Ваши сверстники не знают, что такое волшебный фонарь. Их познания ограничены фонарём под глазом. А Вам уже всё известно про этот древний аппарат, Вы понимаете, что со светом это и есть то, что надо. Этот свет обязательно нужно постараться зажечь, даже если рискуешь при этом поранить руку сердце душу
И ещё один герой Гёте. Ещё один Вильгельм. Третий в этом письме. На этот раз Вильгейм Мейстер, влюблённый в Марианну: «Вильгельм в раннюю и особенно в позднейшую пору своей страсти к Марианне всё богатство своего чувства переносил на неё, а на себя смотрел как на нищего, который живёт её милостыней. И подобно тому, как ландшафт кажется нам пленительным, ни с чем не сравнимым, когда он освещён солнцем, так в глазах Вильгельма всё, что её окружало, всё чего она касалась, становилось прекрасным и обретало некий ореол».
Вот и нашлись строчки Гёте про ландшафт, освещённый солнцем
А бываетне повезло. В душу человека в результате всевышнего недогляда забыли поставить сосуд любви. По этой причине ничего в него не набирается. Человек и сам не влюбляется, и другим не даёт. Такие-то и распускают слухи, что, мол, нет любви на белом свете.
Читаем у писателя Мопассана: «Те, кому не довелось испытать поэтическую любовь, выбирают женщину, как выбирают котлету в мясной лавке, не заботясь ни о чём, кроме качества мяса».
Читаем у философа Губина: «Если у человека никогда не было переживания удивительной новизны, свежести и бездонной неисчерпаемости мира, не было этого прорыва, то он остаётся один на один с собой, со скудным набором житейских правил поведения, с постепенно крепнущим убеждением, что жизнь скучна, уныла, однообразна и не имеет никакого внутреннего смысла»
Серкидон, это письмо мне далось легче других. Я просто списал у классиков и возрадовался. И почему же раньше не набрёл я на такой лёгкий и приятный путь писаний?!
Нет всё таки добавлю немного от себя. Любовь мне представляется как приятная иллюзия. А всякая иллюзияпоток незнания. Вот почему любовьдело молодое. Ближе к старости человеку слишком много известно, и поэтому влюбится во второй половине жизни трудно. Так, значит, прав поэт: «Любовь на старость отложить нельзя».
Жму Вашу руку, и до следующего, надеюсь, ненатужного письма.
-17-
Приветствую Вас, Серкидон!
В одной из книг доктора Амена любовь названа прекрасным оазисом в тоскливой Пустыне Одиночества. Человек с вечной мечтою об эмоциональной близости попадает в этот цветущий оазис и поражается своей способности свежо и сильно чувствовать, голова его идёт кругом от новых впечатлений, притупляется бдительность, человек приникает к источнику любви, не замечая ни костей, разбросанных вокруг, ни лежащих поодаль скелетов.
Заметьте, ни я, мрачный, пессимистично настроенный мизантроп, написал эти строки. Их авторулыбчивый, позитивчик и жизнелюб доктор Амен.
А Вы, Серкидон, прочли про оазис и подумали, что кайфушки продолжаются. Нет, они закончились. Раз уж поговорили о восторгах первой любвиуместно будет поговорить и о каверзах её. Не будем таиться и недоговаривать, раз были упомянуты черепа да кости! Разговор пойдёт о возможной вредоносности и разрушительности первого сильного чувства.
Согласимся с Александром Сергеевичем:
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Её порывы благотворны,
Как бури вешние садам.
Тем не менее наблюдались такие порывы, такие бури, что и от сада ничего не оставалось
Вы, Серкидон, давно мне не писали. А могли бы поведать, к примеру, о Вашей первой любви. Стало быть, не случилось это с Вами. Ну, неужели не похвастались бы? Раз не случилосьпочитайте, как оно бывает у других.
Разберём два случая, когда первая любовь развивалась по крайне негативному сценарию. Молодые люди, участники любовных коллизий, немного старше Вас, каждому из нихдвадцать четыре года. Обоих запутанные любовные отношения привели в состояние глубокой депрессии, в буйных головушках витали суицидные настроения. Вам описываю обе love story на всякий случай. Если чтобудете знать, куда бежать и как спасаться.
Иван Бунин.
«Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом», написала Ивану Алексеевичу его первая любовь. Так второпях даже восклицательный знак не поставила. Может быть, именно поэтому бунинская Катя в прощальном письме наставила много восклицательных знаков. Автор исправил оплошность любимой женщины
Когда Ваня прочёл эти несколько роковых слов, у него похолодела голова, в ушах сильно зашумело, у висков вспыхнули бордовые всполохи, колени подогнулись А потом ещё ко всему этакому носом пошла кровь
Вот почему любовьдело молодое. У немолодого человека при таком потрясении неминуем инсульти вся любовь. С трудом доковылял до вокзала ещё недавно бодрый молодой человек и поехал в город Орёл, где у отца (а где же ещё!) скрывалась беглянка. Приехал Ваня в Орёл совсем не орёл.
Из дневника Бунина:
«Я приехал в орловскую гостиницу совсем не помня себя. Нервы, что ли, только я рыдал в номере, как собака, и настрочил ей предикое письмо: я, ей-Богу, почти не помню его. Помню только, что умолял хоть минутами любить, а месяцами ненавидеть. Письмо сейчас же отослал и прилёг на диван. Закрою глазаслышу громкие голоса, шорох платья около меня Даже вскочу Голова горит, мысли путаются, руки холодныепросто смерть!»
Ответа на письмо не было, на порог дома доктора Пащенко Ваню не пустили, и подался он по совету брата Юлия в Москву. Старший братнаставник и советчикво многом заменил Ивану пьющего, промотавшего состояние отца. Ему, Юлию Алексеевичу, писал потрясённый изменой Бунин: «описывать свои страдания отказываюсь, да и ни к чему. Но я погибэто факт совершившийся. Давеча лежал три часа в степи и рыдал, и кричал, ибо большей муки, большего отчаяния, оскорбления и внезапно потерянной любви, надежды, всего, может быть, не переживал ни один человек Как я люблю её, тебе не представить Дороже у меня нет никого».
Из дневника Бунина: «Старая, огромная, людная Москва», и т.д. Так встретила меня Москва когда-то впервые и осталась в моей памяти сложной, пёстрой, громоздкой картинойкак нечто похожее на сновидение
Это начало моей новой жизни было самой тёмной душевной порой, внутренне самым мёртвым временем всей моей молодости, хотя внешне я жил тогда очень разнообразно, общительно, на людях, чтобы не оставаться наедине с самим собой».
Вот именно, главное не оставаться в такое время наедине с собой, разнообразными отношениями уводить мысли по возможности дальше от Неё, от той области в мозгу, где угнездилась Она. Точно сильнейшим магнитом, все помыслы стягиваются туда, их всеми силами надо отводить, а они опять туда Вы меня можете спросить, а кто Она? Варя Пащенко? Нет, Она это Доминанта. Преобладание одного центра возбуждения и подчинение ему всех остальных. Каждому, кто читал труды профессора Ухтомского, хорошо известно: если возобладала и угнездилась в мозгу Её Величество Домината, знает подчинённый и ограниченный ею человек «одной лишь думы власть». Все периферийные возбуждения стягиваются в Доминанту, как в омут, как в чёрную дыру
Я Вам писал о том, что Иммануил Кант любил работать у ручья. Доминантой был мощный процесс мышления. А плеск волн, щебетание птицтеми периферийными раздражителями, которые, стекаясь в центр, поддерживали мощное течение мысли. Какая гармония, какое единение с природойтечение ручья поддерживает течение мысли философа?!
Когда же Бунин на поезде ехал в Орёл, стук колёс был ему невыносим, периферийные раздражители усиливали мысли об измене. Укрепляли недавно сформированную чёрную Доминанту. Совсем недавно в Полтаве доминанты (с маленькой буквы!) сменяли одна другую: работа, чтение, любовь, толстовство, писание. Они, доминанты, были равноправны, их было несколько, возбуждение сменялось торможением, работапокоем, нагревохлаждением. Ныне в центре мозга бушевал пожар, и все мысли были об утрате, о невозможности обладать потерянным, об оскорблении мужского самолюбия. Всё это Иван Алексеевич запомнил, обо всём написал в «Митиной любви», в «Лике», в рассказах.