Алексей почувствовал, что дуреет. Словеса, извергаемые Шамошваловым, сливались в единый поток, захлестывали зал заседаний, сковывали разум и волю и уже плескались где-то у подбородка, грозя утопить с головой в бездонном болоте идиотизма.
«Да что же это такое? билась в голове мысль. Что же это? Столько людей слушают этого олуха, и все воспринимают его бред как должное. А сам-то ты что молчишь? Выбрал легонькую позицию я, мол, новичок, многого еще не знаю, для того, чтобы разобраться, время потребно? Спрятался в кустики Пусть кто-нибудь первый, а уж потом-то я Вот все так и думают»
Дрогнуло что-то в воздухе, искривилось окно, медленно поднялось растущее у забора дерево, изуродованное подстрижкой и подрезанием. С перекрученных, извивающихся корней осыпались, распадаясь в пыль, в прах, комья земли.
Алексей в ужасе осмотрелся.
Не было в зале людей. Корчилась во главе стола огромная распухшая моська с разинутым жабьим ртом, из которого сочилась липкая слюна. Вместо Седина поджалась в кресле подобострастно глядящая на моську ищейка. В старого дряхлого льва обратился профессор Струбель девятый десяток разменял старик, держали на ставке ради лишнего голоса в Ученом Совете, голосовать еще мог исправно.
Алексей скосил глаза. На месте Игоря Станиславовича вальяжно растянулся холеный дог, посматривая брезгливо на окружающих, постукивал по роскошному бювару аккуратно подрезанными когтями. А Чучина не было. Совсем не было. Золотился на том месте, где он только что стоял, солнечный луч, плавали в нем невесомые пылинки. И еще многих не стало. Торчали там и здесь невообразимые чудовища, и окружали их пустые лоснящиеся стулья. Исчезли куда-то сидевшие, или с самого начала не было их?..
Алексей мотнул головой, отгоняя наваждение. Вернулось все на круги своя, булькнули в застоявшемся воздухе последние слова Шамошвалова:
в последний раз предупреждаем, товарищ Чучин. И еще кое-кому не мешает задуматься.
Цезарь Филиппович помолчал и закончил значительно:
Спасибо, товарищи. Приведите в порядок рабочие места. Автобус отходит через полчаса. Игорь Станиславович, кто от вашего отдела дежурит сегодня?
Никулин, лениво отозвался шеф.
Хорошо, констатировал завлаб. Имейте, Никулин, в виду, если академик Дубилин посетит лабораторию, немедленно звоните мне. Все, товарищи. Спасибо за работу.
Погода к вечеру установилась. Отливали металлом под лучами заходящего солнца неспешные струи реки, на берегу которой притулился бывший птичник. Редкие капли срывались с омытых дождем деревьев. Пахло свежестью и еще чем-то неуловимым, летним, родным.
Алексей курил, устроившись на влажной скамейке, ждал, когда соберутся в автобус и уедут разбежавшиеся по кабинетам сотрудники. Потом можно будет поужинать, немного прогуляться перед сном и на боковую. Дежурство в лаборатории фикция, нужная только Шамошвалову. Ночному сторожу и без помощника делать нечего. Впрочем, никто с Цезарем Филипповичем не спорил, тем более, что за дежурство полагалось два дня отгула.
Не расстраивайся, Афанасьевич, говоривший стоял за углом, и Алексей его не видел. Если из-за каждой глупости нашего Цезаря расстраиваться, то жить тогда некогда будет.
А я что? Я ничего, послышался негромкий голос Чучина.
Вот и правильно. Цезарю, как говорят, цезарево, а у нас и своих забот хватает. Так?
Так-то так, заговорил кто-то третий, да надоела уже эта придурь до изжоги.
Ничего, снова отозвался первый, приедет Дубилин дела по другому пойдут.
Вот приедет барин насмешливо протянул третий собеседник.
Зря ты так, помолчав, ответил первый голос, Дубилин мужик правильный, голова у него работает позавидуешь. И руководитель отличный.
Что же он тогда Шамошвалова не раскусил? снова не удержался оппонент.
А ты думаешь легко институт с нуля строить? Дело-то какое контакт. Столько лет о нем люди мечтали, а повезло нам.
Это правильно, повезло, тихо обронил Чучин, у меня порой дух захватывает. Страшно только, вдруг что не так сделаем, не оправдаем
Не боись! хохотнул первый, потом добавил уже серьезно: В конце концов главное дело делать. А мы его делаем. И с Цезарем сами разберемся. А Дубилин, что бы вы ни говорили, человек! Я с ним, слава богу, лет семь отработал
Голоса затихли, удалились в сторону автобуса.
«Кто бы это мог быть, ломал голову Алексей, вроде бы почти всех уже знаю. Ладно, выясним. Выглядывать неудобно подумают, что подслушивал Однако Неужели и в этом отстойнике еще во что-то верят?»
День догорел. Потянулись от реки влажные полотнища тумана, надрывный крик коростеля заглушал мягкую перекличку перепелов. Сверчок, укрывшийся в трещине остывающей от дневного тепла стены, робко настраивал свою скрипку.
Связь с Ленинградом наконец-то установили. Алексей выслушал длинные гудки, потом усталый голос телефонистки равнодушно сообщил, что «абонент не берет трубку».
Вышел на крыльцо, не то удивляясь, не то ужасаясь равнодушному спокойствию, зародившемуся в душе еще днем, во время нелепой планерки и чем дальше, тем больше вытеснявшему остальные чувства. «Жизнь, Алешенька, сказок не принимает»
Новенький, что ли? Невысокий старик, почти не различимый в подступившей темноте, вышел из-за угла, опустился на скамейку, поерзал, удобнее устраиваясь.
Почти что, из вежливости говорить не хотелось отозвался Алексей. Вторую неделю работаю здесь.
Стаж, насмешливо констатировал старик, а я вот восьмой год эти стены охраняю. Сначала был сторожем при курях, потом зерно от крыс оборонял, теперь науку доверили. Расту!
Алексей отмолчался.
Да, снова заговорил старик, зовут меня, между прочим, Сидор Прохорович. А тебя как величать?
Пришлось представиться.
И каким же образом попал сюда? По своей охоте иль распределили?
К матери вернулся.
Это правильно, одобрил сторож, родителей негоже забывать, да и от земли родной отрываться не след.
Алексей вытянул из кармана сигареты, предложил старику. Тот размял сигарету, но прикуривать не стал, заговорил снова:
Опять, небось, заседали сегодня?
Обязательно, подтвердил Алексей.
И Цезарь, конечно, выступал?
Ну а как же без этого.
Старик чиркнул спичкой, поднес к сигарете согнутую ладонь и невнятно произнес:
Вредный он человек.
Глупый, обронил Алексей.
Глупый само собой, убежденно заявил старик, только есть глупцы безвредные, а этот Не верит ни во что, всех и вся презирает Хорошо еще, что бог бодливой корове рогов не дает. Был бы он посильнее ух! А так исходит себе на пакости.
Во что же он верить должен? равнодушно спросил Алексей. Наука-то ведь не на вере, на фактах держится.
Ишь ты, неодобрительно хмыкнул старик, ну, ежели так рассуждаешь, то с Цезарем сработаешься. Во что верить? Человеку без веры нельзя. Кто в бога верит, кто в себя одного, кто в жизнь, что не бывает плоской, как доска, без неожиданностей да чудес
Чудеса наука рано или поздно объясняет для того она и существует, вяло огрызнулся Алексей. Сколько лет пришельцев ровно чуда ждали, а вот свалились они на нашу голову, удивление все мигом пропало. Да и с нечистью разберемся, проанализируем, разложим по полочкам
Ну и что дальше? осведомился старик.
Дальше запнулся Алексей, но не в силах справиться с поднимающимся раздражением, продолжил: Дальше, как в той песне: «Все выше, и выше, и выше»
Ну, ну, хмыкнул старик. Погляжу, куда взлетишь. Нет парень, без веры ничего не добьешься. Так и будешь, как курица, крыльями пыль поднимать. Говоришь, объясним, мол, все. Может, и объясните. Только в жизни чудес от того не убавится.
И сколько же вы их видели? не сдержался Алексей.
На мою долю хватит, неожиданно поскучнел старик, то, что выжил да здесь вот с тобой болтаю, уже чудо из чудес.
Тридцать седьмой? поинтересовался Никулин.
Кроме тридцать седьмого еще война была.
А вы воевали?
Я-то? хмыкнул старик. Воевал, хотя на доске почетной карточку мою и не вывесили Да и наград на мою долю не досталось. В расход не пустили и за то спасибо Ну, коли хочешь, могу рассказать, секретов из жизни своей не делаю.