ПушкинСеркидону, 24 сентября 1820 года, Кишенёв.
«Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нём героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина Все его дочерипрелесть, старшаяженщина необыкновенная».
Вот с неё-то, с Екатерины, и надо было мне начинать «раевский» цикл Пушкина. Во-первых, по старшинству, во-вторых, женщина она, по утверждению восхищённого поэта, была необыкновенная.
Наблюдая за Екатериной Николаевной, Пушкин написал:
Взгляни на милую, когда своё чело
Она пред зеркалом цветами окружает,
Играет локономи верное стекло
Улыбку, хитрый взор и гордость отражает.
Четвёртая сестра Софья по малолетству своему стихами Пушкина не отмечена. Но влюблён в неё огнедышащий гений был обязательно. Вспомним слова Марии Николаевны: «во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался». А Сонечка была чудо какая хорошенькая!
КИШЕНЁВ
В Бессарабию, к месту ссылки добрался Пушкин лишь к сентябрю. Не будем рассказывать о его амурных похождениях и проделках в Бессарабии. Даже наша легкомысленная переписка такого не выдержит. Одна «Гаврилиада» (чем не проделка!) многого стоит! Князь Вяземский, меткий острослов, назвал Пушкина в дружеской переписке Бес-Арабский Можно себе представить!
ОДЕССА
«Пушкина и Одесса». Предлагаю такое название для книги, а напиши её, большую и с иллюстрациями, Вы, Серкидон. Мне на такой труд не время отвлекаться, у меня ещё не все южные влюблённости перечислены.
Три женщины, три южные красавицы, заставляли сердце поэта бешено колотиться, а душу гениягореть с мартеновской мощью. Для каждой прелестницы были написаны стихи, положеные на музыку и ставшие романсами. Александр Сергеевич бросался к ногам Амалии Ризнич ( «Мой голос для тебя и ласковый и томный»), Каролины Собаньской ( «Что в имени тебе моём»), Елизаветы Воронцовой («Храни меня, мой талисман») Пусть не всё писано в Одессе, но встречи, но любовь полыхала у моря! Не забудем и чувства Пушкина к черноморским волнам Этолюбовь, и на сей раз любовь питающая и проникновенная. Поэт полюбил море, как женщину, и не постеснялся признаться в любви своей:
Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!
Серкидон! Век мне писем не писать, если это не глубокое чувство! Далеко не каждая любимая поэтом брюнетка удостаивалась стихов перед расставаньем. А Чёрному морю поэт написал:
Прощай свободная стихия!
Последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Сравнимо со строчками к Воронцовой:
В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.
С морем, с Одессой, с Елизаветой Ксаверьевной поэт попрощался навсегда. Мне, Серкидон, тоже пора с Вами проститься, но, будем надеяться, не навсегда.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-43-
Приветствую Вас, Серкидон!
Помню, что «Евгения Онегина» Вы «проходили», но предлагаю Вам прочитать роман повнимательней. Обратите пристальное внимание на лирические отступления. В них так много Пушкина!.. Конечно, есть Пушкин и в Онегине («Прямым Онегин Чайльд- Гарольдом//Садился утром в ванну сО льдом), есть в Ленском («Ах, он любил, как в наши лета//Уже не любят; как одна//Безумная душа поэта//Ещё любить осуждена». Татьяна любила русскую зиму с её «холодную красою» не меньше Александра Сергеевича. Но тут автор лишь едва выглядывает из-за героя. В отступленияхадекватный лирическому герою, не прикрытый великосветскими условностями Пушкин. Возмужавший и мудрый.
Как грустно мне твоё явленье,
Весна, весна! пора любви!
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови!
С каким тяжёлым умиленьем
Я наслаждаюсь дуновеньем
В лицо мне веющей весны
На лоне сельской тишины.
А что случилось? Почему «утро года» навевает совсем не утренние, а предвечерние тяжёлые мысли солнечному гению? А дело в том, что «Между пальцами года//Просочилисьвот беда.//Между пальцами года//Кап-кап». Это строчки другого поэта, из другого времени. Но во все времена поэты замечают уход младости. Вот и Пушкин заметил, когда «уж небо осенью дышало».
Ужель и впрямь и в самом деле
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?
МИХАЙЛОВСКОЕ.
Но ведь сначала было лето! Пушкинское лето, через которое мы едва не перепрыгнули. Оно отсветило в родовом поместьеМихайловское, куда поэт был сослан под надзор без права выезда. Но храбрился как мог:
Я был рождён для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Отшумела сумбурная весна. События, ссоры, встречи, расставания, впечатления были подвергнуты духовной инкубации: пересмотрены и переоценены.
В уединении мой своенравный гений
Познал и тихий труд, и жажду размышлений.
Владею днём своим; с порядком дружен ум.
Сознание «своенравного гения», «опылённого французами», орошённое морскими брызгами, раздвинулось. Мысль потекла мощно и плавно. Александр Сергеевич стал зрелым мастером. Из Михайловского современникам было сообщено: «Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить».
Трагедия «Борис Годунов» есть подтверждение этих слов. Пусть «друзья Людмилы и Руслана» сколь угодно долго уверяют меня, что Черномор это Голова, но нет и ещё раз нет! Примите от меня станиславское «не верю!». Размер голов решает не всегда. Не раз и не два читана мною поэма «Руслан и Людмила», и каждый раз создаётся впечатление какого-то литературного ученичества. Думается, это сыроватое произведение не пропеклось на огне гениальности. А вот и мнение критика журнала «Вестник Европы»: «Зачем допускать, чтобы плоские шутки старины снова появлялись между нами! Шутка грубая, не одобряемая вкусом просвещённым, отвратительна, а нимало не смешна и не забавна».
Мнение, возможно, излишне суроватенькое, но какая-то сермяга в написанном есть.
Позже, в 1928 году Пушкин пытался исправить грехи молодости: добавил гениальное вступление«У лукоморья дуб зелёный», исправлял, убирал самое вопиющее Можно себе представить, каким сырым был первоначальный вариант.
Но за шесть лет (1820-1826) огромный путь прошёл наш «курчавый маг». Путь в три-четыре творческие жизни. В Пушкине мало что осталось от автора злобных эпиграмм, которыми он злил то одну, то другую голову российского орлато Александра Павловича Романова, то Алексея Андреевича Аракчеева. ..
Душа гения созрела.
Моё личное мнение, Серкидон, которое ни в коем случае Вам не навязываю: лучшие лирические стихи (и не только любовные) написал Пушкин в Михайловском, в течение своего двухгодового творческого лета. «В глуши сильнее голос лирный» Да и верно то: всё значительное создается мужчинами в уединении. В деревенской тишине Михайловского Пушкин написал:
«Храни меня мой талисман» Елизавете Воронцовой.
«Я помню чудное мгновение» Анне Керн.
« Я Вас люблю, хоть и бешусь» Александре Осиповой.
«Буря мглою небо кроет» Арине Родионовне.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.
Пушкин задумал жениться. Припомнил формулу: до тридцатине спешить, после тридцатине мешкать и начал лихорадочно искать жену. Женитьсяизмениться. На комне так важно. Важно было «прежний путь переменить на что-нибудь».
Мечась между двумя столицами, Александр Сергеевич искал на ком бы жениться. Невесту себе искал. Наконец, убедил себя, что он «очарован и огончарован», что нашёл «чистейшей прелести чистейший образец». С тем и женился. Осень судьбы оказалась плодоноснойчетверо детей. Теперь об осени в обычном её понятии. Осень как время годаозвученная любовь Пушкина. Самые чистые и глубокие думы приходили к поэту, когда он ходил по опавшим листьям, его самое заветное признательное четверостишие посвящено отнюдь не женщине: