Когда пересохнет Ниагара - Нина Стожкова

«Да, Ирэн, у меня новость. Весной обязательно буду в Москве. В общем, увидимся. Обнимаю. Беглый Костик».

Прочитав последнюю фразу, Ирина рассеянно стряхнула пепел на ковер. Надо же! Приезжает! Через десять лет!

Она отложила письмо в сторону и только тогда увидела на конверте почтовую марку. Вернее, это была не марка, а напечатанная типографским способом фотография Ирины с зубчиками по краям и подписью «Ирэн». А рядомобычные канадские марки, проштемпелеванные почтовиками.

 Все развлекается!  усмехнулась Ирина и неожиданно метко швырнула конверт с маркой «имени себя» в мусорное ведро.

С Костиком они работали в годы Перестройки в одной маленькой, но уютной редакции. Общение сослуживцев там проходило гораздо интенсивнее и было намного интереснее, чем собственно работа. Константин Смородин врывался в офис шумно, как на сцену, принося с собой шлейф восхитительных ароматов и впечатлений. На плече у него обычно болтались сумка с фотоаппаратурой или висел чехол с теннисной ракеткой. Летом Костик разъезжал по Подмосковью на видавшем виды велике, который постоянно усовершенствовал, играл в большой теннис на каком-то ведомственном корте и скакал на лошади по дорожкам парка. Зимой он вырывался на недельку куда-нибудь в горы или в пансионат в ближнем Подмосковье. И горные лыжи, и большой теннис, и даже верховую езду «совковый плейбой» Костик освоил задолго до буржуазной моды на них, чем впоследствии сдержанно гордился. Талантов и умений у Костика было намного больше, чем у всех сослуживцев Ирины вместе взятых. Он лихо водил "ушастый" "запорожец", неплохо фотографировал и даже отшивал на усовершенствованной им же швейной машинке «почти фирменные» джинсы. Когда по телевизору стали крутить бесконечную Санта-Барбару, Ирина сразу поняла, кого ей напоминают все эти Си Си, Мейсоны и Крузы. Конечно же, Костика! Высокий, поджарый, с русыми, слегка вьющимися волосами, с ироничными складками в уголках рта, он выгодно выделялся из стаи хмурых с похмелья, вечно чем-то озабоченных и слегка помятых редакционных мужиков. Костик всегда благоухал хорошим одеколоном, а тембр его голоса напоминал Ирине Караченцева, неизменно дублировавшего Бельмондо. В общем, не только близорукие глаза Ирины, но и ее уши, и даже нос каждое утро с нетерпением ждали появления Костика в редакции.

Болтая с приятелем, Ирина непрерывно хохотала. Это потом, после его отъезда, она наткнулась на первоисточникикниги язвительного поляка Ежи Леца, законы Паркинсона и многие другие переводные бестселлеры, а тогда просто шалела от блистательных афоризмов, присвоенных приятелем, и постоянно доставала ими друзей:

 Вспотелпокажись начальству!  задорно кричала она. Случалось, Ирина глубокомысленно объявляла:

 Астрологиястройная система заблуждений.

Однажды она напряглась и процитировала какому-то юнцу собственную бабушку: «Я больше забыла, чем ты знаешь». Костик, присутствовавший при разговоре, неожиданно замолчал и посмотрел на нее с интересом. Вообще-то Смородин давно оказывал ей разнообразные знаки внимания, однако всерьез закрутить роман не решался. Ревнивая вторая жена, трое детей от двух браков, обязательства перед семьей Зная пылкий нрав Костиной второй половины, можно было не сомневаться: беспощадный огонь Майкиной ревности спалит дотла не только несчастных любовников, но и всю их богоугодную контору. Ирина и сама в глубине души понимала, что хрупкие ниточки взаимной симпатии могут легко порваться и больно ударить по ним, словно оголенные концы провода. Впрочем, Костик и не настаивал на чем-то более серьезном. Они общались намеками, поставив надежный барьер всему интимному, а от глубоких чувств защищались, словно панцирем, спасительной иронией.

Ирине льстило, что Костик ежедневно говорил ей: "Привычно восхищаюсь!" и постоянно писал забавные записки: "Уважаемая Ирина Борисовна! Простите мою подлую провокацию на совещании. Недостойный целовать край Ваших одежд Костик". Обижаться на него было невозможно. "Ирэн, Вы справедливо срываете маски с этого прохвоста Смородина, с нетерпением жду новых разоблачений",  ерничал он в очередной записке, снабженной забавной фотографией Ирины, только что отпечатанной им в конторской фотолаборатории. Формально Ирина была его единственной подчиненной, и Костик важно именовал ее «мой отдел». В день тридцатилетия Ирины он прислал ей на курорт телеграмму, переполошив администрацию пансионата: «Поздравляю отдел с юбилеем зпт хлопочу почетном вымпеле».

Начальство восторги Ирины относительно Смородина категорически не разделяло, и Константин постоянно балансировал на грани увольнения. «Ограниченные, тупые чинуши!»  злилась она и пылко выступала на собраниях в защиту коллеги. Ирина не желала замечать, что в длинной череде своих занятий и увлечений Костик отводил работе почетное последнее место. К службе он относился как к хобби, не слишком вникая в скучные детали, зато с удовольствием издевался над неизбежной рутиной и туповатыми начальниками. Рассказы Смородина о командировках были блистательны. Слушая Костика, коллеги умирали со смеху, однако результат его вояжей всегда оказывался более чем скромным: маленькая заметка и один удачный кадр после недельной командировки. В общем, терпение начальства лопнуло после истории с вывеской.

Однажды, намекнув на обширные связи в типографии, Смородин вызвался заказать «наконец-то приличную вывеску» для редакции. С тех пор он появлялся на работе всего на час-два, успевал собрать в курилке хохочущую толпу и поведать благодарным слушателям о своих приключениях в недрах полиграфкомбината. Через пару месяцев Костик гордо притащил в редакцию медный прямоугольник, отдаленно напоминавший надпись на сельском клубе. В довершении всех бед уродливая табличка, провисев два дня, исчезла без следа. Кто на нее польстился, так и осталось загадкой. Начальство, припомнив Костику все его «подвиги», предложило заведующему «отделом общей жизни» (так он именовал их с Ириной подразделение) написать заявление по собственному желанию.

С тех пор Ирина общалась с Костиком по телефону, правда, друг звонил все реже и реже. Ежедневная рутина, так ненавидимая обоими, отшвырнула их в разные районы огромного города.

Прошло полгода. Как-то вечером Ирина затосковала и, выдумав более-менее убедительный предлог, набрала знакомые цифры. Мобильных телефонов тогда еще и в помине не было, звонить можно было только на городской номер. К телефону подошла жена Костика Майя.

 Привет, Ирэн!  сказала она.

«Кто дал ей право называть меня так, как Костик, я же не зову ее Маней»,  возмутилась про себя Ирина, но почему-то промолчала.

 Разве Костя не сказал тебе, что мы уезжаем?  удивилась Майя.

 Куда?  тихо спросила Ирина.

 Вначале в Израиль, а потом в Канаду. Навсегда. У Костика ведь папа еврей. Конечно, по израильским законам, лучше бы мама, но уж кто есть. Папа дал нам шанс для бегства из совка.

 Нетопешила Ирина.  не верю

 Короче, приходи завтра прощаться.

Так Ирина в первый и в последний раз побывала в скромном жилище Смородиных. В квартире, вопреки ее ожиданиям, не оказалось ничего пижонского. Обычный шкаф-стенка, ковер и диванывсе, как у всех. Ирина впервые подумала, что основным кормильцем большой семьи все эти годы была Майка, работавшая в серьезной конторе и вдобавок подрабатывавшая репетиторством. А инициатором отъезда, как оказалось, стал Костик, обиженный на весь мир после увольнения из редакции. Он надеялся начать на Западе новую жизнь и, конечно, мечтал о захватывающих приключениях. Взрослые сыновья Костика и Майки от их первых браков покидать Россию наотрез отказались, и в эмиграцию со Смородиными отправлялась только дочь-школьница Сонечка. Майка храбрилась и выдавала себя чуть ли не за декабристку.

 Я буду писать тебе, Ирэн,  пообещал Костик после третьей рюмки и тихо попросил:  и ты почаще пиши мне на Канадчину. Ладно?

 А как же Майка?  удивилась Ирина.  Она же будет у тебя цензором похлеще, чем Главлит в совке.

 Ну, Ирэн, нам же нечего скрывать,  сказал Костик с интонацией Караченцева-Бельмондо, и у Ирины сладко защемило сердце.

 Ты приедешь в Москву?  спросила она. стараясь не разреветься.

 Нет,  честно признался Смородин.  Зачем? Кто-то за это время помрет, кто-то постареет, словом, будут одни разочарования. Шпаликов недаром написал: «Никогда не возвращайся в прежние места». Лучше ты к нам приезжай. Конечно, не в Израильв Канаду. Настоящую жизнь увидишь, не то, что наш бомжатник. Майка к тебе нормально относится. Наверное, не считает достойной соперницей. Обещаю, ревновать не будет.