Константин Штепенко - Протоплазма стр 2.

 Кажется, я его вижу, слева, за газетным киоском!  Громко прошептала она, просунув голову между сидениями.

И действительно, от киоска отделилась сухопарая разболтанная фигура, передвигавшаяся странным полуприставным шагом. Хотя шляпа слегка затеняла лицо незнакомца, но не мешала увидеть, что оно страшно изуродовано. Вернее сказать, вся голова была в каких-то вмятинах и выпуклостях, и от ее вида у Серафимы тошнотворный спазм неожиданно свел живот. Ей стоило больших усилий контролировать себя. Человек пересек тротуар, и ступил на дорогу, собираясь сесть в замедливший ход «Ягуар», когда слева на перекресток начал выруливать внедорожник «Мерседес». Дальше все произошло так быстро, что трудно было зафиксировать все происходящее разом. Джип притормозил, его двери открылись, и в них появились широкоскулые лица качков с раскосыми глазами. Незнакомец бросился бежать к «Ягуару», и тут же справа на джип накатил ускорившийся белый фургон, вынося «Мерседес» на тротуар. Послышался глухой звук удара, звон стекла и крики окружающих. В это время бегущий инвалид достиг задней двери «Ягуара», Сима открыла ее, и изуродованная голова, утратившая шляпу, просунулась внутрь. Испуганные глаза скользнули по лицам пассажиров.

 Я Вересов!  Крикнул Петр Никитич, перегнувшись через сидение.

Серафима дернула человека за руку, и он упал внутрь чуть ли не ей на колени. Машина рванулась вперед, и дверь захлопнулась сама по себе. Достав из-под ног легкий бронежилет, девушка накрыла им лежащее на сидении рядом с ней тщедушное тело, и сама пригнулась так, чтобы ее не было видно.

* * *

Жалкое сгорбленное существо сидело, забившись в угол дивана, и трясло изуродованной головой, поросшей клоками черных жестких волос. Зрелище было более чем удручающее, и Серафима исподтишка промокнула платком зародившуюся в уголке глаза слезинку. Вересову стоило больших трудов вывести странного гостя из состояния глубокого ступора. Серафиме даже пришлось взять на себя функции медсестры и ввести ему приличную дозу транквилизатора. Ли Данкан Миллер, так звали австралийца, категорически отказался от врачебной помощи, и вообще настоял на том, чтобы никто из посторонних не знал о его местонахождении. В виду этого пришлось отпустить охрану и самим отвезти его в особняк на окраине, который Сима незадолго до этого сняла на чужое имя.

 Вы говорите по-английски?  Спросил Вересов, садясь в кресло напротив Миллера.

 Конечно говорит. Что за глупые вопросы! Он же австралиец! Просто у него сильно растрепаны нервы. Сейчас подействует укол, и мы сможем с ним побеседовать.  Сказала Сима, сев рядом с Миллером и, переборов отвращение к его физическому уродству, взяла его за руку.  Успокойтесь, Ли. уже все позади. Вы среди друзей.

Миллер закрыл глаза и долго сидел, покачиваясь вперед-назад, что-то шепча себе под нос.

 Теперь уже все равно. У меня осталась только капелька Его, и память. Если я почувствую, что вы злые люди, то убью себя. Вы не узнаете ничего о Нем.  Вдруг сказал Миллер и, повернувшись к Серафиме, добавил.  Не бойтесь меня, милое дитя. Уродство пугает, но не само по себе. Вы примериваете его на себя, представляя, что такое могло произойти с вами. Но этого не будет. Бог оградит вас

 О чем вы говорили? О какой капельке?  Спросил Вересов.

 Сейчас я вам покажу.  Миллер пошарил во внутреннем кармане видавшего виды пиджака и извлек пластиковую пробирку с каким-то темным шариком внутри.  Этого не хватит, чтобы одолеть ваш недуг, но увидев его действие, вы сможете кое-что понять. Нет ли у кого-то из вас какой-нибудь ранки или нарыва, который бы вас беспокоил.

 Не пойму, о чем вы  Начал было Вересов, но Сима остановила его жестом и показала Миллеру руку.

 Я чем-то поранилась во время нашей эскапады из Шэньчжэня.

Ранка на тыльной стороне ладони запеклась, и вокруг нее образовалась красноватая припухлость. Миллер открыл пробирку, вытряхнул из нее шарик себе на ладонь и, помяв его пальцами, приложил к ранке. Сима вздрогнула, но не отдернула руку. Миллер крепко прижал шарик пальцем.

 Что вы чувствуете?

 Странное ощущение. Будто что-то шевелится под кожей.  Миллер отнял палец, и она посмотрела на место, где была ранка.  Ой! Смотри!

Она протянула руку Вересову. Тот взял ее и внимательно стал рассматривать место, где только что был порез и опухоль. Ранка уже полностью затянулась, оставив лишь светлый след, который исчез через несколько секунд. Покраснение потускнело и тоже исчезло вместе с припухлостью.

 Как такое возможно?  Воскликнула Серафима.  Это какой-то фокус?

 Это не фокус. Фокус сидит перед вами.  Сказал Миллер.  После взрыва на судне меня, единственного из всего экипажа, выбросило с мостика, при этом как видите не совсем целого. Я был похож на мешок с дроблеными костями, в котором еще теплилась жизнь. Не знаю, как я оказался на этом островке, где мне пришлось прожить два года. Но скорее всего взрывом меня подкинуло очень высоко, и я упал в лагуну, в самую гущу этого желе. Оно в свежем виде выглядит совсем по-другому. Прошло уже шесть лет, и как видите, даже мертвое, оно сохранило некоторые свои свойства.

 Вы хотите сказать, что знаете, где его много? И оно может исцелять любые недуги?  Спросил Вересов.

 Все эти шесть лет я искал человека, которому бы мог доверить эту тайну, но так и не нашел Вы моя последняя надежда. Похоже, болезнь сильно обуздала вашу гордыню, и возможно, вы тот человек, который мне нужен.

 Что вы имеете ввиду?

 Оно живое. Это желе не просто может двигаться, узнавать вас, играть с вами, оно еще и проникает в ваш внутренний мир. И горе тому, у кого в душе живут чудовища! Оно выпускает их на волю, и они пожирают своего носителя. Так что, вы или вылечитесь, и будете жить долго, или умрете страшной смертью.  Миллер посмотрел на Вересова пронзительным взглядом, но через мгновение искра в его глазах потухла, плечи опустились, и он снова впал в полудрему, но уже не раскачивался, а просто сидел, глядя перед собой. Через несколько минут он впал в глубокий сон.

 Похоже, его сморило от транквилизатора.  Сказала Серафима, когда они вышли в другую комнату.  Тебе не кажется, что у него не все дома? Хотя этот фокус с царапиной Полная регенерация тканей в очень короткое время.

 Не важно, сумасшедший он, или нет. У нас есть возможности прояснить все вопросы. В моем положении нельзя отказываться от подарков судьбы. Вдруг это как раз то, что я ищу? Отмахнувшись сейчас, я уже никогда не узнаю правды.

 Что ты собираешься делать?

 Нужно вывезти его отсюда поскорее. Наличие конкурентов лишь убеждает меня в том, что к нему стоит прислушаться. Псы, что шли по его следу не простые уличные рэкетиры. Их хозяинптица высокого полета. Думаю, отвезем его в наше поместье в Сан-Паулу. А там разберемся. Главное, исчезнуть отсюда незамеченными.

 Мне кажется, нужно найти место, о котором никто не знает. Не стоит светить наше английское гражданство. Можем мы использовать наши греческие паспорта? Они надежные?

 Вполне. По крайней мере, еще год к ним не подкопаешься. Возможно, ты права.

Глава 1. КюрасаоМартиника

Ослепительный полдень горячим киселем обволакивал обожженные солнцем скалы Кюрасао. Солнце было вездеоно изливалось с неба огнедышащей лавой, отражаясь в светящемся синевой море, в окнах будто игрушечных, раскрашенных в веселенькие яркие цвета домов «Карибской Голландии», в стеклах автомобилей, в фонтанах, в пестрых витринах и солнечных очках туристов. «Нереида», плавно покачиваясь, разрезала гладь канала, и вот уже проскользнув под мостом между Хандельскаде и Роувиллевег, заложила крутой вираж, кренясь на борт. За кормой осталось казино «Реннесанс» и берег Отробанда, а по левому борту медленно проплывали пляжи Виллемстада с нависшими над ними глыбами отелей.

Андрей полулежал в шезлонге на верхней палубе, держа в руке пинту ледяного темного пива. Он лениво поглядывал сквозь солнечные очки на проплывающий мимо пейзаж, на роящиеся вокруг катера и яхты, на зависших у самой мачты чаек, то и дело кося взглядом в сторону, где в шезлонге, демонстративно отворачиваясь от него, возлежала загорелая блондинка Сандрин. Ее немилость была вполне понятна, но Андрей нисколько не жалел о вчерашнем «фестивале», устроенном местной голландкой Майрой Ванн Руперинк в честь удачного завершения работ на шельфе Малых Антильских островов. Весь рейс Майра была суховата в общении, сдержана и сосредоточенна на работе. Под стать настрою были и ее одинаково невыразительные свободные наряды, делавшие ее фигуру бесформенной. Темные очки, которые она не снимала даже ночью, выгоревшая бейсболка, и вечно забранные в конский хвост пепельные волосы дополняли этот серый, карандашный портрет бесполого «яйцеголового» существа, жадного до работы и абсолютно безразличного к еде, выпивке и прочим, доступным в море забавам. Каково же было удивление экипажа, когда в последний день, после официального окончания камеральных работ, из ее каюты вышла роскошная загорелая фемина, не отягощенная излишками одежды, с распущенной по плечам пепельной гривой волос. Прекрасно сложенная, как породистая кобылка, отведя плечи назад и чуть запрокинув голову, она остановилась перед Андреем, уныло ожидавшим исполнения выпавшей на его долю повинностипроводить ее с вещами на берег, и сказала, томно растягивая слова: