Костик с молчаливого согласия жены проводил Ирину до метро и поцеловал в щеку. Из последних сил сдерживая слезы, она растянула рот улыбке, махнула рукой и бегом скрылась в подземке.
С тех пор жизнь разделилась для Ирины на две части: реальную и ту, что в письмах. Электронной почты тогда еще не было, и через половину земного шара полетели их бумажные послания. Костик шутил: «Наша переписка иссякнет, когда пересохнет Ниагара». Ирина прилежно и весело сообщала ему о московских новостях и об общих знакомых. Он тоже бодрился, но было ясно, что Костик тоскует, что ему не удается вписаться в заокеанскую жизнь без знания английского, без нужной на Западе специальности, а главное, как он сам любил раньше говаривать, «без привычки к систематическому труду». Как и в России, семью содержала главным образом Майка, блестяще знавшая английский и преподававшая в Канаде русский язык иностранцам. Костик поначалу бездельничал и кайфовал, открывая для себя новую реальность, знакомую прежде лишь по фильмам и романам англоязычных классиков. Его письма были полны приключений и веселых подробностей. «Я теперь Kostik, представляешь!», весело сообщал он и шутил, что не отказался бы от дядюшки-миллионера. В конце концов мистеру Смородину пришлось устроиться на работу, и его письма стали еще увлекательнее. Костик уморительно рассказывал, как пришивает пуговицы в прачечной («Прикинь, Ирэн, пуговицадоллар!»). Потом его наняли охранять какой-то пустырь, затемразвозить на старенькой машине газеты подписчикам. Вскоре Костик уже фотографировал дома, выставленные на продажу, затем расчищал снег возле коттеджей, наконец принялся сочинять рассказы в эмигрантскую многотиражку. Его многочисленные умения в Канаде позволяли лишь не умереть с голода. В мире иных ценностей у Смородина не было толпы восторженных слушателей и почитателей, а ирония на Западе не считается дорогим товаром. В каждом письме Костик присылал Ирине свою фотографию. Вскоре у нее скопилась толстая пачка его изображенийна горных лыжах, в седле, возле автомобиля или у подножия очередного небоскреба. Он писал Ирине почти ежедневно, словно подбрасывал полешки в медленно угасавшую топку их нежной дружбы. «Чтобы я не забывала его, красавчика, и чаще писала», догадывалась Ирина. Костик и не скрывал того, как он ждет ее писем. «Ирэн, тыпоследняя ниточка, связывающая меня с Родиной». частенько напоминал он. Впрочем, Ирина сама уже «подсела» на их переписку, как на наркотик.
«Привет, Костик и Майя!» начиналось каждое ее послание. Далее шли страницы убористого текста, обращенные только к нему, к Костикус подкалываниями, веселыми подробностями ее житья-бытья «в совке», с описаниями перемен в стране, с новыми анекдотами и даже с ее собственными веселыми стишками. С каждым годом их письма становились все длинней, и Ирина наконец вздохнула с облегчением, когда у нее появился компьютер. Теперь она ежедневно посылала другу краткие и веселые сообщения по электронной почте. Порой она писала и бумажные письма. Не хотелось лишать себя удовольствия: бросить в почтовый ящик новенький конверт и получить через неделю в ответ такой жес крупно набранным адресом, очередной фотографией приятеля внутри и каким-нибудь приколом для нее. Краешком сознания Ирина понимала, что тратит время и душевные силы на химеры, но ничто не могло заставить ее отказаться от странной, почти болезненной привычки еженедельно писать в Канаду.
Через несколько лет Ирине позвонила Майка:
Спасибо за письма, промурлыкала она в трубку, без них мы бы, наверное, не выжили. Твои рассказы так развлекают меня на чужбине, так отвлекают от грустных мыслей. И лукаво добавила:
Знаешь, я всегда даю Константину их нераспечатанными, он ведь так ждет их, каждый день бегает к ящику, а уж потом сама читаю.
Очень мило с твоей стороны, растерянно пробормотала Ирина и бросила трубку.
Ирина привыкла за эти годы к мысли: их жизни со Смородиным идут параллельно, и по закону геометрии вряд ли когда-нибудь пересекутся. Лучшая фотография сердечного друга всегда стояла у нее на столе, охлаждая особо ретивых поклонников и упреждая надоедливые вопросы родственников: мол, как там у тебя с личной жизнью. Фотография намекала: есть еще на свете люди, способные быть верными Большой любви. Заокеанский Костик не только стал оправданием неудач на личном фронте, но даже придавал им некий трагический и загадочный ореол
Ну и пусть! подумала Ирина Она нагнулась, достала из мусорного ведра конверт от Костика, расправила его и пристроила на письменном столе рядом с портретом Смородина. Лучше эфемерная любовь, чем ее пошлый суррогат и сплошные разочарования, решила она в очередной раз.
Телефонный звонок нарушил тишину. В трубке раздался голос соседки Агнессы Васильевны:
Спасибо тебе, Ирочка! Умница, отличное лобио приготовила.
Несколько лет назад Агнесса серьезно заболела и с тех пор редко выходила из дома. Ирина порой забегала к пожилой дамепобаловать ее чем-нибудь вкусненьким. Их квартиры были на соседних этажах, так что свои визиты к соседке Ирина подвигами не считала. Антон, единственный сын Агнессы Васильевны частенько проводил вечера у матери, и нередко Ирина подкармливала обоих. Она даже получала от этого удовольствие. Так радовались мать и сын, с таким аппетитом ели ее стряпню! Готовить только для себя Ире было неинтересно, для троихдругое дело. Пусть не для своей семьидля соседей, постепенно перешедших в разряд друзей. Однажды, когда они сидели за столом, Ирина взглянула на Антона, которого знала с детства, другими глазами. Эффектный блондин, высокий, энергичный, преуспевший в жизни В семье у него, похоже, не все гладко, раз так часто навещает мать и не спешит к жене и двум детям. Конечно, сыновний долг, и все жеПусть Антон не плейбой и острослов, как Костик, зато он давно перебесился и стал семейным и хозяйственным. В последнее время Антон все чаще в присутствии Ирины, как говаривал Костик, «стал трясти опереньем», а это первый признак мужского кокетства. Ирина тоже стала тщательнее одеваться, даже если собиралась заскочить к соседям всего на минутку. Внезапно она полюбила готовить изысканные блюда и штудировала кулинарную книгу с фанатизмом отличницы
В тот день она как раз состряпала лобиос грецкими орехами, кинзой и другими специями. Однако обедать с соседями не стала, просто передала им салатник с кавказским блюдом. Времени было в обрез, предстояло за вечер накропать очередное послание в Канаду. Почему надо? Она вряд ли смогла бы это объяснить даже себе. У Ирины давно появилась зависимость от их переписки с Костикомчто-то вроде ежедневной выпивки для алкоголика.
По дороге домой она достала из почтового ящика новое письмо, нахлынули воспоминания Только-только настроиласьзвонок Агнессы Васильевны Как говорится, давно не виделись! И зачем старушка попусту отвлекает ее от этого психотерапевтического занятия, необходимого для ее, Ирины, душевного равновесия? Писать письма Костику стало за десять лет таким же привычным, даже успокаивающим делом, словно мыть посуду или гладить белье. Слушая в пол-уха Агнессу Васильевну, она обдумывала первую фразу письма Смородину. Может, начать так: «Ну что, гарный дальнобойщик с Канадчины, помнишь еще московскую графоманку?» Или лучше так
Дальнейшие слова соседки заставили Ирину очнуться:
А ты знаешь, от Антона тебе отдельное спасибо, сказала Агнесса Васильевна. Остатки твоего лобио он сложил в баночку и взял с собой, чтобы вечером с Натальей Федоровной поужинать.
Наталья Федоровна была второй женой Антона. Она никогда не навещала больную свекровь и жила своей отдельной загадочной жизнью. Агнесса Васильевна говорила, что сноха была модным практикующим психотерапевтом, имела свою фирму, а кастрюльки и сковородки презирала. Обычно Наталья Федоровна покупала полуфабрикаты в супермаркете. Ее хозяйство вела бойкая помощница-украинка, но обслуживать большую семью в одиночку не успевала. В итоге Антону, хирургу районной больницы, зарабатывавшему гораздо меньше жены, приходилось не только обслуживать мать, но и крутиться дома по хозяйству.
Очень хорошо! дошел наконец до Ирины смысл сказанного. Я желаю Наталье Федоровне приятного аппетита.