Белые траханые ночи. Это клево, когда ты приезжаешь в Питерневажно откуда, разве что не из Карелии или Мурманскавот вам эта хренова романтика. Здесь по кайфу гулять, но паршиво жить. В июне ты просто сходишь с уманадо идти на работу и еще кого-то любить, пусть и виртуально; ты не понимаешь, ночь или день, спал ты или нет. Единственный выходотпуск в этом месяце, но, как правило, в июне-то и надо вкалывать. Хотя и не так, как в марте. Усталость расслабляет: ты смотришь на клиента, как на муху, и он озадачивается настолько, что уходит, прежде чем ты соображаешь, что к чему. Никакого сна, конечно, нет. Сонтолько какая-то убогая самодеятельная медитация. Ты просыпаешься в поту и пытаешься сам себя успокоить: ага, еще три, два, один час до подъема. Еще десять минут. Еще пять. Кайфово?
Знаете, кому хорошо в Питере? Приезжим. Не туристам, а гастарбайтерам. Это легко доказать логически. Ведь если им было бы кайфовей на родине, они б там и остались. Сколько народу ломится в столицу? Но Питерта еще история. По Садовой не пройтиплюнуть некуда. Что говорить о Невском? Ладно, меня занесло. Сижу я себе в тихом месте, примусы починяю. Казалось бы, «Электросила»не такая уж глухомань. Ан нет. Кайф общения у меня идет не столько от клиентов, сколько от коллеги Ларисы. Это непрофессионально. Есть и еще условные коллеги. Одна сменаскользящая относительно нас. А жаль, что это не пивной ларек! Может быть, в них, пивных тетеньках и есть что-то душевное Нет, бля, они тоже читали. Жопа. Выходишь с ними покуритьи на́ тебе: разговор не о колбасе, а о Джойсе. Ну как тут не стать насильником, не понимаю. В конце концов рехнуться совершенно реально.
Заблудиться бы. Однажды заблудился, но я был тогда очень пьян. Так что это не в счет. Вот заблудиться бы по трезвостине тогда, когда мать ломает ногу, не тогда, когда умирает подруга, не тогда, когда друг сходит с ума и оказывается в дуркеа тогда, когда этого хочется тебе.
Однако ты сходишь с ума не тогда, когда ты хочешь.
Вот бы заблудиться.
«Кэнон» выдал, и я тут же картинку загасил. На этот раз я не ошибся: Поджер вынырнул из Компьютерной и, размахивая кассетой, зашумел, что, собственно, с такими дебилами работать нереально. Я хотел что-то брякнуть в ответ, но передумал. Лариса оправдывалась. Замонало. Какого черта. Босс. Ну и что? Поджер попытался въехать в происходящее на мониторе. Кое-что понял; это меня удивило. Дал некоторые ЦУ об интерфейсе и способе подключения перифирии («Вам, впрочем, не понять; делайте так».) Насчет интерфейса мы слегка побазарили. Я очень вовремя себя осадил и брякнул, что, знаете ли, лучше экспишного интерфейса пока ничего не придумано. Да здравствует экс-пи (у меня двухтысячная тема, и со своими снами я разбираюсь сам). Чувак свалил в студию, дабы, как он выразился, тестировать. Что тестировать? Свои трухлявые мозги? Или все-таки «Соньку-киберчерта», пролежавшую полгода без дела? Не знаю, да и хрен с ним. Лариса тут же вынула альбом шестьдесят какого-то года, изданного во Франции, и поинтересовалась, как я отношусь к Ренуару. Качество печати было на редкость порнушное. Я что-то сказал. Потом базар перешел на «серебряный век»слава Богу, литературу мы не стали рассматривать, иначе я бы раскололся. Впрочем, Ларисины розы (свои я зажевал «Орбитом») и так давали о себе знать. Как я их почувствовал, вот в чем загадка. Ведь после кургошного эксцесса я сам представлял собой ходячее кладбище. Кладбище чегобифштексов? Идей? Прогнивших идеалов? Видимо, Лариса вчера оторвалась покруче моего. Но куда уж круче? Глючит меня, видимо. Перезагрузиться бы. Мне с тоской вспоминались лужи у «Броневой». Вообще-то дорога на место моей работы романтична, хоть и долговата. Лариса явно была с бодуна, и ее тянуло на искусствоведение. Я поддерживал тему, как мог. Выяснилось, что Малевич не такой уж дурак. Чувак обстебал всех своим долбаным «Черным квадратом». Нужно ли иметь художественное образование, думал я, чтобы понять сие. Мне пришлось доехать до этого своей головой.
Как-то с одним парнем, девственником по убеждениям, мы пошли в Эрмитаж. Народу было немного. Барышни (посетительницы) зажимались так, будто бы их собирались изнасиловать всех. За один раз. Одна только блядь интересовалась своим почти алым педикюром. На «Черном квадрате», когда мы до него дошли, сидел жирный комар, явно напившийся чей-то крови. Критиков или художников? Мне полегчалоя не принадлежал ни к тем, ни к другим. «Вот, сказал мой друг, этозавершение композиции. Он попытался приобрести зловещий вид. Значит, он». Я не понял, кого он имел в виду, комара или Малевича. Мой друг щурился, подходил ближе к картине, отходил дальше, снимал очки, надевал их вновь. Бешенство несостоявшегося художника начало понемногу передаваться и мне, и пришлось чуть ли не волоком потащить своего друга северо-западнее, чтобы показать ему скульптуру падающей барышни и картины Рокуэлла Кента, и это было, похоже, единственным способом привести его в чувство. Нет ничего страшнее исступленно матерящегося интеллигента, когда он срывается с нарезки. А дальше, в самом конце третьего этажа, был Фридрих. Я люблю Фридриха. Да что там люблюон у меня на одном месте с Коро и Ван-Гогом.
Чувак засох. Так вот, Фридрих. Не помню, сколько мне было лет, когда я впервые его увидел. В школу я еще не ходил, это точно. В сраной репродукции примерно 4×5 см в БСЭ я увидел столько, сколько вам, дай бог, увидеть, не забыть! «Двое, созерцающие луну»! Удивительно, но это крошечное черно-белое изображение прошпилило меня на добрых три десятка лет. Я носил в себе все эти годы картинуне репродукцию, а картину. И когда я впервые увидел Фридриха «живьем» (к сожалению, «Двоих» на экспозиции не было), то не смог сдержать слез. Да, я плакал, ребята. Я ждал этого события тридцать лет. Дежурная эрмитажная бабуля, которая наверняка видела побольше моего, поинтересовалась, в порядке ли я. Я вытер слезы и пошел на юго-восток.
У «Двух сестер» друг приторчал. Если кто не знаетиначе эта картина называется «Ночь в гавани». Мясо! Вася выпал
О, что может быть хуже работы с коллегой, имеющей художественное образование? Почему я не кассирша в супермаркете?
Такая карма. Я раздумывал, врубить ли дядька и продолжать работать, или дождаться возвращения Поджера. Дядюшка Поджер заслужил свою кликуху в процессе психоделической борьбы с тараканом. Это был третий день моей работы в сией конторе; честно говоря, я испугался. Поджер долго орал и чуть не плакал о потерянной (якобы) кассете с загранами, которую он сдуру запихнул в карман и забыл о ней. Лариса в десятый раз перерывала барахло на столах. Я чувствовал себя полным идиотом, потому что эту кассету я практически дал ему в руки, точнее, поставил на его стол рядом с клавиатурой и специально заострил внимание: вот она, кассета. Уже тогда я смекнул, что моему начальнику нужно все разжевывать, по крайней мере, для очистки совести. Дядюшка Поджер сходил с ума минут двадцать (все клиенты в страхе разбежалисьэто не преувеличение), мы с Ларисой молча писали кипятком. Наконец кассета нашлась. Подж скис и пошел воевать с инсектами. Видимо, это занятие успокаивало его нервы, хотя вопрос еще тот Я уже предлагал ему предпринять более конструктивный подход, отравить их чем-нибудь, например, коктейлем из паленого коньяка и протухшей пепси-колы, да куда там. Папа Карлосвторая его кликухавооружился бесплатной газетой и стал мочить шестиногих супостатов. Некоторое время тишина прерывалась лишь тремя негромкими звуками: убогим кликаньем мышки, шорохом подсчитываемых Ларисой купюр и шлепаньем газеты. Вот это работа, блин. Минут через сорок (двадцать? десять? за компьютером время летит незаметно) я понял, что что-то не так. Уже давно не было слышно канонады.
Мы заглянули в Великую Компьютернуюсначала Лариса, а потом и я из-за ее спины. Если бы не сильное желание жрать и пить, я кончил бы напару с Ларисой от хохота. Алексей Николаевич Вечный (а это уже его подлинное имя) охотился. Оказалось, что грохнуть таракана не так-то просто. А. Н. вспотел, очки съехали на кончик носа. Таракан заполз под сканер, а доблестный охотник его поджидал. Насекомое рискнуло появиться на свет и осталось живоПоджер опять промахнулся, жутко матерясь.
Что же вы так нервничаете, Алексей Николаевич? подколола его Лариса.