Жди и гадай вернется или нет.
Жди и думай дойдет или пропадет.
Жди и молчи скулить или материться вслух запрещено.
Марк стал тем, кем стал, только и исключительно потому, что остановить его не было никакой возможности, что бы он ни забирал себе в голову. Кузьмич знал это его качество, уважал и считался с ним, но твою мать! хоть иногда-то нужно прислушиваться к тому, что старшие говорят!
Свет замигал, но не погас. Кузьмич выключил станцию, вышел в коридор, где по-прежнему было темно, разыскал на вешалке пуховик, который давеча швырнул на пол, и нахлобучил шапку. Снаружи возились, что-то глухо стукало о пол. Он толкнул дверь и вышел в сени.
Наружная дверь была распахнута настежь. Безмолвная фигура, по самые глаза закутанная от лепившего снега, молча и сосредоточенно складывала вдоль лиственничной стены дрова. Кузьмич обошел ее и сбежал с крыльца, оскальзываясь на заметенных ступенях. Перед крыльцом под навесом стояли деревянные сани, доверху нагруженные поленьями. В несколько приемов Кузьмич перекидал тяжелые сырые дровины на крыльцо.
Вик следом ушел, проинформировала фигура без всякого выражения.
Хорошо.
Он пошел вокруг дома ноги вязли в снегу, и дорожки почти совсем замело, дошел до того места, откуда вроде бы начиналась лыжня, остановился и посмотрел.
Никого и ничего. Только взбесившийся снег.
От леса, который был в той стороне, куда ушел Марк, потихоньку поднимался странный и ровный гул ветер усиливался, не ошиблись метеорологи. Впрочем, это из телевизора вечно про погоду глупости говорят, а военные почти никогда не ошибаются.
Кузьмич повыше подтянул «молнию» и застегнул «липучки» на воротнике, который сразу закрыл всю нижнюю половину лица, как маска. Воротник был мокрый от снега, противный.
Он вернулся к дому и проверил морской канат, протянутый по всему периметру через металлические кольца. Когда поднималась серьезная пурга, ходить можно было только так, держась за канат. Два шага в сторону, и все, пропадешь. Мозг, вовлеченный в буйство метели, моментально теряет направление, можно уйти в сторону и замерзнуть в ста метрах от собственного дома. Сколько таких случаев бывало!..
Стараясь не смотреть в метель, за которой был лес, а в лесу Марк, Кузьмич дошел до ангара. Загремела металлическая дверь, зажглись под потолком мощные лампы.
Здесь помещались два снегохода, широченный, мощный ратрак и небольшой тракторишка, на котором ездили в распутицу. В углу был резервный генератор, на случай если откажет основной, стратегические запасы солярки, о которой не знал Марк, и тьма всяких секретных станков и приспособлений, необходимых Кузьмичу для его работы.
Иногда, пребывая в хорошем настроении, Марк называл Кузьмича Мерлином и решительно отказывался объяснять, кто такой этот самый Мерлин есть!..
Погладив ратрак по красному полированному боку, Кузьмич зашел за него, достал из металлического ящика несколько фальшфейеров и, сердито сопя, рассовал их по карманам. На полке в ряд стояли фонари, от огромных, напоминавших переносные прожекторы, до маленьких, карманных. Кузьмич нацепил поверх шапки налобную лампочку, прихватил с собой еще одну и самый большой фонарь.
Больше в ангаре делать было нечего.
Кузьмич вышел, сильно прихлопнул дверь и заложил перекладиной, чтобы ее не распахнуло ветром.
Лес под горой уже не стонал, а гудел, грозно, трубно.
Вернись, мысленно велел Кузьмич Марку. Ты ж не дурачок малолетний, а взрослый, умный мужик!.. Видишь, чего творится!
И с надеждой вновь посмотрел туда, где вроде бы еще утром была лыжня. Ничего и никого не было видно, и он двинулся дальше, на ходу проверяя металлические вешки с натянутым морским канатом.
В его собственном доме было совсем темно и тихо, пахло парафином и лыжной мазью, самый лучший запах на свете. Дом состоял из трех комнат на кой ляд ему одному столько, непонятно, только уборки больше, но Марк так решил. А если он чего решил, с места его не сдвинешь!.. Одна называлась какая-то гостиная на кой ляд ему гостиная, кто у него гостит-то! а еще спальня и столовая! У всех нормальных людей кухня бывает, а у него столовая!
На кой ляд ему столовая
Он замер посреди этой самой столовой и проворно сдернул с головы шапку.
Показалось или нет?..
Еще секунду он прислушивался, потом выскочил за дверь и помчался к большому дому. На горке поскользнулся, чуть не упал и, трудно дыша, подбежал к высокому крыльцу.
Безмолвная фигура, закутанная по самые глаза, выступила из метели ему навстречу.
Там, сказала она и показала в лес.
Точно?
Со стороны Галыгина.
И оба замолчали, прислушиваясь.
Лес гудел, и ничего нельзя было расслышать в его вое.
Кузьмич поднялся на крыльцо никаких дров уже не было в сенях, добежал до «оружейной», включил и настроил портативную рацию, зацепил ее за пояс и проверил, хорошо ли держится. В коридоре стянул унты, толкнул дверь в соседнюю комнату, где хранилось снаряжение, выбрал лыжи, палки и ботинки и стал обуваться.
Безмолвная фигура маячила в коридоре.
Из чего стреляли? обуваться было неудобно, Кузьмич говорил глухо.
Из двустволки, похоже.
Из нашей?
Похоже, из нашей.
Там какие-то туристы застряли, МЧС сказало.
Ответа не последовало.
Кузьмич нацепил на запястье компас, похожий на огромные уродливые часы, и потопал ногами, чтобы ботинки сели надежно.
Давай.
Фигура молча протянула давно приготовленный рюкзак. В нем всегда держали аварийный запас: медикаменты, бинты, шприцы с обезболивающим. Сбоку приторочены складные волокуши, сработанные местным умельцем, тащить пострадавшего, если придется.
Связь в пятнадцать.
Свет по всему дому мигнул раз-другой прощально и погас. Кузьмич зажег лампочку на шапке и вытащил лыжи и палки, сильно загромыхавшие по лиственничному полу.
В той куртке запасные фальшфейеры. Ракетница где всегда.
Фигура опять промолчала.
Кузьмич вывалился на заметенное крыльцо, и черная тень метнулась ему наперерез. От страха, перехватившего горло, он задохнулся, и его качнуло назад.
Вик?! Вик, ты вернулся?!
Волкодав припал на лапы, заскулил и пополз. Кузьмич, стараясь дышать, оглянулся на безмолвную фигуру.
Поторапливаться нужно, ровно сказала та, и спокойный, почти безразличный голос привел Кузьмича в чувство.
Он нацепил лыжи, погасил фонарь, от которого не было никакого толку, поглубже натянул шапку.
Вик, вперед! Веди! Веди, Вик!..
Волкодав вскочил и потрусил, белый хвост мотался в метели, и этот хвост был единственной надеждой. Он должен привести куда надо.
Туда, где стряслась беда.
Рацию Володя утопил в ручье еще утром. Кто ж знал, что на этом самом Приполярном Урале в это самое время года попадаются незамерзшие ручьи! Так не бывает просто потому, что не может быть!
Володя шел первым, провалился, сломал лыжу и утопил рацию.
Пока его тащили, пока стягивали моментально задубевший ботинок, пока Алла Ивановна доставала из рюкзака сухие носки, а Сергей Васильевич бестолково суетился рядом, про рацию так и не вспомнили, а потом Марина сказала:
Ребята, кажется, мы без связи остались.
И на это тоже особенного внимания не обратили!
Степан, бывалый и закаленный походник, утверждал, что только дураки и салаги ходят с рациями, информируют МЧС, согласовывают маршрутные карты! Опытные люди ничего этого не делают, потому что без толку. Никто не станет никого спасать, если что случится, а тогда зачем?.. Только связывать себя по рукам и ногам: МЧС пристанет как банный лист, возьмется выяснять, какая у похода категория сложности, какая подготовка у группы, кто инструктор и какая у него квалификация, и пошло-поехало!.. Дальше Бронниц не пустят. Кому это надо?..
Володя тем не менее Степана не послушался, заявку в МЧС дал, и в самом начале похода у них вышла из-за этого почти ссора. Впрочем, они все время ссорились, потому что Володя был руководителем группы, а Степан считал, что руководит он плохо, неумело.
Как бы обморожения не было, сказал Сергей Васильевич, с сомнением рассматривая побелевшую Володину ступню, которую Алла Ивановна растирала снегом. Все остальные бестолково топтались рядом, а никчемушная Женька по прозвищу Жужа сразу села в сугроб, разбросав палки, и закрыла глаза. Может, лучше спиртиком?