Он постоянно пытался высмотреть в толпе прохожих свою мамку, но её нигде не было. Может, она и в самом деле попала в тюрьму? По словам опытных цыган, тюрьма это такой подвал с маленьким окошком под самым потолком, в котором сидят арестанты и бегают крысы. Минька не любил крыс и очень переживал за мамку.
Вечером в таборе Азу и Миньку частенько избивал муж Азы Михась за то, что они мало зарабатывают, а также за то, что Аза не может родить ему ребёнка. Михась был огромного роста, весь заросший чёрными кудрявыми волосами, с золотой серьгой в ухе, постоянно пьяный и постоянно злой.
Минька однажды подслушал, как Аза жаловалась другой цыганке:
Как же я могу родить, если он меня бьёт ногами в живот?
Сам Михась никогда не работал, по крайней мере, Минька ни разу не видел. Каждый вечер он пил вино и пел под гитару надрывные песни по-цыгански.
Два лета и две зимы Минька провёл в таборе. По началу он часто спрашивал у Азы, много ли они денег заработали. Та всегда отвечала, что ещё очень мало. Потом перестал, когда Михась на очередной вопрос стеганул его кнутом и сказал, что б не приставал, мол, сами скажут, когда хватит.
Постепенно Аза научила Миньку срезать кошельки у пьяных прохожих. Она подходила к выбранной жертве и хватала за руку, предлагая погадать. Минька, держась за «мамкину» юбку «единственной» рукой, вплотную подступал к мужику. На мгновение отпускал юбку, действуя двумя руками, он маленьким и острым ножиком срезал кошелёк с чужого пояса и прятал его за пазуху. Прохожий, как правило, отбивался от цыганки, отталкивал её вместе с «цыганёнком». Аза, убедившись боковым зрением, что дело сделано, быстро удалялась и терялась в толпе.
Иногда кошельки попадались довольно-таки увесистые. В такие дни Михась их не бил, наоборот, нахваливал. Миньку даже могли угостить сладким пирогом. С каждым разом воровское мастерство у Миньки росло, его движения стали уверенными и отточенными.
Но однажды всё пошло наперекосяк. Аза заметила вышедшего из трактира мужика с большим животом, одетого по-купечески и метнулась к нему. Минька зорким глазом отметил сразу три кошелька, подвешенных к поясу.
Купец спокойно смотрел на Азу, схватившую его руку, и пьяно улыбался в бороду:
Ну, что ты, черномазая, можешь мне сказать, чего я сам не знаю?
Он даже и не думал её отталкивать. Аза что-то начала лопотать про дальнюю дорогу, держа двумя руками его раскрытую ладонь. Минька поступил вплотную и потянулся к кошельку.
Неожиданно купец свободной рукой ловко схватил Минькину ручонку с ножиком и заорал:
Попались, жулики!
Второй рукой он схватил Азу за волосы. Та мгновенно ногтями обеих рук вцепилась ему в лицо, раздирая до крови щёки, нос, угрожая глазам.
Купец сразу отпустил Миньку, но не Азу. Пытаясь одной рукой отбиться от её ногтей, он заревел могучим басом на всю площадь:
Воры! Держи воров!
Минька рванул в сторону. Он видел, как оборачивались на крик люди. Какой-то крестьянин широко раздвинул ноги и расставил руки, пытаясь его поймать. Но Минька проскочил у него между ног и нырнул под телегу рядом с ним, оттуда перекатился под соседнюю. Оказалось, что тут несколько телег выстроились в ряд. Минька быстро пробрался под ними и осторожно выглянул из-под крайней.
Хозяин телеги стоял возле головы запряжённой в неё лошади, держал её за узду и, вытянув шею, смотрел в сторону источника шума. Минька огляделся. Дальше было открытое место, если он побежит, его сразу заметят. Он медленно вылез из-под телеги, стал с ней рядом и покосился на мужика возле лошади. Тот поправлял хомут на лошади, а сам по-прежнему поглядывал в ту сторону, откуда доносились крики. Телега наполовину была загружена сеном. Минька ещё раз огляделся, быстро забрался в телегу, зарылся в сено и затаился.
Шум и крики сначала усилились, потом стали смещаться куда-то в сторону и постепенно затихли.
Чего это там за шум? Услышал он хриплый голос рядом. Видимо, хозяин телеги поинтересовался у прохожего.
Цыганку-воровку поймали.
Побили?
Это уж обязательно. Да передали страже. Теперь не отвертится.
Руки им надо рубить, совсем обнаглели, сказал хозяин хриплого голоса и сплюнул.
Минька лежал ни жив ни мёртв. Он представил себя с отрубленными руками, и ему стало страшно. Мужик постоянно ходил где-то рядом с телегой, что-то бормотал в полголоса. Поэтому Минька решил, что ему лучше не высовываться.
Он задумался, что с ним будет, когда вернётся в табор. Скорее всего, Михась его обвинит, что Азу схватили из-за Минькиной неловкости. Значит, будет бить. И не просто бить, а изобьёт до полусмерти, а то и до смерти. А потом закопает где-нибудь в кустах. Минька вдруг осознал, что без Азы он Михасю не нужен. Точно убьёт. А кто же тогда будет мамку выкупать? Миньке стало жалко и себя и мамку. Он немного поплакал и заснул.
Когда телега тронулась, он даже не почувствовал. Покачивание и потряхивание движущейся телеги сделало его сон глубже и крепче. Так и проспал всю дорогу.
Проснулся Минька от толчка в бок и резко вскочил, испуганно озираясь.
Тьфу, чёрт! Ты откуда здесь взялся? Возле телеги с вилами в руках стоял уже знакомый мужик с хриплым голосом. Я чуть было тебя вилами не проткнул!
Я это дяденька, Минька лихорадочно соображал, как лучше сказать, чтобы руки не отрубили, я от цыган сбежал. Они меня у мамки украли, заставляли воровать, а я не стал вот
Ишь, ты! В глазах у мужика мелькнуло понимание. Так это из-за тебя на рынке переполох был?
Ну, не совсем. Аза хотела, чтобы я у купца кошелёк срезал, а я его специально толкнул, чтобы он заметил, вдохновенно врал Минька, он её схватил, а я убежал и спрятался в сено.
А чего ж не убежал, когда отъехали?
Заснул.
Мужик расхохотался, а потом задумался.
Что ж с тобой делать? Он почесал рукой кудлатую голову, потом потеребил бороду и изрёк, по любому надо тебя Акимычу показать. Пошли.
Он легко как пушинку снял Миньку с телеги, зажал его ручонку в огромной как лопата ладони и заковылял в сторону большого двухэтажного дома, сильно хромая на правую ногу.
Минька с интересом оглядывал хозяйственные постройки: конюшня, хлев, сарай, баня. Повсюду бродили куры и гуси, посреди большой лужи хрюкала в грязи свинья.
На крыльце дома стоял мужик, такой же здоровый, как и минькин сопровождающий, только пониже ростом и пошире в плечах. Он рассеянно теребил бороду, глядя на приближающихся мужика с ребёнком.
Ника, Афанасий, решил сам себе ребёнка родить? Выдал он, наконец. И громко захохотал своей шутке, хлопая ладонями себя по бокам.
А ведь, почти так и получается. Подыграл ему Афанасий и вкратце рассказал Минькину историю.
И что с ним теперь делать, ума не приложу, Игнат Акимыч, закончил он, выжидательно глядя на хозяина.
Вот уж задача, Игнат Акимыч задумался, разглядывая Миньку. Как мать то твою зовут?
Мамка. Ответил Минька, не задумываясь.
Мужики переглянулись.
Ну, а другие люди как её называли? Попытался подсказать Афанасий.
Теперь задумался Минька. Та бабка, что жила с ними называла мамку «лахудрой», «шалавой» и другими некрасивыми словами. Как другие люди к ней обращались, он не помнил. Поэтому он пожал плечами:
Не помню.
Ну, а прозвище какое было?
Минька растерянно молчал.
Тебя самого-то как зовут?
Минька.
Это Митька, Дмитрий, что ли? Или Мишка Михаил? А, может, от слова Микола?
Такими словами Миньку никогда не называли. Он вздохнул и опять пожал плечами.
Ну, а годов-то тебе сколько, знаешь?
Минька снова пожал плечами и, вдруг, вспомнил:
В тот день, когда меня цыгане украли, мамка сказала, что мне сегодня исполнилось четыре года, и поэтому мы пошли на рынок купить что-нибудь вкусное. Это было летом, потом лето закончилось, наступила зима. Потом было опять лето, опять зима, потом опять лето вот это.
Мужики засмеялись.
Ишь, как ты складно рассказал, Игнат Акимыч присел на корточки, получается, тебе сейчас шесть годов. Что ж нам с тобой делать?
Он выпрямился и посмотрел на Афанасия: