Опять осторожно выглянув в коридор и убедившись, что там никого, Тамара переместилась в спальню родителей. На комоде по-прежнему монолит-видеодвойка. Рядом музыкальный центр «Айва». На прикроватной тумбочке оправленная серебром малахитовая пепельница и два маминых золотых перстенька.
«Ничего не украдено. Странно. Что за грабители? Зачем же тогда они убили родителей? Она сняла трубку и потерянно вслушалась в длинный гудок. Какой у милиции номер? Ноль-один? Ноль-два? Ноль-три? Не помню. Тамара сделала над собой усилие, сосредоточилась. Ноль-одинэто пожарные, ноль-трискорая помощь. Значит, ноль-два». Она надавила на кнопочки на сереньком аппарате.
Милиция. Двадцать девятая.
Здравствуйте, на удивление спокойно сказала Тамара. У меня убили родителей. Я пришла из школы домой и нашла их в зимнем саду. Их застрелили.
Она четко ответила на несколько коротких вопросов, дождалась:
Наряд выслали. Жди. Никуда не уходи, девочка, и открой входную дверь.
Пробормотала:
Она открыта.
Но телефонная трубка отозвалась ей короткими гудками.
Шокно не болевойсковал ее в тот момент, когда она собиралась положить трубку на место. Трубка так и осталась гудеть на тумбочке около телефона. А Тамара замерла, свернувшись калачиком на широкой кровати родителей. В глазах отрешенность, в голове пустота. И не было слез. Не было ничего
Прибыв по вызову, наряд милиции обнаружил сначала открытую нараспашку дверь в богатый кирпичный коттедж. Потомна втором этаже в помещении зимнего сада два стреляных трупа. И, наконец, в одной из комнат девочку-подростка, одетую в школьную форму, которая, лежа на кровати, безучастно смотрела в пустоту.
Эй, дочка. Алло. Ты в порядке? Пожилой старшина похлопал Тамару по плечику, слегка надавив, перевернул на спину. Она продолжала молча глядеть в никуда сухими глазами. Скажи хоть что-нибудь... Ваня, старшина повернулся к напарнику, свяжись еще раз с отделением. Пусть, кроме прокуратуры, пришлют В общем, сам видишь. Он кивнул на Тамару. Нужен врач.
Мама Папавдруг прошептала девочка сухими губами.
II
Герда 17 июля 1999 г. 20-1520-35
Внутри мусорского УАЗа воняет бензином. Затянутые металлической сеткой окошки заляпаны грязью настолько, что почти не пропускают света, и в «стакане», предназначенном для транспортировки задержанных, почти полный мрак. Железная лавочка вдоль борта настолько узка, что, когда «луноход» подбрасывает на ухабах, я удерживаюсь на ней только чудом. И с удивлением вижу, что, не в пример мне, и Гизель, и Касторка, расположившиеся напротив, чувствуют себя на этом насесте совершенно вольготно, смолят одну сигаретину за другой и, перебивая друг друга, повествуют нам с Дианойдебютанткамчего предстоит ожидать у клиента.
Мы к нему отправляемся уже в пятый раз
Нет, в четвертый
Ну, пусть в четвертый. Не суть. Так вот, зовут его Юрик. Хотя на вид ему не меньше семидесяти, все равно Юрик. Какой-то местный туз... Да, вроде, еще и политик. Точно не знаю, мы его не расспрашивали.
Импотент. Притом полный. Только и способен теребить без толку свой вялый. Мы с Гизелькой пидорасимся на диване, изображаем, типа, двух лесб. А он на нас лупит буркалы и тащится. Ну, конечно, хавки выкатывает от пуза
И всегда, стоит нам только нарисоваться, отстегивает каждой по вмазке. Мы обкайфуемся и Впрочем, вас это ведь не колышет. Вы ж не торчите.
Мы не торчим, цедит Диана, всем своим видом показывая, насколько ей омерзительны обе лесбы-наркоши, за дозу кайфа готовые вылизать задницу старому пердуну. Ее б, Дианина, воля, она побрезговала бы даже плюнуть в их сторону, не то что участвовать в их базарах о ширеве и старом хрыче-импотенте. Но сейчас хочешь не хочешь, а послушать полезно. Вы в курсах, кто еще будет там кроме Юрика?
Нет, не в курсах.
Нянек там видели? Пересчитали?
Касторка задумчиво чешет накрученную, как у барана, башку.
Вроде бы четверо.
Каждый раз постоянные? вмешиваюсь в разговор я.
Ну.
Не нукай, а отвечай. С зоны вас всегда конвоировали трое, как сейчас?
Нет, качает репой Касторка. Всякий раз только Пурген. Только один.
А вот сегодня нам в топтуны отрядили сразу троих вэвэшных контрактников. С автоматами, черт побери! С этими не пошуткуешь. Это не старенький прапор Пурген, которого знает вся зона и который за всю свою жизнь не обидел и кошки. Это волки! И вытащили их из логова, отправив в сегодняшний ночной дозор, не иначе как из-за нас с Диной-Ди. И хоть это и глупо, но я польщена: с нами считаются, нас боятся настолько, что в качестве охранников отправили, пожалуй, самых профессиональных негодяев, каких смогли отыскать.
Что там за хата? спрашиваю я.
Дворец! От восторга Касторка даже захлебывается сигаретным дымом и кашляет. Три этажа. Все блестит, все сверкает.
Ладно, увидим, небрежно бросает Диана, и я ощущаю у себя на ладони ее теплую руку. Гердочка-Герда, шепчет она. И куда же мы с тобой, дуры, полезли? Уж не в золотую ли клетку?
Скоро приедем, обещает Гизель.
Гердочка-Герда. Левое ухо обдает жарким дыханием Дины. А не помолиться ли нам сейчас о спасении наших заблудших душонок? Потом на это может не оказаться времени.
Как миноносец на крутой волне, переваливаясь с боку на бок на бездорожье, «мелодия» медленно, но уверенно ползет вперед.
Гердочка-Герда. Стыдно признаться, но чего-то меня бьет мандраж.
Не менжуйся, Диана. Все будет окей. Думай о том, что у тебя впереди только Невелик выбор. Или еще семь лет без права на помиловку или амнистию, или
Гердочка-Герда. Знала бы ты, как я не хочу воевать. Но если так повернулась судьба, выбирать не приходится. И если нам суждено нынче влезть в большое дерьмо, мы сделаем это вместе. Два года уже везде и всегда вместе
Тамара 1991 г. Июнь
О том, что судьба наградила его непутевым младшим братишкой, отец в присутствии дочери упоминал не единожды. «И в кого удался?»вздыхал он. Тамара и сама давно отметила, что дядя Игнат даже внешне мало походит на старшего брата. В противоположность высокому, с крепкой спортивной фигурой, всегда подтянутому и уравновешенному отцу дядюшка был ниже его на полголовы, хилым, вечно наряженным в мешковатые слаксы, обладателем узких девчоночьих плечиков и выпирающего живота. Заезжая в гости, он всегда старался казаться солидным, строил, насколько хватало умения, из себя степенного бизнесмена новой российской формации, ничем не уступающего действительно удачливому старшему брату. Но стоило дяде забыть на секунду о том, что следует держать марку солидности, как он сразу же превращался в суетливого живчика, говорил быстро и сбивчиво, брызгая слюной и не давая возможности собеседнику вставить ни слова. Иногда, возбудившись, он начинал метаться по комнате. Размахивая руками и комично подергивая правой ногой. Потом вдруг успокаивался, разваливался в кресле и, эффектно щелкая крышечкой дорогой зажигалки, вновь корчил из себя солидного человека. До тех пор, пока снова не забывался и не начинал суетиться.
Мать переносила его почти три недели. И роды были очень тяжелыми, как-то раз сообщил отец маме, не обращая внимания на вертящуюся поблизости (ушки на макушке) Тамару. К тому же одно время он много пил.
Тамаре было известно, что дядя Игнат после школы сумел поступить в Политехнический институт, где проучился три года и откуда его поперли за академическую неуспеваемость и пьянку. Прямо из института дядюшка, чтобы не загреметь в армию, перебрался на Пряжкутам провел несколько месяцев, кося под законченного дурака. Его старший брат к тому времени уже пять лет работал инженером в Череповце, а Тамара готовилась поступать в первый класс. Дядя, выписавшись из больницы, попробовал оформить себе инвалидность, но, получив от ворот поворот, устроился грузчиком в овощной магазин. В это время умерла его матьТамарина бабушка, и он остался абсолютно один в трехкомнатной квартире на Красноселке. Две комнаты сразу же были сданы азербайджанцам, торговавшим на Пушкинском рынке. С работы дядю уволили, поймав пару раз на воровстве, и он вновь погрузился в длительные запои.