А что, молодые люди, квартиру вы себе уже нашли? А то сестра моя жаловалась на днях, что дом ее стал слишком пуст с отъездом детей и не прочь она слышать в нем молодые голоса, пусть даже и помешают они ее покою…
Да, думает Лека, лучшие деньги в этом городе — те, которые съедобные, будь трижды благословенна предусмотрительность Васюры, еще год назад перекупившего поместье с двумя рыбацкими деревеньками недалеко от Готвяни — нынешнюю предполагаемую вотчину двух братьев-вагантов и их бездельника-слуги…
Вечером, распрощавшись с мрачной гостиницей, трое друзей обживают второй этаж просторного дома в переулке Веселого Ваганта. Мадам Урсула, многословная и несколько нервная дама, чем-то неуловимо напоминающая норовистую лошадь, наблюдает за стелющей кровати горничной, не закрывая рта.
— Так вы, значит, с побережья? Хорошо, как хорошо, что братец вспомнил о моей просьбе! Здесь стало слишком тихо. Со мной, знаете ли, жили два моих сына, да еще и жена старшего, хорошая девушка, милая и воспитанная, и ведь на сносях была, когда уехали! Позвали их, вишь… наплели, небось, семь миль до небес! Куда ехать, зачем ехать?! Везде сейчас плохо, а здесь все-таки столица.
— Так уж и везде, — удивляется Серега.
— Видно, на вашем побережье, в самом деле, гномам искать нечего. Но вот на Готвянь, говорят, пару недель назад напали пираты. И хотя налет отбили, от двух рыболовных шхун, что стояли у причала, остались одни головешки, а заодно и от таможенного склада.
— Готвянь — богатый город, — пожимает плечами Лека, — а мы хоть и недалеко оттуда, но в такой глуши! Ну откуда пиратам знать о каждой деревеньке на побережье? Нет, мадам Урсула, у нас спокойно.
— На тракте, правда, пошаливали, — Серега чешет шрам, — но там уж мы управились.
— А мои-то в Себасту отправились, — вздыхает мадам Урсула. — Портовый город, говорят, купцы, рыба… Обещались написать, да что-то молчат. И не знаем, добрались ли. — Мадам Урсула вытирает глаза большим клетчатым платком. — Устраивайтесь, молодые люди, как вам удобно, и спускайтесь вниз. Я чайник поставлю.
4. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Университет — это интересно, думаю я. Не поучиться ли чему вместе с принцем Валерием? Ведь ученье — свет, ибо яснее показывает благость Света Господня… так говорят и приходские отцы, и монастырские, вот только учат мало, ведь все их время проходит в трудах. А я так хочу коснуться этого света… и, право, что в том плохого? Разве не интересно знать, чему и как учили в Смутные времена?
5. О дворянской чести и прочей ерунде
— Сегодня, молодые господа, речь у нас пойдет о символике наказания. — Сухонький, маленький, изрядно поседевший, похожий на потрепанную ворону мэтр Рене входит быстрым, молодым шагом, как всегда начав говорить прямо от дверей, вспрыгивает на кафедру и окидывает аудиторию орлиным взором. — Утихомиривайтесь, господа, а не то я сразу перейду к практике.
Лека и Серега обмениваются недоумевающими взглядами. Даже и название предмета мэтра Рене — «Уложения дворянской чести» — кажется вопиюще неуместным. В их-то возрасте о чести пора знать все! А уж сегодняшняя тема…
— Когда простолюдин лупит неверную жену, или мастер — ленивого ученика, или трактирщик — вороватого слугу, это понятно и правильно, но нет в этом ни чести, ни благородства. Вы же — благородные господа, и не пристало вам уподобляться черни. — Мэтр Рене пристукивает кончиками пальцев по дубовой кафедре. Как гвоздь вколачивает. — Конечно, благородный господин вправе наказать и жену-изменницу, и нерадивых домочадцев, а, скажем, командир просто-таки обязан расправиться как должно с нарушителем дисциплины. Но вам, любому и каждому из вас, и в гневе надлежит проявлять благородство. — Еще один гвоздь вонзается рядом с первым.