Что ж, будь по-твоему. Она берет мою руку, и я морщусь, когда она прокалывает подушечку моего среднего пальца швейной иглой. Потом сжимает его и ждет, чтобы выступила капля крови. Я держу руку над чашей и смотрю, как кровь капает на кости.
Крови слишком мало, говорит матушка и тыкает иголкой еще в один мой палец, потом еще и еще, пока кости бабули не усеивают темно-красные капли. Убедившись, что крови достаточно, она берет огниво и сноровисто поджигает кости.
Перед моими глазами все плывет, но я точно не знаю отчего от смеси запахов дыма и сандалового дерева или от мысли о том, что кости бабули будут сейчас использованы против меня. Глаза матушки закрываются, она начинает глубоко дышать, и дым тотчас устремляется в ее сторону, словно готовый исполнить любой ее приказ. Проходит несколько минут, и у меня тоже начинают закрываться глаза, по телу разливается вялость, и я забываю, что именно внушало мне такую тревогу.
Но, услыхав, как на чашу опускается чугунная крышка, я тут же возвращаюсь в реальный мир и, открыв глаза, вижу, как матушка высыпает на белый ковер обуглившиеся, почерневшие кости. Она вглядывается в них, хмурит брови, и, когда поднимает голову, ее глаза блестят.
Ты отправишься на учение в Замок Слоновой Кости, бесцветным голосом произносит она, и станешь учиться на Заклинательницу Костей с даром Ясновидения Второго Порядка. Она сглатывает и отводит от меня взгляд. Твой суженый это Брэм.
В первые секунды я слишком потрясена, чтобы говорить. А затем меня охватывает ярость.
Зачем ты это сделала?
Она не отвечает. В ушах у меня часто и гулко пульсирует кровь.
Какая именно из бабушкиных костей велела тебе погубить мою жизнь? вопрошаю я, схватив с ковра горсть костей.
Саския. Ее голос тих, но в нем звучит угроза. Прекрати.
Но что еще она может мне сделать? Что может быть хуже той участи, на которую она меня обрекла? Меня отправят далеко от дома, чтобы учиться гадать на костях, к чему я совершенно не годна. А еще по ее прихоти я отныне привязана к парню, которого из-за его меток боится весь Мидвуд, к парню, которого я бы ни за что не выбрала сама если бы выбор был за мной. Мне суждено не только всю жизнь быть несчастной ко всему прочему я еще и обречена прожить ее в одиночестве.
Может быть, вот эта? спрашиваю я, беря с ладони тонкую кость. Ответа нет, я отбрасываю кость в сторону и беру другую. Или эта?
Моя мать пытается выхватить у меня кость, на щеках у нее выступают два красных пятна, в глазах пылает огонь.
Отдай. Она тщится вырвать у меня кость, но я с еще большей силой тяну ее на себя.
И кость ломается надвое.
Лицо матушки бледнеет на глазах, она шумно втягивает в себя воздух и выхватывает из моей руки вторую половинку кости.
Сломанные кости это к несчастью.
Что ты натворила? пронзительно кричит она, и в ее голосе звучит ужас.
Но этот вопрос должна задавать не она, а я. Она лишила меня всякого шанса на счастье. И теперь эти кости ничего не стоят, ибо их можно использовать только один раз. Я встаю на ноги и решительно иду к двери.
Ответ на твой вопрос нет, говорю я. Я тебе не верю. Она не отвечает. А когда я оборачиваюсь и смотрю на нее, она по-прежнему сидит, уставившись на сломанную кость и в ужасе прижав руку ко рту.
* * *
Выйдя из Кущи, я щурюсь на яркий солнечный свет. Девушка, стоящая в очереди следующей, нетерпеливо раскачивается на носках.
Ну как? весело спрашивает она. Как все прошло?
Я молча качаю головой и прохожу мимо. Гул голосов вдруг затихает, и я чувствую, как взгляды всех присутствующих устремляются на меня. Жители города и окрестностей смотрят на меня, и в глазах их я вижу и острое любопытство, и откровенное злорадство, как будто скандал имеет запах и они только что уловили его. Но я не доставлю им удовольствия, не дам возможности перемыть мне кости и позубоскалить и, приклеив к лицу улыбку, я иду туда, где по другую сторону Кущи своей очереди ждут парни.
Деклан со смущенной улыбкой глядит, как я подхожу все ближе и ближе, и у меня сжимается сердце, когда я заставляю себя пройти мимо него.
Останавливаюсь перед Брэмом. Не знаю, хватит ли мне духу сделать это, но выбора у меня нет. Ведь нельзя отвергнуть того, кого выбрали для тебя кости, прямо в день доведывания. Сделав глубокий вздох, я протягиваю руку. Мои пальцы дрожат. Темные глаза Брэма округляются, и он отступает на шаг или два.
Как ни странно, он пятится от меня.
К моему лицу приливает кровь. Я стою с протянутой рукой стою секунду.
Две.
Три.
Наконец он запускает пальцы в волосы, так что они встают дыбом, и, чуть заметно кивнув в знак покорности судьбе, берет меня за руку. На каждой костяшке его пальцев виднеется маленький черный треугольник, ладони шершавы. Прошло немало лет с тех пор, как Брэм стоял ко мне так близко. Его прикосновение будит в моей душе воспоминания, которые я подавляла долго и упорно, и я делаю над собою усилие, чтобы тотчас не отдернуть руку.
Мы идем к костру, и мало-помалу замолчавшие было люди опять начинают переговариваться, и над площадью вновь повисает гул голосов. Мы садимся на большой плоский камень, и какая-то девчушка сует мне в руки белое пушистое одеяло.
Поздравляю вас с сопряжением, говорит она. Краем глаза я вижу, как Брэм вздрагивает, хочу сказать девочке «спасибо», но это слово застревает у меня в горле, и я просто молча киваю, что, похоже, удовлетворяет ее, поскольку она улыбается и бежит прочь.
Я разворачиваю одеяло и накрываю им наши колени. Как только оно ложится на наши сомкнутые руки, Брэм разжимает пальцы и отпускает мою ладонь.
У меня такое чувство, будто он хлестнул меня по лицу. Когда первая острая боль проходит, на поверхность выходит боль тупая, словно вдруг начинает ныть синяк, который, как я полагала, прошел уже давным-давно.
Будь моя воля, я бы тоже не выбрала тебя, говорю я.
Он сдвигает брови.
Что?
Вполне очевидно, что сам ты меня бы не выбрал. И я хочу, чтобы ты знал мой выбор тоже пал бы не на тебя.
Несколько долгих секунд он молчит, а когда начинает говорить, голос его звучит сухо, почти скучающе:
Принято к сведению.
Мы сидим рядом в напряженном молчании, и я думаю: что бы об этом сказал мой отец? Для матушки его выбрали кости, но он утверждал, что, когда она протянула ему руку в день доведывания, он уже любил ее.
И вовсе ты меня тогда не любил, фыркнула матушка, когда он поведал эту историю мне.
Отец прижал руку к сердцу.
Делла, любовь моя, я уязвлен до глубины души. Если ты тогда не любила меня, это вовсе не значит, что я не любил тебя.
Я что-то не помню, чтобы у тебя на запястье красовалась тогда красная метка, весело сказала на это матушка. До дня доведывания мы с тобой едва ли перекинулись хотя бы парой слов. Когда же ты успел в меня влюбиться?
По лицу отца расплылась улыбка.
В тот день, когда Кайл Деннис поспорил с тобой, что первым добежит до большого дуба, что растет у дома Паулсенов, и взберется на его верхушку, а ты опередила его на целых пять минут.
Она покачала головой с озорным блеском в глазах.
И каким же образом это внушило тебе любовь?
Да разве могло быть иначе? Если бы меня не покорили твои смелость и сметка, это сделали бы твои ножки, свисавшие с ветвей, пока ты распевала три куплета песенки «Встретимся наверху».
У меня эта история вызвала смех, а бабушка изумленно ахнула.
Делла, как ты могла?
В песенке говорится о двух юных влюбленных, которые вынуждены хранить свою любовь в тайне, поскольку для них день доведывания еще не настал. Каждую полночь парень взбирается на дерево, чтобы добраться до окна спальни своей любимой и поцеловать ее. Пропев эту песню, матушка тем самым поддела паренька, который вызвал ее на соревнование. Он не только проиграл, но она ко всему прочему еще и объявила всем тем, кто собрался внизу, что он к ней неравнодушен.
Справедливости ради надо сказать, заметил тогда отец, что в твою матушку было влюблено полгорода. Так что мне повезло, когда выбор костей пал на меня.
А вот мне в отличие от моего отца не повезло.
Бабушкины кости выбрали мне в пару полную его противоположность. Человека, у которого, судя по его меткам, темное прошлое и которому, как показали кости, надлежит вступить в Гвардию.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...