* * *
Виталия Воробьева, сидевшего прямо за креслом водителя, разбудили не дрогнувший автобус, не дождь, не сны, не истекшее время, засеченное телом для отдыханичто из того, что обычно чаще всего будит людей. Его разбудила тревога, четкое, почти осязаемое чувство опасности, сравнимое с хорошим тычком под ребра или чьим-то истошным воплем.
Он выпрямился в кресле, тут же открыв совершенно не затуманенные сном глаза, как будто вовсе и не спал. Обладая реакцией хищника, которого малейшие, хоть маломальски тревожные перемены, будь то звук, запах или просто некое особое изменение в самой атмосфере окружающего мира, приводят в состояние мгновенной внимательной бодрости, Виталий быстро осмотрелся, оценивая обстановку и выискивая источник опасности. Чутье не могло его подвести. Оно никогда его не подводилоопасность он всегда чувствовал так же безошибочно, как и смерть, этому быстро учились
Виталий неожиданно вздрогнул, и его серосиние глаза, только что смотревшие внимательно и настороженно, вдруг стали беспомощными и затравленнымиглаза человека, который не в силах вспомнить, кто он такой, где очутился и как сюда попал. Губы искривились, сжались в узкую полоску, ловя уже готовый вырваться вскрик, пальцы левой руки судорожно вцепились в запястье правой, безжалостно сминая его, так что захрустели суставы. Боль, как ни странно, принесла подобие успокоения, и он чуть расслабился, глубоко вздохнув, потом поддернул вверх рукав кожаной куртки и посмотрел на свою правую руку, чуть шевеля пальцами, словно пытался нащупать в воздухе нечто, видимое только ему одному. Облизнул пересохшие губы. Запоздалое осознание только что приснившегосянастолько реального, что на долю секунды он и в самом деле подумал, что
Что?!
Сон исчез, хотя только что он помнил Исчез в один миг, как рисунок на песке, захлестнутый высокой волной, оставив после себя лишь легкий и уже тоже исчезающий след боли, страха, особой горечи и грызущей тоски, понять которые нельзя, если только ты не
Что?!
Виталий вздохнул и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Что бы там ни было, это просто сон, кошмар, бред, которого не существует и о котором не стоит задумываться. Что сон? за горло не схватит, по голове не огреет. Только вот рука рука почему-то очень его беспокоила. Что-то с ней было не так, с этой рукой, что-то очень и очень не так Виталий еще раз взглянул на свою раскрытую ладонь, его пальцы сжались на запястье в последний раз, а потом отдернулисьраздраженно и в то же время с явным облегчением. Он хмыкнул. Рука как рука. Надо же, привиделось Переутомился что ли?
Руки Виталия легли на подлокотники кресла с обманчивой расслабленностью. Пальцы и тыльные стороны ладоней покрывало множество свежих мелких царапин и проколов, словно Воробьев долго что-то искал в густых ежевичных зарослях, и, мимолетом взглянув на них теперь, Виталий чуть улыбнулся уголком рта. Он отвозил племяннице щенка чау-чау в подарок на день рождения, и дорогой тот, вертлявый и непоседливый, изжевал ему все руки, то пытаясь обрести свободу, то просто убивая время. Исцарапанные ладони еще хранили тепло щенячьего телаживое тепло, одно из самых замечательных ощущений в мире. Сестра, конечно, увидев «подарок», в первые минуты едва не открутила Виталию голову, но смирилась очень быстро. Хорошенькая сучкамного шерсти и чутьчуть зубов и глазс грозным именем Гера очаровала всех почти моментально, а когда, заснув, захрапела, развалившись кверху лапами и чуть подергивая во сне кончиками коротких ушей, даже сестра сказала с обреченным умилением: «Ладно, пусть живет».
У самого Виталия в его небольшом двухэтажном доме жили двое чау-чау, у каждого из которых был свой этаж и каждый весьма ревностно относился к собственной территории. Умные, серьезные и независимые, похожие на маленьких, но очень хмурых медведей, они научили себя уважать и, в свою очередь, уважали хозяиначувство, рожденное не палкой, но взаимным доверием и справедливостью. Уважая хозяина, они уважали и его собственность, и, хотя и на одном, и на другом этаже и помимо них хватало живности, на которую они бы с удовольствием поохотились, собаки никогда себе это не позволяли, хоть некоторую из этой живности недолюбливали, а ежа, воровавшего у них еду и укладывавшегося в самых уютных местечках, и вовсе ненавидели.
Воробьев не был, что называется, зоологическим фанатом, не держал дома сто кошек и двести собак, и в его доме не было такого, чтобы не протолкнуться, но, все же, дом был населен. Виталию сложно было это объяснить, но ему нравилось окружать себя жизнью, видеть вокруг жизнь в разнообразных ее проявленияхвидеть свежую зелень растений, смотреть, как мелькают в прозрачной воде юркие рыбки, как неторопливо и словно на цыпочках передвигается по приспособленному для него обрубку дерева, вращая своими странными глазами, хамелеон, как ругаются между собой попугаи, склонив голову набок, как неуклюже топочет по своим делам трехлапый, когда-то угодивший под машину еж. Чау-чау, все же, были его любимцами, знали об этом и умело этим пользовались, относясь к прочим привязанностям Виталия со снисходительным презрением.
Да, жизнь. Ему нравилось смотреть на жизнь, прикасаться к жизни и сознавать, что этой жизни ничто не угрожает. И идти на крайние меры, чтобы угрозы не возникало. К животным это не относилось, но людей он не щадил. Пусть будет больно сейчас, зато выживешь потом и к боли будешь готов всегда. Он вел школу женской самообороны и к своим ученицам относился без всякого снисхождения и жалостидевчонки вплоть до выпуска уходили домой в синяках и ссадинах. Все же палку он не перегибал и очень тщательно следил, чтобы ни одна из его учениц не бросила занятий. Те, кто попадали в его школу, могли уйти из нее лишь выучившись, лишь тогда, когда он мог быть спокоен за их дальнейшую судьбу. Виталий бывал жестким, иногда бывал и жестоким и перед выпуском устраивал своим ученицам настоящие экзамены по выживанию. Когда он считал, что какаялибо из девушек уже вполне обучена, то с помощью одного или двух крепких ребят организовывал на нее нападениесамое настоящее, без всякой фальши. И если ни о чем не подозревавшая ученица показывала хорошую реакцию на фактор неожиданности и успешно отбивалась, он со спокойной совестью отпускал ее из школы. Жестоко? Пусть так. Но его девчонки могли спокойно ходить по городу в любое время суток и дать отпор любому любителю легких денег и дарового женского тела, а то и какому-нибудь маньяку, вздумай они к ним сунуться. Взять хотя бы недавний случайодна из выпускниц легко отправила в нокаут своего бывшего приятеля, попытавшегося на почве уязвленного самолюбия перерезать ей горло. А не будь Виталий жесток в своей преподавательской работе, девчонку бы, возможно, сейчас хоронили. Такто.
Взгляд Воробьева скользнул по мокрому окну, по ссутулившейся спине сидевшего перед ним водителя, по ветровому стеклу, снова по водителю, перебежал на девушку в соседнем ряду, которая, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, чуть покачивала головой в такт звучавшей в ее наушниках музыке, с праздным мужским интересом огладил ее ноги в высоких, чуть ли не до бедер сапогах, опять переместился на водителя, на этот раз уткнувшись ему в затылок, потом двинулся было к летящему мокрому заоконному пейзажу, но на середине пути вдруг запнулся, дернулся и метнулся обратно, снова вонзившись в стриженый водительский затылок. Виталий чуть выпрямился в кресле, потом, как бы между прочим, передвинулся на соседнееближе к проходу, откуда он мог частично видеть профиль водителямолодого еще мужчины, русоволосого и широколицего, напряженно смотревшего в лобовое стекло и постукивающего по рулю указательным пальцем правой руки, под грязным ногтем которого темнел кровоподтек. Словно почувствовав его взгляд, водитель чуть повернул голову. Но Виталий продолжал наблюдатьи за ним, и за дорогой, и даже за постукивающим по рулю пораненным пальцем, неотвратимо ощущая, как с каждой уходящей секундой тревожное предчувствие перерастает в уверенность.
Что-то было не так. Пока он еще не понял, что именно, но что-то было очень и очень плохо. И водитель знал об этом.
II
Алина вытащила из стоявшего на соседнем кресле пакета бутылку минеральной воды, машинально подстукивая ногой в такт игравшей в салоне какойто немудреной иностранной песенке, крутанула крышку и вскрикнула, когда взболтавшаяся от тряской поездки вода с веселым шипением брызнула во все стороны.
Черт, нельзя поосторожней?! рявкнул сзади мужской голос. Алина повернулась, виновато моргая. Сидевший сзади привстал, перегнулся через спинку ее кресла и ткнул чуть ли не в лицо девушке свой сотовый телефон с поблескивавшими на нем несколькими капельками воды.
Если он сломался
Простите пожалуйста, поспешно произнесла Алина, наверное, бутылка растряслась, а я
Мне наплевать, что там у вас растряслось! перебил ее владелец телефона, бережно обтирая свой аппарат рукавом дорогого черного пиджака. Если он сломался, я с вас взыщу, не сомневайтесь!
Но я же не специально! голос девушки слегка зазвенел от возмущения. И потом, всего пара капель попала
Этодорогая вещь! темноволосый, с небольшими залысинами на висках мужчина еще раз взмахнул телефоном перед глазами Алины и опустился на свое сиденье. Его гладко выбритое, породистое лицо потемнело от бешенства.
Неуклюжая курица! пробормотал онвполголоса, но так, чтобы сидевшая впереди девушка услышала. Несколько секунд он нажимал на кнопки, потом торжествующе провозгласил:
Пожалуйста, не работает!
Бросьте! лениво сказал сидевший на соседнем ряду худощавый человек, прикрывая крышку обтянутой красной замшей небольшой коробочки. Во-первых, девушка извинилась. Вовторых, подобные вещи предусмотреть нельзя. А втретьих, вы уже полчаса возитесь со своим телефоном совершенно безрезультатно.
Вам-то откуда знать! Вы же дрыхли все это время! огрызнулся Алексей, с легким недоумением ощущая в себе уже не раздражение, а самое настоящее бешенство. Сотовая связь сдохла, автобус вот-вот развалитсядребезжит на ходу, и весь салон провонял выхлопными газами, да еще безмозглые бабы, которые вечно тащат с собой гору всяческой снеди и не могут даже толком бутылку открыть, и всякие уроды, которые позволяют себе вмешиваться в чужие разговоры!
И дождь
Дрыхли! с вызовом повторил он, в упор глядя на «ювелира-еврея» сузившимися глазами. Тот спокойно пожал плечами и мягко, снисходительно сказал:
Спорить с подобными вам людьми бесполезноодна головная боль и ничего больше.
Обладатель телефона зло что-то ответил, но Борис уже отвернулся и забыл о нем. Он хорошо знал такой тип людей. На таких проще не обращать внимания, и тогда вся их злость сама собой сходит на нет. Такие много кричат, но за их криками, как правило, одна лишь пустота, и будь Борис атлетом с пудовыми кулаками, скандалист вообще бы слова не сказал в его сторону. Но Борис атлетом не был и предпочитал первый тип тактики. Он вставил нужную фразу в нужный момент, потому что вообще никак не отреагировать на подобное нельзя, но теперь об инциденте можно и забыть.
Почему мы так опаздываем?! Ольга, не выдержав, выглянула в проем между креслами. Эй, сударь за штурвалом! Я к вам обращаюсь! В чем дело?! Уже минут двадцать, как должны быть в городе!
Ничего подобного! возразил с сонным весельем мужской голос в соседнем ряду. Еще полчаса как минимум!
Над спинкой кресла появилась взлохмаченная голова и одобрительно уставилась на Ольгины ноги, видневшиеся из-под разошедшихся пол кожаного френча.
Дамочка, не наводите панику раньше времени. Ну опоздаем минут на пятнадцатьи что? Иначе и быть не может. Общественный транспорт всегда опаздывает. Это такой обычай.
Спец по общественному транспорту, тоже мне! Харченко презрительно фыркнула, открывая сумочку. Олег ухмыльнулся и сполз обратно на сиденье, томно обмахиваясь черной кепкой.
Я спец по любому транспорту. С удовольствием бы перебрал вашу ходовую.
Позади него кто-то хрюкнул от сдерживаемого смеха. Алина невольно улыбнулась, пряча в пакет злополучную бутылку. За два кресла от нее чихнули, потом послышалось удивленное неразборчивое бормотание.
Слюни подотри! отрезала Ольга со спокойной злостью, деловито копаясь в своей сумочке. Ее собеседник усмехнулся в пространство, откинулся на спинку кресла и нашлепнул кепку себе на лицо. Закинул руки за голову, потом вытянул ноги, вернее, попытался это сделать.
Господи, меня уже тошнит от этой вони! произнес капризный девичий голос где-то в начале салона. В самом деле, неужели нельзя ехать побыстрее?! Как на похоронах тащимся!
Быстрее нельзядорога скользкая, водитель еще больше ссутулился за рулем. Уже скоро приедем, потерпите. Самую малость припоздаем.
Сидевший за его спиной человек, до того вроде бы рассеянно наблюдавший, как дворники ритмично обмахивают мокрое ветровое стекло, резко повернул голову и внимательно посмотрел на водителя. Потер большим пальцем короткие темнорусые бачки и спросилравнодушно и негромко, так что услышал только водитель:
Гарантируете?
Ну конечно! в противоположность ему водитель почти выкрикнул ответ.
Борис уронил очередной макет в коробочку и удивленно выглянул в проходв голосе водителя ему послышались неуместные вроде бы, истерические нотки, словно того подловили на чем-то криминальном или непристойном или
или он чегото испугался
Показалось? Да нет, вон и рыженькая, так неудачно открывшая бутылку, привстала, держась за спинку кресла, и смотрит удивленно-настороженно. Борис повернул головув конце салона еще одна женщина перегнулась через ручку креслатак, что ее длинные светлые волосы почти касались грязного пола. Мельком он подумал, что волосы у женщины воистину роскошные, сейчас такие редко увидишь, и едва удержался, чтобы не попросить ее приподнять голову, дабы не запачкать чуть завивавшиеся на концах пряди.
Что-то с автобусом? хриплым со сна голосом спросила она. Впереди на своем кресле недовольно заворочался «спец по транспорту».
Все в порядке с автобусом! раздраженно пробурчал он из-под кепки. Что за паникеры собрались сегодня?! Дай-те поспать человеку! Шеф, нельзя ли сделать потише это «гумцагумца»?! И так башка квадратная
Водитель протянул руку и послушно убавил громкость магнитофона, потом снова вернул ладонь на руль.
Откуда вам-то знать, что все в порядке?! Марина подобрала свободно спадавшие волосы, перекинув их через согнутую руку, и через несколько кресел от нее директор ювелирного филиала удовлетворенно улыбнулся. Вы же его не разбирали, не смотрели.