Жанна, привет, это я!
Ктоя? Саблина хрипло откашлялась. Валеева? Ты с ума сошла? Я только спать легла.
Прости! Ольга поборола желание отключиться. Но, раз уж ты ответила
Господи, протянула Жанна и снова закашлялась, голова раскалывается! Подожди, аспирин выпью. Послышалось бульканье и стон. Давай, Валеева, добивай меня. Я готова.
Жаннуль, я опять к тебе за помощью. Регистрация заканчивается, а мне, сама понимаешь, очень нужно.
А что, уже полгода прошло? Вот, блин, время летит. Тебе, Валеева, не регистрацию, а мужика хорошего надо. Столько лет в Москве, а как монахиня живёшь. Шла бы тогда в монастырь, там мирские хлопоты людей не беспокоят.
Ольга молча ждала. Ладонь вспотела, и девушка, поставив пакет между ног, переложила телефон в другую руку.
Позвоню сегодня или завтра. И сразу об оплате: я себе пальто из последней коллекции Марни присмотрела, голос Жанны приобрёл насыщенность и звонкость, ткань мне подгонят из Италии. Хочу, чтобы ты кое-что переделала в модели. Эксклюзива хочу.
Конечно, Жанн, всё, что пожелаешь. Для оформления я могу не приезжать? Всё, как обычно?
Да, справку я у администратора в театре оставлю. И, кстати, в груди у меня теперь немного больше, актриса кокетливо рассмеялась, подарок на 8 марта, так сказать! Белецкий вчера заценил! Мы в «Облаках» пересеклись. Я была в том чёрном платье, помнишь, с вырезом до глубины души? Еле втиснула своё богатство! Ты бы видела глаза Лучникова! Старая скотина исходил слюнями! А надо было вовремя внимание на меня обращать, когда я ещё птенцом была и не знала, куда податься. Вот теперь сиди, вращай своими жадными глазёнками! У меня визажист на зарплате и тренер на подхвате!
Помада красная была? Оля, забыв про сметану, покинула павильон.
Странный вопрос, Валеева, только красный, и только Шанель!
А с тобой кто был? Ты же не с банкиром своим тусила? Оля подумала о вишнёвом отпечатке на лице Артёма.
Тебя не проведёшь, мой маленький сыщик, послышался щелчок зажигалки. Разумеется, нет: пузатый мишка резвился в родной берлоге со своими медвежатами и старой злой медведихой. Инга Розова хвостом увязалась после показа. Вот бесит она меня, понимаешь? Бесит! Ни рожи, ни кожи, но дядясам Рыбальченко. Ей за ролями в очередь стоять не надо. Может, он ей и не дядя вовсе? Хотя, нетона же страшная! И таланта нет. Кидалась вчера на Белецкого. Я думала, она его проглотит. Впрочем, он парень свободный. Но она-то ему зачемкошёлка потасканная? Ты здесь, Валеева?
Да, Жанна, Оля тяжело вздохнула, спасибо тебе! Отдыхай!
Давай, до встречи! Как решишь за ум взяться, скажи. Я тебе помогу жизнь устроить. Про пальто не забудь!
Нажав отбой, Ольга запихнула телефон обратно в карман плаща. Оглядевшись, заметила скамейку. Села, подставив лицо лучам весеннего солнца.
"Что я делаю? Зачем? Никогда не получится так, как мне хотелось" мысли роем носились в её голове, спотыкаясь и наскакивая, друг на друга. "Милый, милый мой, Белецкий, свет ты мой в окошке. Как же ты мне нужен! И как не подхожу тебе я, не вписываюсь в твою жизнь. Где взять силы оставить тебя? Ещё бы немножко побыть с тобой"
Вам плохо? женский голос вывел Ольгу из оцепенения.
Девушка распахнула глаза и тут же вытерла скопившиеся на ресницах слёзы.
Солнце, она нервно улыбнулась.
Вы аккуратнее, у вас кожа фарфоровая, а весеннее солнышко жадное, пожилая женщина в очаровательной шляпке поглаживала маленькую собачку на руках.
Да, я немного разомлела, Ольга сняла пакет со скамейки и поставила его рядом, освобождая место.
Нет, нет, мы с Арнольдом гуляем. У нас утренний променад. Всего вам доброго.
Оля смотрела вслед женщине. Любовалась её стройной для почтенного возраста фигурой, уложенными на старый манер волосами и тонкими щиколотками. Вдруг вспомнила фотографии предков Артёма в тяжёлом бархатном альбоме. С картонных страниц, защищённые от света невесомой шёлковой бумагой, они величаво взирали на Ольгу Валееву. И в их глазах читался молчаливый укор: кто ты, и что делаешь здесь?
Завибрировал телефон. Девушка, не глядя, поднесла его к уху.
Да, слушаю.
Ольга Павловна? женский голос был ей незнаком и звучал, словно издалека.
Да, это я, осторожно ответила Оля, ругая себя за невнимание и излишнюю торопливость.
Валеева Ольга Павловна?
Кто вы? по спине Ольги пробежал холодок.
Меня зовут Мария Николаевна Керр. Я адвокат.
Ольга с трудом сглотнула и спросила осипшим голосом:
Хотите что-то заказать? Кто меня рекомендовал?
О нет! голос Керр был мягок и, в то же время, настойчив. Скажите, имя Коробовой Валентины Семёновны вам о чём-нибудь говорит? Гражданка Коробова, проживавшая по адресу: город Чудов, в трубке зашипело и защелкало. Алло, вы слышите меня? Не пойму, кажется, что-то со связью! Перезвоните мне по этому номеру, пожалуйста! Я сейчас на трассе. Найдёте время для встречи? Алло! Меня слышно?
Да, выдавила из себя Ольга и вытерла взмокший лоб.
Очень хорошо! Керр почти кричала. Было бы идеально, если бы вы подъехали к метро "Университет", сможете?
Девушка обречённо кивнула, затем спохватилась и ответила:
Да.
***
Чудов, восемь лет назад
Чёртова прорва! Валентина в несколько глотков осушила стакан с пивом и стала грызть рыбий хребет, сплёвывая в ладонь мелкие кости.
На экране телевизора беззвучно шли новости, и было непонятно, к кому обращается Валентина: к племяннице или молчаливо заседавшим на экране депутатам.
Где я напасусь денег на эти ваши походы, театры, кино? Не школа, а вертеп! Учат вас, учат, а толку нет! Вымахалаработать пора, а она всё книжки свои мусолит и тряпки перебирает. Что молчишь?
Оля, обхватив себя за острые локотки, стояла напротив тётки, опустив глаза в пол. Она сто раз уже пожалела о том, что спросила про этот злополучный поход в дом культуры, куда в кои то веки приехала областная труппа. Знала ведь, что тётка всё равно не разрешит, а перемалывать это событие будет несколько недель. И дело было даже не в деньгах. Валентина, директор самого популярного в их городе ресторана «Огонёк», могла позволить себе не просто билет в театр, а труппу целиком для индивидуальных недельных гастролей. Вот только к пьесам Валентина Семёновна была абсолютно равнодушна, а из всех известных ей творческих личностей уважала только Есенина за его стихи «Не жалею, не зову, не плачу».
Тётка её не любила и любить не пыталась. Это стало понятно сразу, но болезненных переживаний у Оли не вызывало. На людях всё выглядело безупречно. Её тяжёлая рука опускалась на голову девочки, и речитативом неслись заезженные слезливые фразы, произнесённые надтреснутым хриплым голосом. «Кровиночка» и «сиротинушка» стояла рядом, испуганно вздрагивая, когда Валентина хватала её за плечо и трясла из стороны в сторону, показывая, как она печётся и плачется о племяннице. Валентина Семёновна была единственной родственницей Ольги. Двоюродной тёткой по отцу, которую она и не знала толком, пока не погибли её родители: ехали вечером с дачи на попутном грузовике в кузове, везли картошку. И не доехали. На скользкой после дождя дороге водитель не справился с управлением и вылетел в кювет. Той осенью Ольге исполнилось девять лет.
Жить девочка стала в двухкомнатной квартире Валентины, в маленьком тёмном закутке, размером с гардероб, с видом на стену хлебозавода. Что стало с квартирой родителей, Оля не знала и не спрашивала. Она вообще старалась лишний раз не беспокоить тётку. Небольшой чемодан с её одеждой перекочевал в старый шифоньер, а коробка со школьными принадлежностями на письменный стол. В коробке Оля нашла фотографии родителей и кое-какие мелочи, принадлежавшие им. Уже за одно это она была благодарна Валентине, а о большем и не просила. Всё лучше хоть с такой роднёй, чем в детском доме.
В школе её жалели какое-то время, а потом постепенно всё забылось, и девочка осталась наедине со своим горем. В провинциальных городках, где все всё про всех знают и готовы обсуждать и перемалывать любой случай или событие, выходящие за рамки обыденности, сложно жить таким натурам как Оленька Валеева. Многие считали своим долгом, жадно заглядывая в глаза, спросить: каково ей бедной и несчастной теперь без родителей, а потом, горестно вздыхая, посмаковать подробности той аварии и похорон, которые она плохо помнила.