Только тогда чей-то голос рявкнул:
-- Хватит! Довольно, я сказал! Вы ведь не хотите отдавать темным мертвеца?
Больше Джок ничего не слышал, он провалился в спасительное небытие...
* * *
Последующие дни были для Джока как в тумане. Он просыпался в какой-то узенькой камере, настоящем каменном мешке, его били, затем вели на допрос, где трое людей со скучающими лицами и эмблемами Королевских песочников задавали ему странные и пугающие вопросы. Поначалу Джок пытался оправдываться, пытался сказать, что он не виноват в этом страшном убийстве, но его снова били. На третьем допросе он сломался и признался во всех злодеяниях, что ему приписали. Ему уже было все равно, что с ним будет, лишь бы эти люди его сегодня не били. Лицо Джока превратилось в кровавое месиво, нос сломали в нескольких местах, пальцы на руках раздроблены, ребра сломаны, кровоподтеки, синяки и рассечения просто невозможно сосчитать. Он почти не двигался, когда его бросали на провонявшую мочой солому камеры, лишь тяжело дышал, скулил и засыпал.
Иногда дверь камеры открывалась, и к нему приходили гости. В такие минуты он начинал тихонько и жалобно стонать, так как гости обычно ибивали его. Потом пришло забытье, и больше недели Джок находился на самой границе смерти. Лишь помощь орденского волшебника помогла вернуть Джока. Король посчитал, что Джоку Имарго умирать рано... пока.
Очень часто к Джоку приходили сны. Он спал, он грезил, он был далеко-далеко от холодного каменного мешка, в который его бросили по чьей-то нелепой ошибке. Джок почти не помнил своих снов, кроме одного... В этом сне к нему пришел человек, стражник, он открыл дверь камеры и весело улыбаясь сказал, что знает о том, что Джок не виноват, и что преступление совершили слуги Хозяина. Хозяин ждет Джока... После этого Джок плакал и крутился на соломе...
Потом был суд, хотя он почти не запомнил его. Какой-то яркий свет в глаза, много белых пятен лиц и разговоры. Его о чем-то спрашивали, он отвечал... Вот кто-то показывает высокому королевскому суду его колчан со стрелами, а затем этот человек достает его стрелу, только сломанную и отчего-то покрытую засохшей кровью.
-- Я не виноват, - шепчет Джок, но его никто не слушает, лишь писарь суда скрипит пером по бумаге. - Это все слуги Хозяина...
Вот суд опрашивает красного и потеющего мастера Лотра. Мастер Лотр заикается со страху, озирается по сторонам, но говорит. Да, был в тот день у меня... Да, расстроился, когда узнал, что эльфийский принц, да прибудет он в свете, захотел выступать на турнире... Да, мелькнуло в его глазах что-то... кровожадность какая-то... И как он старый дурак не заметил-то сразу?
Еще какие-то люди... Друзья, знакомые, товарищи, родственники... Да, он хотел победить... Да, мог... Да, позор-то какой!
Потом была Лиа. Да, Джок был у нее и говорил, что всеми средствами победит сегодня на турнире... Дальше Джок уже не слушал, а лишь шептал разбитыми губами одно и то же слово:
-- Лиа...
Все было кончено и решено. Подписанное им признание, его обагренная кровью стрела, показания десятка свидетелей, все это привело высокий королевский суд к единственно верному решению.
Когда деревянный молоток опустился, и худой старый судья в черной мантии и нелепом белом парике произнес лишь одно слово - "Виновен", Джок увидел как эльф, весь суд просидевший неподвижным камнем, посмотрел на него и улыбнулся. Штаны Джока стали мокрыми, эта улыбка испугала его так, как не могли испугать все побои людей.
* * *
Его не казнили, с ним сделали гораздо более страшную вещь, - его отдали в руки эльфов. Старый эльф с блеклыми желтыми глазами и сухими, как сено волосами, эльф, который так напугал Джока на суде, самолично заботился о нем. Его положили на повозку, заковали в кандалы и увезли из Ранненга. Дорога до Заграбы сложилась для Джока в одну длинную нить скрипа колес, неба над головой, гортанных разговоров эльфов и боли.