с осью x на графике было написано «Время», а возле оси y«Потеря светимости». Линия на графике, безусловно, представляла собой экспоненту.
Тут какая-то ошибка, пробормотал я.
Расчет верен, отозвалась она. За ближайшие девять лет мощность солнечного излучения снизится на целый процент. Через двадцать лет показатель составит пять процентов. Это плохо. Это очень плохо.
Я уставился на график.
То есть нам предстоит ледниковый период? Причем вот-вот? Мгновенное оледенение?
Да, как минимум. А это неурожаи, массовый голод и я даже не знаю, что еще.
Я тряхнул головой.
Как может Солнце вдруг перестать светить? Это звезда, черт возьми! А звезды не могут изменяться с такой скоростью! Процессы в них идут миллионы, а не десятки лет. Ты и сама прекрасно знаешь.
Нет, не знаю. Раньше знала. А теперь знаю только то, что Солнце угасает, тихо сказала Марисса. Я не знаю, почему, и не знаю, что мы можем с этим поделать. Но оно угасает.
Как нахмурился я.
Марисса допила остаток виски.
Завтра утром президент обратится к нации. Думаю, выступление согласуют с обращениями глав других государств, чтобы речи транслировались одновременно.
Ваше пиво, сэр! Официант поставил передо мной бокал «Гиннесса». Стейки почти готовы.
Будьте добры еще один виски, попросила Марисса.
И мне, добавил я.
* * *
Я растерянно моргаю. Еще одна вспышка памяти. Это правда? Или просто случайное воспоминание о разговоре с поборником лжетеории конца света? Нет. Воспоминание реально. При одной мысли о нем я холодею. Я испытываю не просто внезапный страх, а привычный, непреходящий ужас. И он со мной очень давно.
Все так и есть. Солнце угасает. И я ввязался в эту историю. Причем не просто как рядовой житель Земли, который умрет вместе со всеми, я активно в ней участвую. Тут добавляется еще и чувство ответственности.
Я до сих пор не вспомнил собственное имя, но в голове всплывают разрозненные обрывки информации о проблеме Петровой. Угасание Солнца назвали «проблемой Петровой». Я только что вспомнил.
Мое подсознание расставляет приоритеты по своему усмотрению. И оно отчаянно пытается сообщить мне о проблеме Петровой. Думаю, моя обязанность ее решить в крохотной лаборатории, в тоге из простыни, понятия не имея, кто я такой, с единственным помощником в лице бездушного компьютера и двумя мумифицированными соседями.
Взор заволакивает пелена. Я вытираю глаза. Слезы. Я не помню, как их зовут. Но они были моими друзьями. Моими товарищами. Только сейчас до меня доходит: я старался на них не смотреть. Делал все, что угодно, лишь бы они не попадали в поле моего зрения. Когда я, словно безумец, калякал на стене, позади лежали тела людей, которые некогда были мне дороги! Но теперь туман забытья рассеялся. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на них.
И начинаю всхлипывать. Это происходит непроизвольно. Вдруг все осколки воспоминаний ярко вспыхивают в памяти. Она была забавной, острой на язык. Оннастоящий профессионал со стальными нервами. Кажется, военный. Он нами руководил.
Я падаю на пол и закрываю голову руками не в силах остановить воспоминания. Рыдаю, как ребенок. Нас связывало гораздо большее, чем дружба. И даже слово «команда» сюда не подходит. Это сильнее. Это Слово вертится на кончике языка. Наконец, оно выскальзывает в область сознательного. Видимо, слово лишь ждало, пока я отвернусь, чтобы просочиться. Экипаж. Мы были экипажем. И явсе, что от него осталось.
Я в космическом корабле. Теперь я знаю точно. Правда, не знаю, как здесь обеспечивается гравитация, но это космический корабль. Теперь все встает на свои места. Мы не заболели. Нас погрузили в анабиоз. Однако наши кроватине волшебные криокапсулы, как показывают в кино. Никаких супертехнологий тут нет. Думаю, нас просто ввели в медикаментозную кому. Зонды для искусственного кормления, капельницы, постоянный медицинский уход. Все, что требуется телу. Манипуляторы, наверное, меняли постельное белье, переворачивали нас, чтобы на коже не образовались пролежни, и выполняли все обычные функции сиделок в реанимации.
И мы пребывали в отличной форме. Разбросанные по всему телу электроды стимулировали сокращение мышц. Проводились многочисленные упражнения. Но все же комаопасное состояние. Крайне опасное. Выжил только я, и пока в моей голове настоящая каша.
Я подхожу к останкам женщины. Я смотрю на нее, и мне даже становится легче. Может, это чувство завершенности, а может, всего лишь спокойствие после долгих рыданий. Никаких трубок к мумифицированному телу не подведено. Мониторов, следящих за параметрами жизнедеятельности, у кровати тоже нет. В иссохшем запястье виднеется крохотное отверстие. Это след от капельницы, которая была подведена к телу, пока не наступила смерть. И эта ранка уже никогда не заживет.
Когда бедняжка умерла, компьютер, наверное, извлек все трубки. Как говорится, зачем добру зря пропадать. Ей все это было уже ни к чему. Лучше сосредоточить ресурсы на выживших. То есть на мне.
Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Надо сохранять спокойствие. Я должен мыслить ясно. Многое тогда всплыло в памяти: мой экипаж, особенности их характеров, пришло осознание, что я на борту космического корабля (психану из-за этого позже). Удивительновсе больше воспоминаний возвращается, причем вроде бы по моей воле, а не бесконтрольным потоком. Хочу обдумать это, но слишком давит печаль.
Ешьте! командует компьютер.
В центре потолка открывается панель, и оттуда выпадает тюбик с питанием. Его ловит один из манипуляторов и кладет на мою кровать. Маркировка гласит: «День 1паек 2». Я не в настроении есть, но при виде тюбика желудок требовательно урчит. Неважно, в каком я душевном состоянии, у тела свои потребности. Открываю крышку и выдавливаю массу в рот. Должен признать: я испытываю очередной невероятный гастрономический опыт. По-моему, в тюбике цыпленок с легким привкусом овощей. Текстуры у еды нетведь это практически детское питание. Паста на сей раз несколько гуще, чем в предыдущем тюбике. Судя по всему, мою пищеварительную систему плавно готовят к возвращению на твердую пищу.
Воды? прошу я с набитым ртом.
Потолочная панель снова открывается, и оттуда появляется металлический цилиндр. Манипулятор подносит его к моим губам. Надпись на боку цилиндра гласит: «Питьевая вода». Я откручиваю крышкувнутри, как и ожидалось, вода. Делаю глоток. Теплая и безвкусная. Наверняка дистиллированная и очищенная от минералов. Но самая настоящая вода. Доедаю остатки пайка. Туалетом я еще не пользовался, но рано или поздно мне туда понадобится. Орошать пол не хотелось бы.
Туалет? спрашиваю я.
Стеновая панель поворачивается вокруг своей оси, и выезжает металлический унитаз. Он вмонтирован в стену, как в тюремной камере. Присматриваюсь повнимательнее. На стульчаке кнопки и какие-то штуки. Внутри вроде бы всасывающий шланг. Воды нет. Похоже, это модель, предназначенная для эксплуатации в невесомости, но переделанная под использование при наличии гравитации. Интересно, почему так?
Ладно, убрать туалет, командую я.
Стена вновь вращается, и унитаз исчезает. Отлично. Я сыт, настроение немного улучшилось. Еда определенно пошла на пользу. Нужно сосредоточиться на хорошем. Я жив. Что бы ни убило моих друзей, не стало для меня фатальным. Я на борту космического корабля. Детали пока неизвестны, но я точно на космическом корабле, и он, похоже, исправен. Кроме того, моя голова начинает соображать лучше, я уверен.