Он хотел сказать что-то еще, но, видимо, передумал. Он замолчал и посмотрел на стоявшего рядом с ним Тарасова. Солдаты стояли молча. Кто-то из второй шеренги тихо произнес:
Мы еще посмотрим, кто из нас первый побежит.
Липатов услышал эту реплику. Он замер, лицо его стало похоже на мордочку хищного зверька. Он резко развернулся и направился к сказавшему эти слова бойцу.
Фамилия? с угрозой в голосе произнес он. Повторите все, что вы сказали!
Рядовой Сергеев, осипшим от волнения голосом ответил боец. А что я собственно сказал? Я ничего и никому не говорил!
Выйдите из строя и сдайте оружие сержанту, приказал он.
Побледневший Сергеев вышел из строя, молча, сунул в руки Тарасову свою винтовку и замер. Только теперь, похоже, до него дошло, что произошло.
За ведение пораженческих разговоров вы арестованы, Сергеев. Пусть вашу судьбу решит трибунал. Я думаю, что это будет наглядным примером для каждого бойца. Каждый из вас, бойцов Красной Армии, должен хорошо знать и понимать, что бывает с предателями и паникерами в военное время.
Липатов отдал команду, и двое бойцов повели арестованного Сергеева в сторону штаба полка. Когда Липатов ушел к ротному, к Тарасову подошел Павел и сел рядом с ним.
Товарищ сержант! Неужели Сергеева расстреляют? спросил он. Он же не немец, онрусский. Нельзя расстреливать людей за два высказанных слова.
Александр промолчал, так как не знал, что ему ответить. Наконец он сплюнул под ноги и, повернувшись к земляку, тихо ответил.
Ты понял, Павел, что бывает с людьми за ведение подобных разговоров на войне. Так что придержи свой язык и не провоцируй других бойцов. За тобой тоже водится подобный грешок.
Так я это, только с тобой на эту тему и говорил. Больше ни с кем, ей Богу, с испугом пролепетал он, оглядываясь по сторонам, словно кто-то мог подслушать их разговор.
Поэтому ты, Романов, до сих пор и жив. А сейчас иди, мне не до тебя.
Вечером командир роты построил бойцов на опушке небольшого леса. Рядом с ним стоялиновый взводный, старший политрук, новый командир батальона и какой-то лейтенант с нашивками НКВД. Сотрудник особого отдела громко зачитал приговор трибунала, после чего выстрелил Сергееву в затылок. Ноги бойца подкосились, и он, словно мешок с картошкой, упал в высокую траву. Строй стоял молча. Все были шокированы расстрелом товарища.
Разойдись! громко выкрикнул ротный.
Строй рассыпался. Бойцы собирались небольшими группками и вполголоса обсуждали смерть Сергеева. Минут через тридцать прозвучал новый приказ. Батальону предстояло выйти к селу Вишневое и оседлать дорогу, идущую на Киев. Батальон двигался часов пять, пока не последовал новый приказ. Сейчас батальону предписывалось занять оборону на высотке 14,7 и не пропустить на восток танки. Несмотря на полную темноту, бойцы стали окапываться. К утру траншеи были готовы, и солдаты, измученные переходом и работой, повалились спать.
Тарасов не сразу понял, где он находится, и что его толкает в плечо солдат из его отделения.
Что случилось? спросил он.
Вас вызывает к себе командир роты.
Александр проследовал за ним до окопа Окунева.
Тарасов, возьми с собой человек десять и выдвинься вперед. Вон, видишь тот небольшой пригорок в метрах пятидесяти от перекрестка. Вот там и окопайтесь. Это наиболее опасное направление для нашей обороны, и вам предстоит огнем двух пулеметных расчетов не дать возможности немецкой пехоте атаковать нас из этого небольшого лесочка.
Посмотрев на него, старший лейтенант продолжил:
Я все понимаю. Люди смертельно устали, но это нужно сделать сейчас, потом будет поздно.
Тарасов козырнул и направился обратно в расположение своего взвода, чтобы через пятнадцать минут вновь приступить к рытью окопов.
***
Стояла жара. В августе бывают дни, когда дневная температура просто зашкаливает. Ярко-желтое солнце висело в зените и нещадно палило. В небе не было ни одного облачка. Красноармейцы, раздевшись по пояс, лениво ковыряли землю.
Что раскисли! Копайте быстрее! Немцы не будут ждать, когда спадет жара, и с минуты на минуту могут появиться здесь, командовал лейтенант Липатов, обходя огневые точки взвода.
Отрыв свой окоп, Тарасов лег на дно. Прохладная земля на какой-то миг вернула его к жизни.
«Много ли человеку надо, невольно подумал он, наслаждаясь прохладой. Пять минут передышки, и человек снова готов вгрызаться в эту украинскую землю».
К нему подошел боец и, стоя на краю бруствера окопа, окликнул его.
Тарасов! Тебя вызывает командир роты.
Он выругался про себя и, поправив сбившуюся набок пилотку, направился в сторону блиндажа ротного.
Товарищ старший лейтенант! Сержант Тарасов по вашему приказанию прибыл! четко отрапортовал он, чем вызвал довольную улыбку у командира роты Окунева.
Молодец, Тарасов! Сразу видно армейскую школу. Скажу больше, просто удивляюсь тебе, как ты в этой непростой обстановке сохраняешь чувство юмора и продолжаешь рапортовать так, словно мы не на войне, а на учениях. Что скажешь? Окопались?
Да, зарылись в землю. Нам бы еще людей, товарищ старший лейтенант. Маловато нас, чтобы сдержать немецкую пехоту.
Тарасов еще раз посмотрел в сторону этого реденького лесочка, который находился в метрах двухстах от линии обороны его отделения. Он усмехнулся про себя, так как отлично понимал, что шансов выжить у его отделения, практически нет.
Товарищ старший лейтенант! Скажите, что мы можем сделать с двумя пулеметами. Да они нас мгновенно подавят из минометов.
Лицо Окунева было спокойным, словно он не слышал Тарасова. Он явно не ожидал подобной просьбы от своего начальника отделения и поэтому не знал, что ему ответить. Он взглянул на взводного, который почему-то отвернулся в сторону, тем самым лишая себя ответственности за принимаемое ротным решение.
Присаживайся, Тарасов, произнес Окунев и пододвинул к нему табурет. Надеюсь все, что я тебе сейчас скажу, останется между нами.
Тарасов сел на самодельный табурет и посмотрел на командира роты.
Вчера третья рота второго батальона полным составом перешла на сторону немцев. Ушли не все, в основномновобранцы, призванные из западных областей Украины, Белоруссии и наших восточных республик. Сейчас там работают люди из Особого отдела. Чем все это закончится, трудно сказать. Скажи мне, ты можешь гарантировать, что среди твоих людей нет предателей и агентов немецкой разведки?
Он замолчал и внимательно посмотрел на него.
Гарантии раньше, товарищ старший лейтенант, давал лишь госстрах, и никто больше. Откуда я могу знать, что у каждого моего бойца на душе. Пусть этим занимается Особый отдел. Могу сказать лишь одно, если замечу, что кто-то из моих бойцов попытается уйти к немцам или побежит назад, расстреляю собственноручно.
Тарасов замолчал, ожидая, что скажет ему Окунев. Однако тот промолчал и снова посмотрел на взводного.
Товарищ командир роты! Дайте мне людей для усиления огневой мощи отделения. Я же знаю, что вчера вечером к нам вышла группа красноармейцев из окружения. Дайте ее мне. А там будет видно, кто из них враг, а ктонет, если, конечно, кто-то из них останется в живых. А по-другому, я с десятком бойцов вряд ли смогу долго удерживать эту позицию.
В блиндаж вошел политрук батальона и, сняв с головы фуражку, вытер носовым платком вспотевший лоб.
Жара! Градусов тридцать, наверное, произнес он и взглянул на Окунева.
Командир роты посмотрел на политрука и в двух словах обрисовал ему ситуацию.
Вы коммунист, сержант? спросил он Тарасова.
Нет, товарищ политрук. Беспартийный.
У политрука, похоже, пропал интерес к нему, как к человеку.
Решай сам, Окунев. Здесь я тебе не советчик, произнес политрук.
Товарищ старший лейтенант! Я думаю, что если люди вышли из окружения с оружием в руках, то им можно доверять.
Это ты брось, Тарасов! Я сейчас не могу ручаться ни за кого, даже за самого себя, а не то, что за этих людей. Ладно. Так и быть, забирай этих бойцов с собой. Отдаю под твою ответственность.
Тарасов козырнул офицерам и бегом направился к своему отделению.