Три с половиной, почти четыре года.
Писал часто?
Не часто, но регулярно. Предвосхищая вопросы, Евангелина Романовна, переписку такого рода я хранить обыкновения не имею. Поэтому придется вам обойтись устным пересказом. Степан мой родом из тех мест, хутор его, к несчастью, полностью обезлюдел, поэтому Блохин попросился служить в Крыжовене и был тем доволен. Его письма, исключая последнее, были толковы и благодушны. Жизнь в провинции ему нравилась, местные жители проявляли приветливость, природа Крестовский махнул рукой. Чистая идиллия. В прошлом году среди обычной буколики стали появляться разные околослужебные вопросы. Просил, к примеру, проверить некоего господинчика, бойкую торговлю паровозными акциями наладившего.
Ветку железнодорожную до Змеевичей добросили, сказал Мамаев, уже разглядывающий со вниманием настенную карту, как раз в это время.
Как звали господинчика? спросила я.
Федор Игнатьевич Химеров, без запинки ответил шеф, мещанин, родом из Нижнеградской губернии, действительно маклер.
На всякий случай я это все записала.
Еще что Блохин спрашивал?
Просил прислать ему чародейских стекол, сквозь которые рунную вязь разглядеть можно.
То есть сам он чародеем не был? спросила я для проформы.
Был, Геля.
Дернув на себя ящик стола, я достала свои очки с чародейскими стеклами, водрузила их на нос и отобрала письмо у присевшего на освободившееся подле меня место Ивана. Я-то ни разу не чародейка.
Теперь видишь? спросил Зорин с сочувствием и показал, куда смотреть. Это аркан на Семена, чтоб только он конверт распечатать мог, это на скорость. Он, кстати, наложен прескверно.
Вот-вот, поддакнул шеф. А как тебе, Ванечка, призыв к стихиям с ошибкой в каждом втором символе?
Он для чего? сняла я очки.
Не для чего, ответил Зорин. Он пустышка, навроде детской считалочки.
Мнемотехника. Семен сочувствие ко мне, чарами обделенной, тщательно скрывал. Помогает неофитам запомнить графический рисунок основных рун.
А еще, зловеще протянул Эльдар, стоя у карты, ходят среди нашего вида колдунского слухи, что бережет сей призыв нас от безумия чародейского. Сдается мне, сыскарики, наш Степан покойный разум по капле терял и того боялся.
Эльдар Давидович воткнул в карту алый бумажный флажок, будто точку в разговоре поставил, вернулся к столу, прогнал Зорина, сел рядом со мной.
На месте разбираться надобно. Крестовский оглядел нас по очереди. Прибыть в Крыжовень инкогнито, осмотреться, народ расспросить. После войти в контакт с местным присутствием, бумагу официальную им показать. Что-де прибыли из столицы одного из нижних чинов до пристава повысить.
Перфектно, решила я и смешалась под укоризненным взглядом начальства.
Мое паразитное словечко Семен Аристархович не обожал.
Знаешь, букашечка, Эльдар одарил меня заговорщицкой улыбкой, его «букашечки» тоже признавались у нас паразитными, а ведь тебе и вправду в Крыжовень соваться не стоит.
Мое «протестую!» было жалким.
Сама посуди, продолжал Мамаев под одобрительным взглядом начальника приказа, прибыть инкогнито, то бишь незаметно. Одинокая барышня привлечет нежелательное внимание.
Барышня может переодеться кем угодно, холодно улыбнулась я, бродячей неклюдкой, безутешной вдовой, мальчишкой-разнорабочим, в конце концов.
Семен фыркнул. Я переводила взгляд с одного чародея на другого. Эльдар глумливо щурился, Иван качал головой, шеф попросту ждал любых моих слов, чтоб заржать.
Простите, что вмешиваюсь, из темного угла раздалось неуверенное покашливание, но, кажется, я мог бы поспособствовать Евангелине Романовне сохранить инкогнито.
Про Митрофана мы забыли по прискорбному нашему обыкновению. Секретарь Губешкин был юношей скромным до полного растворения в пространстве. Он, оказывается, с самого начала совещания сидел тише мыши в уголке и только сейчас подал голос.
Крестовский уже открыл рот, чтоб что-то эдакое сказануть. Секретарь боялся его до обморока, и я, этого самого обморока опасаясь, проговорила первой:
Извольте, Митрофан Митрофанович, я вся внимание.
Семен рот закрыл. Мамаев мне подмигнул, наши с шефом духоборческие экзерсисы его забавляли.
Секретарь сызнова откашлялся.
Я, господа, и Евангелина Романовна, некоторым образом из упомянутых мест.
Можно немного точнее, Митрофан? не сдержался шеф. Что еще за некоторый образ? Вы родились здесь, в Мокошь-граде.
А батюшка мой
Секретарь начал бормотать себе под нос, я его подбодрила:
Ваш достойный покойный родитель из Змеевичского уезда?
Нет, шепнул Митрофан.
Крестовский гаденько усмехнулся, но секретарь заговорил чуть громче, и улыбка начальства растаяла.
Тетушка у меня там проживает, в Крыжовене. Захария Митрофановна, благонравная старуха самых передовых взглядов.
Любопытно, решил Мамаев, и что же, эта дщерь Митрофана гостье из Мокошь-града не удивится?
Сказано было, шикнула я на коллегу, передовых взглядов барыня.
Она некоторым образом, секретарь покраснел, гадалка.
Шеф хмыкнул.
Шарлатанка?
Что вы, ваше превосходительство, дар провидческий тетушке положен.
Семен Аристархович просит прощения, улыбнулась я елейно, за то, что вашу родственницу невольно нехорошим словом обидел. Гадалка, это пер это расчудесно. Вы, Митрофан, черкните пару строк любимой тетушке: так, мол, и так, кузина Гелечка письмецо с оказией доставит, про жизнь свою поведайте.
Кузина?
Притворимся ненадолго, что у Захарии Митрофановны кроме племянника еще и племянница имеется, седьмая вода на киселе, но все ж родня. Гадалка! Да к ней в дом наверняка половина города за предсказаниями хаживает. Лучшего места, чтоб осмотреться, и не придумать.
Может, все-таки кузен, а не кузина? предложил осторожно Зорин.
Геля права, вздохнул шеф, в этой ситуации девушка вызовет меньше подозрений.
Солома не врет! поддержала я. То есть жребий и судьба.
Понятно, закончил совещание Крестовский своим паразитским словечком и поглядел на часы. Иван, немедленно отправляйся в имперскую канцелярию, там какие-то сверхсекретные документы нас дожидаются. Сам хотел забежать, да не успеваю. Эльдар, знаю, что не по чину, но будь любезен, спустись к дежурному, протелефонируй оттуда в вокзальную управу, пусть выпишут для Евангелины Романовны отдельное купе до Змеевичей. Или можно до самого этого Крыжовеня?
Разберусь, махнул рукой Мамаев и вышел за дверь.
Зорин запер шкаф с документами и теперь надевал зимнюю чиновничью шинель, стоя у настенного зеркала.
Меня у извозчика обожди, попросил Крестовский, нам почти по дороге.
Митрофан, позвала я, присаживайтесь поближе, нам с вами долгий разговор предстоит.
Разработайте легенду, кивнул шеф, простенькое что-нибудь, без театральных эффектов. Вы, Губешкин, расскажете все, что о тетушке помните, а вы, Попович
Чинопочитание во мне очень развито, лишь поэтому я не зарычала на непрошеные советы, а вежливо попрощалась с Иваном. Крестовский вибрировал как железный прут на морозе, с ним такое бывало, если дело спорилось.
Мне стало грустно. Дело его я знала, а лучше б не знать. «Почти по дороге». От имперской канцелярии через площадь наискосок в приказ темнейшего Брюта. Сама там утром с визитом была. Что там говорил Юлий Францевич?
Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка.
Я посмотрела на часы. Без четверти.
Евангелина Романовна, велело весело начальство, вы уж дождитесь меня нынче.
Всенепременно. У меня как раз бумажной работы накопилось. Допоздна ждать?
Семен ответил беззвучно, шевеля губами:
За каждую минутку рассчитаюсь.
Я покраснела томно. Этими губами со мною обычно и рассчитываются.
Шеф убежал, я отдышалась и приступила к опросу. Со мной наедине Митрофан был гораздо бойчее, да и на «ты» мы перешли безнадзорно. Про тетушку он помнил немного, в Крыжовене у нее гостил в столь юном возрасте, что запомнил лишь чучело нетопыря у нее над столом. Виделись в последний раз на похоронах Митрофана Митрофановича Губешкина, секретаря разбойного приказа. Я выразила соболезнования и отложила карандаш.