Я пошел на вокзал. Поезд пришел почти вовремя.
* * *
Когда-нибудь я все-таки здесь заблужусь. Найду повод. В этих несчастных пятиэтажках. Гады все еще шумят. Ну какого черта они ездят? Шел я себе потихоньку и думал: как достали, зачем ездить, сидели бы дома; почему нужно ездить по своим дурацким любовницам, быть домакайф, ведь вас ждут любящие жены. Иначе никак? Ты садишься на ночь глядя в свой черно-лаковый джип, переключаешь с «нейтрали» на «вперед» и куда-то едешь. Автомат что-то за тебя решает. Ты механически ставишь «нейтраль» на перекрестке, озаренном йодной блевотиной света, а потом несешься куда-то; тебе кажется, что это как раз то, что тебе нужно на данный момент; приехав, ты понимаешь, что опоздал лет эдак на десять. Лицо даже не накрашенов лучшем случае оно разрисовано вареной морковкой, или пребывает в огуречной маске, на волосах бигуди. «Зачем?» Ты бегом срываешься с седьмого этажа, впрыгиваешь в машину и снова мчишься (слава богу, ехать обратно недалеко), с визгом тормозишь, вспоминая или воображая «Смертельное оружие 5» у бара на том самом проспекте, по которому ты катил пятнадцать минут назад. Выпиваешь полташку, не думая. Потом еще одну. На третьей ты слегка заморачиваешься, но думаешь так: плевать, до дома недалеко. Плевать, и еще раз плевать. Ладно. Я поехал. Ты снова вваливаешься в автомобиль (о счастье, гаишников нет, да и ехать мневсего ничего). Конечно, на газ ты нажимаешь почти до упора. Пустынный проспект к этому располагает. Перед нужным перекрестком ты благоразумно снимаешь ногу с педали газа и мягко, но решительно нажимаешь на тормоз. Индикации торможения на панели приборов нет, но ты знаешь, что сзади сработали мощные стоп-сигналы; если те, слава богу, исправны (а они исправны, в этом ты уверен, точнее, просто не думаешь об этом), просто поворачиваешь руль на нужный уголпотом отпускаешьпотом поворачиваешь ещеи вот он, твой двор. Стоп. Глушишь мотор, поднимаешься на свой третий и серьезно звякаешь ключами. Жена в полной уверенности, что ты ездил куда-то по делам. Ты раздеваешься, механически принимаешь душ, чистишь зубы и валишься на широкую постель. День (ночь? сутки?) окончен. Завтра будет тоже самое.
А вот поиметь бы Лару все-таки. Но что-то меня останавливает. Что? То, что она похожа на непонятное морское существо? Что-то рыбье в ней есть. Нет, не ногиноги-то в самый раз, очень стройные, хорошие ноги. Такие бы только целовать и возносить им гимн своей радости. Грудь? Хорошая грудь. О-о, эти бы титьки да помять хорошенько. Я хороший маньяк. Добрый. И руки ничего. И бедра. А вот лицо Лицом она похожа на рыбку (дружелюбную, кстати, и похожую на ту, которая былачуть не сказал, снималасьв анимационной короткометражкена музыку Пола Винтера. Кто он такой, Пол Винтер? Понятия не имею). Но рыбка-то сдохла. А Лариса жива. Может, трахнуть? Для налаживания профессиональных отношений. Ну, гадко завернул. На. Ла. Жи. Ва. Ни. Е. Пакость какая.
Где-то здесь, совсем недалеко, живет Нина. Как-то раз я ее проводил. Какого, спрашивается? Чуть дальше живет и Ивановпочему я вспомнил его после Нины? Рельсы снятытеперь автомобилям раздолье. Я перехожу улицу и думаю, не зная, о чем же теперь думать: то ли об американских грузовиках, то ли о том, что Сильверберг будто бы побывал на этой улице, когда писал «Пассажиров». Насчет библиотеки вечно я выдумываю хрень. Мечты, мечты. Библиотекафеерически помпезное здание с дурацкими псевдоантичными скульптурами перед фасадом. Разбираясь в греческой мифологии не более, чем тракторист в балете, как-то я узрел в ряду каменных фигур какой-то чудовищный ляп. Шел мокрый снег (я брел за мокрушными загранами), не было у меня другого выхода, разве что выйти на Московский, завернуть в цветочный магазин и потрещать с продавщицейона мне не нравилась. Более тесное знакомство так и не состоялосьпо моей инициативе. Да что это я? Я так привык ходить мимо этой библиотеки, что даже тогда, когда ходить явно не надо было, как-то прокручивал ее, библиотеку, в голове. Был еще по пути ларек с жутко солеными сосискамиодин раз я купил полкило. Вот меня клинит, сегодня ведь я иду обычным путем.
И какой же бессвязный вздор крутится в моей голове!..
В каком-то полусне я ехал. Традиционный попутчик заставлял зыркать на него и время от времени вставлять реплики типа «Ну и что». У него в руках была бутылка пива, и у меня, кажется, тоже. То ли в Ульянке, то ли в Лигово он вышел. Я напрягся и понял, что мне тоже скоро выходить. Дура, продающая галогеновые фонарики на светодиодах (она так и сказала: галогеновые фонарики на светодиодахисчезла). Завернуть к Курго? Но у нее мама, и мама свирепая. То ли дело моя мама. К ней можно прийти с любой мандой, и мама будет обращаться с ней, как с леди. Но леди не двигается. Пойду-ка я домой. Отключу телефон. Нет. Курго дожна прозвониться. А в общем-то, похрен. Лягу спать. А прозвонитсяне прозвонится, ее проблемы.
* * *
Звонок. Я тоскливо покосился на пластмассовую емкостьона была пуста. Решил лечь спать пораньше, называется. Свет горел («Осветитель не горит. Осветитель работает»так говорили коллеги в театре.) К черту. Не поднимать трубку. Когда ее поднимаешьначинаются проблемы.
Я поднял.
А не пойти ли нам к Олегу, у него сейшн. Сейшн? А я думал, времена эти прошли. На хер, Леночка!
Ты что, меня бросишь? Я должна идти одна? Если не возражаешь Ну, конечно, если ты не возражаешь Я буду проходить мимо твоей парадной через десять минут (Десять минут по-Кургошномуэто все тридцать. Когда речь идет о десяти минутах, она приходит через полчаса. Двадцать минутэто полный час).
Принимаю горячий душ. И думаю: ну, десять минутне так уж и много.
Жду. Скуриваю две сигареты. Собираюсь уходитьа на кой мне этот сейшн, где жалкие придурки с сальными волосами будут косить под «Кью»? То есть под «Кино»ведь сам Цой косил под «Кью». Я ничего не имею против Цоякак раз наоборот, Цоя-то я люблю. Душевный был парень. Ленка же, однако, панк в душе. Ин ладно. Панк ты, не панклишь бы человеком хорошим был. Не понимаю я этих теченийнаверно, родился старым. Никогда не тусовался в неформалах. Ленка тусовалась, пока не стал протекать чердак. Любимый Ленкин анекдот: «Решили две кнопки приколоться. Одна прикололась, а другая обломалась».
Подхожу к окну, любуюсь мглой. Одеваюсь. Выхожу. Ртутные фонари дают дурацкую перспективу. Я раздумываю, закурить ли в третий раз или идти спать. Все-таки эта дрянь появляется и тут же начинает канючить. Не слушая ее, я хватаю девушку за шкирку (схватить девушку за шкирку, какая романтика, бля!), волоку через перекресток. Курго слабо трепыхается и хочет что-то пропищать. Я умно молчу. Через некоторое время она замолкает: понимает, что со мной спорить не надо. Я заталкиваю ее в темный подъезд и делаю вид, что хочу совершить какое-то гнусное преступление. Курго пугается. Что, дрянь, подпустила в штанишки? Ей, видите ли, хотелось музыки. Ну да я сейчас устрою тебе музыку.
Я разворачиваюсь и шагаю в 41-ю. Курго плетется за мной.
Хорошие низы были слышны еще на втором этаже. Курго замедлила шаг, почему-то вновь робея. Дуры, вы все состоите из нейтрино. Существа. Если бы я был Тарковским или Содербергом, Хари бы я изобразил совсем не такой. Можно было бы снять сиквел или приквел, не помню как это называется; в общем, предысторию. Она у меня была бы не потусторонней, а живой: толстой, в очках, курящей дешевые сигареты и пьющей паленый коньяк. Матерящейся и подставляющей свою жопу направо и налево. С Гибаряном у нее был бы роман, но пошлость такого сюжетного поворота я как-нибудь обосновал бы. Увы, сама жизнь пошла́.
Попытался выстучать на двери первые такты «House with No Door» Хэммилаэто был условный сигнално сбился на пионерский марш и просто толкнул ее. Она оказалась не заперта. Я и забыл, что когда хозяин кого-то ждет, то отпирает дверь заранее.
Четырехваттные динамики хорошо грузили. «А мужички в ватничках слушают одноваттнички», вспомнил я плоскую шутку Олега. Надо же, четыре ваттаи такая отдача. Казалось, что дверь сорок первой квартиры пляшет сама по себе. Это были не обычные динамики, а какие-то особенные, найденные на помойке. Глупые буржуи платят тыщи баксов за акустику, а она у нас тут просто валяется. Ее всего лишь нужно найти. Отдача действительно была потрясающая. Внезапно саунд сдох, испарился. Я небрежно махнул: проходи, мол, вперед. Откуда пошел этот обычайпропускать сперва женщину, уж не из пещерных времен ли. А вдруг там хищный зверь? Хихикая над этим трюизмом, я вошел вслед за Курго в прихожую. Работал нелепый свет. Сколько раз я говорил Олегу: это дурной тоноставлять свет в прихожей. На этот счет у него была железная отмазка: он, видите ли, всегда находится в предвкушении визита гостей.