Тогда мне точно больше нечего терять. Души у меня уже нет.
Мы подошли к маленьким воротам с обратной стороны храма, и Моран три раза постучала. Когда мы вошли за ограду, она вдруг схватила меня за запястья поверх перчаток.
Подождете меня? Несколько минут. Я быстро. Очень-очень быстро.
Я усмехнулась уголком рта, но вопросов не задала. Зачем спрашивать то, что тебе не хотят рассказать?
В хлеву на заднем дворе блеяли овцы, и тихо мычали коровы. Астрелям каждый день приносили молоко и сыр, а в деревнях люди умирали с голоду. Когда-нибудь, если я выберусь отсюда и встречусь с отцом, первое, что я потребуюввести налог для храмов. И я не я будуон это сделает. Или же лично заставлю этих жирных тварей раскошелиться.
За высокой каменной оградой из черного обожженного кирпича, ветер не дул так сильно, но он завывал в трубах и путался в знаменах, стонал в железном щите, в который били верховные астраны, извещая о радости или о беде. И посреди всей этой какофонии мне вдруг послышалось, что кто-то стонет. Мучительно, хрипло и очень тихо. Я пошла на звук, оглянувшись по сторонам, пока не уперлась в железную дверь сарая. Дернула на себя, но та оказалась запертой. Стоны из-за двери продолжали доноситься, и я заметила возле дровницы топор с щербатой подгнившей деревянной рукоятью. Взялась, а поднять сил не оказалось. Но я все же сжала его обеими руками и занесла над собой, а потом обрушила на замок. Он тут же раскололся на две части. А я отбросила топор и толкнула дверь. На промерзлом полу сарая корчился и катался от боли гонец, который прибыл с самого Туарна. Я видела по гербам на одежде еще сегодня утром, как он гнал коня во весь опор и рухнул у ступеней храма без сил. Склонилась над ним, хватая его за плечи, чтобы развернуть к себе, и едва мне удалось это сделать, как я тут же в ужасе отпрянулалицо и руки мужчины были покрыты язвенными рытвинами. Они кровоточили, и по лицу несчастного стекали дорожки сукровицы. Он не просто стонал, он выл от дикой боли. И то, что я видела, было ни на что не похоже. Ни на одну болезнь из всех, что я знала и видела.
Яд!
Послышался голос надо мной, и я подняла голову, взглянув на Моран, которая склонилась над гонцом, трясущимся в очередном приступе адских страданий.
Что за яд?
Скорей всего, баордский. От него нет противоядия.
И мы ничего не можем сделать? в отчаянии спросила я, все еще глядя на гербы на плаще несчастного. ТуарнТуарн, который взят Рейном несколько недель назад.
Разве что облегчить его участь известным вам способом.
Я отрицательна качнула головой, и в этот момент умирающий распахнул веки и уставился на меня расширенными в лихорадке глазами с кровавыми прожилками на выпуклых белках. Он вдруг дернулся, хватая ртом воздух и пытаясь отползти от меня к стене, но каждое движение причиняло ему неимоверные мучения.
Ни-а-да протянул ко мне дрожащую руку, указывая пальцем на прядь выбившихся из-под капюшона волос, он говорилговорилотдать ни-а-ду.
Кто он?
Я склонилась над гонцом, но он опять заметался в очередном приступе.
Мо-о-онстр. Отдать ниаду, и все будут живы. Мо-о-онстр.
Кому говорил? Тебе?
Склонилась еще ниже над умирающим. Тот закивал, протягивая руки и хватая меня за воротник тулупа.
Ищет васза вами чудовище идет. Из-за вас уми-ра-ют люди. Из-за вася уми-ра-ю. Выпроклятие лассарского народа. Исчадие саананскоевот вы кто-о-о.
Я придушу этого ублюдка, прорычала моя служанка, но я перехватила ее руку, заставляя замолчать и снова посмотрела на гонца.
Где он сейчас?
Кт-о-о?
Монстр, как ты говоришь. Где он?
Гонец закричал, кусая губы и впиваясь ногтями в мой тулуп. Дергаясь в конвульсиях и закатывая глаза, а я вдруг вспомнила что баордка говорила, когда я просила у нее помочь умирающему Рейнумоя кровь и есть противоядие.
Дай кинжал мне, Моран! снова бросила взгляд на служанку, Дай, я знаю, что у тебя есть.
Не убивайте меняне надо, взмолился несчастный и снова попытался отползти от меня.
Никто и не думает убивать. Как тебя зовут?
Бернард.Бернард из рода Ажеронов. Матери вашей мой дед Газар в верности присягнул, еще когда та в колыбели лежала. Отец голову за вас сложил в бою при Туарнекогда супруга вашего убили валлассарские псы. на губах гонца показалась розовая пена, и он прерывался, чтобы откашляться.
Верный, значит, ты мне, раз отец и дед клятву давали, а сама требовательно дернула служанку за руку.
Верныйне режьте меня. Верный я.
Дурачок. Совсем юный и наивный дурачок. Моран неуверенно протянула мне кинжал и, когда увидела, как я полоснула по тыльной стороне ладони, сдавленно вскрикнула, а я схватила несчастного за голову, стараясь удержать и капнуть ему в рот своей кровью.
Пейэто должно помочь! отчетливо произнесла гонцу на ухо, но тот отрицательно качал головой, суеверно осенял себя звёздами, Пей или сдохнешь! Давай же!
Что вы делаете, деса? Да вы с ума сошли!
Не причитай! Помоги мне. Жми на руку, он должен проглотить мою кровь.
Едва несколько капель упали несчастному в рот, конвульсии прекратились, и он затих. Я смотрела на него, тяжело дыша и удерживая за плечи, а Моран причитая, перевязывала мою руку куском материи, оторванным от подола ее мешковатой рясы.
Не вышло, застонала я, и молодая женщина подняла голову, взглянула на неподвижного гонца и снова на мою руку.
Зря только искромсали себя. Не жилец он был после баордского яда. Я вам сразу сказала.
И вдруг гонец громко втянул в себя воздух. Моран вскрикнула. А я вздрогнула и склонилась к нему, ожидая, когда тот откроет глазаОн их открыл внезапно и очень широко, глядя остекленевшим взглядом перед собой, со вистом вдыхая и выдыхая.
Смерть-ниадасмерть несет. Всем смерть. Он за ней идет сюда и всех уничтожит. Отдайте емуотдайте.
Он умер, едва произнес эти слова. Просто закашлялся кровью и застыл, продолжая смотреть в никуда.
О Иллин, шеанннннаааа. Матерь всех боговшеана проклятая. Упаси нас ИллинУпаси
Я и Моран резко обернулись к старику, ухаживающему за овцами. Он быстро осенял себя звездами и что-то шептал, пятясь в двери, а потом с воплем убежал.
Он видел, как вы дали кровь гонцу и тот умер. Уходить надо. Ненормальный растрезвонит по всему храму, это плохо закончится. Сердцем чую, моя деса. Сон такой плохой видела о вас.
Не верь снам, Моран, не сбываются они. Ни плохие, ни хорошие. Сонложь и иллюзии, сонэто то, чего мы боимся или желаем. Не больше и не меньше. Только вера сильна, поднимаясь с пола и поправляя подол рясы, глядя на несчастного гонца, отдавшего жизнь, как и его отец с дедом у ног своей десы, только деса больше не та и смерти этой не заслужила, не в богов, а вера в себя, и когда эту веру теряешь, страшно становится, Моран. Так страшно, что, кажется, нет тебя больше и не было никогда.
Мы так и не успели выйти из сарая, нас схватила стража. Скрутили руки за спину и бросили в темницы Храма. Но в темницах я себя чувствовала лучше, чем в своей кельея в ней не слышала плач моего ребенка. Он смолк. Перестав терзать и рвать мне душу на куски. Я ничего уже не боялась, ко мне пришло странное спокойствие и умиротворение. Говорят, ожидание смерти страшнее самой смерти, но для меня эти часы не стали тяжким бременем, я наконец-то была наедине сама с собой и своими эмоциями. Открыла для себя истину, которая заставила содрогнуться от омерзения, едва поняла, чего желает верховный астрель.
Когда плюнула ему в лицо, и он прижал ладонь к ожогу, я испытала дикое желание выдавить ему свинячьи глаза и выпустить кишки.
Как ты смел, вонючий кабан, протянуть ко мне свои мерзкие руки?! Как смел предложить свои мерзости мневелиарии лассарской!
Шлюхе дас Даала! Вот кому! Не велиария вы больше! Тварь развратнаявот вы кто!
И ты решил немного разврата себе урвать? Вон пошел отсюда! Прочь! Иначе сожгу тебя живьем! Убирайся!
Ты еще попросишь меня о пощаде, сука упрямая!
Пятясь к двери, хватая факел со стены и размахивая им, чтоб я не приблизилась.
Молись своему Иллину, чтоб завтра я сгорела дотла, если выживу, твоя смерть будет страшнее моей!
Хлопнула железная дверь темницы, и лязгнул замок, а я истерически расхохоталасьвот и пристанище богов. Вот онаобитель святости, где Верховный астрель сжигает послушницу за то, что та не раздвинула перед ним ноги.