Ну, так пусть сбудется это проклятье! Эберхард положил массивные руки на стол. Ни о чем другом и не мечтаю!
Ты герой, ты не можешь умереть скверно, как того хотела эта ненормальная, моя жена. Впрочем, это проклятие было такое, что Франц положил локти на стол и раскашлялся, пока забренчала паутина фарфора.
Ты пришел ко мне спустя годы, Франц, Мок обратно надел маску и закурил папиросу. Где-то рядом грохнули гаубицы, чтобы рассказать мне о своей жене. Хуже всего, однако, то, что не закончишь. Что с ней в конце концов стало?
От таких, как она, очищают теперь наш народ. Франц вздохнул. Они забрали ее. После недели ползания. Когда не мылась и пахла как сволочь.
Ты, похоже, болен, Франц. Эберхард с заботой подошел к брату и положил ему руки на плечи. Этот кашель ничего хорошего. Он повернул голову от воняющего водкой дыхания.
Подумай, старик, она сошла с ума и болтала глупости, ведь я нашел убийцу Эрвина. Это был
Не неси бред, это не был тот, которого ты поймал. Франц встал, вынул из кармана брюк сложенный пополам лист машинописной бумаги и бросил ее на стол.
Взгляни!
Эберхард прочитал несколько раз и пошел в спальню, дав служанке распоряжения относительно гардероба. Не обратил внимания на молящие, заплаканные глаза своей жены Карен. Не заботился теперь о состоянии ее духа, о насилующих немок азиатов, о гибели города, о своем обожженном лице. Больше всего его теперь интересовал запас боеприпасов для «вальтера».
Бреслау, четверг 15 марта 1945 года, восемь утра
В крепости Бреслау авто и пролетки были в огромной степени заменены колясками. В эпоху военного топливного кризиса это было незаменимое средство передвиженияисправно и быстро двигались по улицам, заблокированным частично горами мусора или колоннами войск.
Кроме того, кучеры колясок, ветераны, переносящие приказы и рапорты между полками, былив отличие от запрягаемых лошадейполностью равнодушны к взрывам снарядов, облакам пыли, каменным навесам руин и стенаниям раненых, которые сидели на бордюрах и ждали часами санитарных патрулей. Коляски, как правило переоборудованные двукольные и двудышловые тележки, были предназначены для одного, возможно, двух пассажиров: для матерей с детьми, супружеских пар или для полных женщин с маленькими собачками.
Эберхард и Франц Моки, двое мощно сложенных мужчин, еле-еле помещались на сиденье, поручни втискивались им болезненно в бедра, а колени почти терлись о запыленные крылья.
Эти неудобства казались вовсе не беспокоящими Эберхарда, который каждый раз подносил к глазам листок, полученный от брата, и попытался вывести из него что-либо об авторе текста.
Значительно больше он узнал, скорее, о самой пишущей машинке и некоторых ее литерах. Маленькая буква «t» напоминала православный крест, потому что двойной была ее поперечка, как большие, так и маленькие «o» состояли из двух окружностей, смещенных на полмиллиметра, а «r» качалось раз в одну, раз в другую сторону. Эти особенности машинных литер ничего, однако, не говорили об авторе странного текста, который сегодня ночью обеспокоил Франца Мока и спровоцировал, что посетил своего годами не виданного брата.
Текст был краток и гласил: «Обыщи квартиру 7 на Викторияштрассе, 43. Там есть кое-что, что поможет найти убийцу твоего сына. Торопись, пока не вошли туда русские».
Эберхард понюхал записку и ничего не почувствовал, кроме слабого запаха затхлостиедва ощутимым запахом душного кабинета, грязного склада, а может, заселенного крысами склада канцелярских принадлежностей?
Франц смотрел на брата с недоумением, когда тот подносил листок к губам, как будто хотел его полизать. Не сделал, однако, этого, потому что коляска дернулась, пропуская группу изможденных заключенных с буквами «P», нашитыми на рукавах, и остановилась на месте, указанном Эберхардомпод виадуком на Хёфхенштрассе.
Рядом с ними промаршировала колонна Фольксштурма, состоящая из мальчиков-подростков, в их глазах проглядывалась отвага и уверенность в себе. Франц сошел, Эберхард заплатил кучеру коляски, а тот с облегчением попедалировал в сторону вокзала. Братья вглядывались в храбрых защитников крепости Бреслау. Парни выстроились в две шеренги перед своим командиром, невысоким лейтенантом, и с воодушевлением начали расчет. Лейтенант слушал рассеянно их короткие лязги и водил усталым взглядом после опорам виадука.
Вдруг его взгляд остановился на Эберхарде Моке. В его глазах уже не было усталостипоявился блик узнавания. Движением руки вызвал своего помощника, отдал ему несколько команд и, упруго ковыляя, подошел к Мокам.
Приветствую вас, герр криминальдиректор, закричал лейтенант, протягивая руку для приветствия.
Приветствую вас, господин лейтенант. Эберхард пожал крепко его руку. Господа, познакомьтесь. Это мой брат Франц Мок, а это господин лейтенант Бруно Спрингс.
Вы уже выглядите намного лучше, герр криминальдиректор. Спрингс взглянул на обожженное лицо Мока. Лучше, чем четыре месяца назад.
Господин лейтенант, объяснил Эберхард брату, видел меня сразу после моего происшествия в Гамбурге. Мы встретились в госпитале в Дрездене и повспоминали с удовольствием старые времена, когда вместе работали на Шубрюкке.
Но знаете что, герр криминальдиректор? Спрингс еще раз использовал старый титул Мока. Теперь я осознал, что мы работали тоже в новом здании президиума над рвом, но очень коротко, потому что вы изменили фирму после дела Мариетты фон дер Мальтен.
Старая история, лейтенант Спрингс. Теперь привело меня к вам такое же, вероятно, давнее дело. Разве что не совсем законченное.
Откуда вы узнали, где меня найти? удивился Спрингс.
Я читал вчера вечером в нашей фронтовой газете, что ваши люди помогали тушить пожар в стоматологической лаборатории у Садоваштрассе. Я искал и так вас в этих краях, пояснил Мок. Мне нужно воспользоваться вашим знанием подземного Бреслау. Ну что тебя так удивило, Франц? обратился он к брату.
На Викторияштрассе мы можем добраться только каналами и подвалами. Вчера или позавчера улица находится под оккупацией, он наклонился к заросшему уху Франца и, подавляя отвращение перед запахом водочного перегара, прошептал:Помнишь эту фразу из листка: «Торопись, пока не вошли туда русские»? Написано не позднее чем позавчера. Кто-то не имел актуальных данных с линии фронта. Да, Франц, идем на фронт.
Бреслау, четверг 15 марта 1945 года, четверть девятого утра
Один из парней Спрингса шел впереди и освещал дорогу фонариком.
В подземные коридоры вошли у депо, и после десяти минут маршасначала через ряд небольших заводских цехов, а потом длинным, прямым туннелем, освещенным грязно-желтыми лампами, оплетенными проволочными намордникамидобрались до массивных дверей.
Их проводник нажал звонок, отодвинул задвижку, и в бетоне двери появился за решетчатым окошком недоверчивый глаз часового. Глаз стал более доверчивым под влиянием постоянного пропуска. Печать с подписью нового коменданта крепости Нойхоффа открывала вход в подземный мир Бреслау.
Он был темный и полный пыли, взбиваемой сапогами солдат и колесами мотоциклов, которые ездили широкими туннелями и исчезали в боковых улицах подземелья. Проводник от Спрингса поглощал все это с особой любознательностью искателя приключений, но вскоре победило чувство долга солдата Фольксштурма, и парень, поправив устаревшие итальянские caracano, вернулся к своим наземным обязанностям.
Часовой оставил их одних, чтобы через некоторое время появиться в сопровождении небритого лейтенанта Вермахта в присыпанном штукатуркой мундире, рядом с ним ковылял толстый адъютант с керосиновой лампой.
Фамилия? лейтенант был недоверчив, так же как перед этим его подчиненный.
Капитан Эберхард Мок, услышал он в ответ и увидел удостоверение полицейского. А это мой брат Франц Мок.
Лейтенант приказал адъютанту высоко поднять лампу. Долгую минуту обозревал элегантный наряд Эберхарда: начищенные ботинки, безупречно скроенный двубортный костюм из темной шерсти в серебряную полоску, белую рубашку и галстук цвета вина, которому вторил треугольный платок этого же цвета, воткнутый в карман.