Но я настырно полз вперед, ибо мне не хватило здравого смысла лечь на землю и умереть.
Я шел по индейской тропе, а в этой части страны тропу могли проложить только апачи. О них я знал слишком много. Не так много, как мой брат Тайрел, но все же кое-что. Например, представлял: если апачи и найдут меня, то лучше всего сдаться.
Индеец-апач — это воин. Он сильный боец, и у него свои представления о гордости и чести. Его авторитет основывался на том, как много лошадей он угнал и сколько удачных разбойных нападений на его счету. По понятиям белого человека, он совершал преступления, но у индейца на это совершенно иной взгляд. Милосердие по отношению к врагу являлось свидетельством слабости и страха. Апач уважал только храбрость.
У меня были хорошие отношения с индейцами. Я обменивался с ними лошадьми, воевал, охотился вместе с ними… но меньше всего мне хотелось сейчас увидеть индейца.
Большими глотками я долго пил из Кловер-Спрингс, а затем снова шел. Сколько раз я падал, трудно сосчитать, но вставать каждый раз становилось все труднее, и я не знал, поднимусь ли в следующий раз.
Кэмп-Верд находился к северо-западу отсюда на берегу реки. Мне было необходимо добраться до Ист-Верд — той самой реки, которая спасла мне жизнь, когда я падал с горы, затем вдоль нее добраться до Верд, а по ней — до военного лагеря.
Я потерял всякое представление о времени. Однажды поймал себя на том, что разговариваю сам с собой, а как-то даже пел. Я еле передвигал ноги, но старался себя подбодрить. Внезапно я оказался не один. Недалеко от меня верхом ехали апачи. Отряд проехал мимо, и тут же появились еще двое. Они спрыгнули на землю и повели лошадей под уздцы. Это были гибкие люди с бронзовой кожей, пыльные от долгой дороги. На поясе у них висели свежие скальпы. Они не говорили, не делали по направлению ко мне никаких движений — они просто наблюдали за мной ничего не выражающими черными глазами. Когда я упал, они смотрели, как я вставал на ноги. Один из апачей смеялся, но больше ничего.
Так мы прошли милю. Я не знаю, сколько раз на протяжении этой мили я падал, может быть, раз девять или десять, и они ждали, позволяя мне подняться, а я все шел. Перед Ист-Верд тропинка уходила с горы, но апачи не отставали от меня.
Когда тропинка уперлась в реку, они повернули коней, и один из них направил лошадь мне наперерез. Я попытался обойти его, но он снова остановил лошадь передо мной, и хотя я был в полубреду, понял, что пленник. Один из них указал мне направление пикой, и я двинулся на север, поднимаясь вверх по ущелью.
Пройдя примерно милю, мы подошли к поселению. Все апачи, в том числе женщины и дети, высыпали на улицу и уставились на меня. Я видел, как они стоят и смотрят. Я попытался идти дальше, но тут колени мои подкосились, и я упал.
Мое сознание на мгновение прояснилось, и я подумал: «Телль, тебе не повезло. Они убьют тебя».
Потом я отключился — просто провалился во мрак, наполненный болью, которая затопляла мой мозг до тех пор, пока не осталось ни боли, ни мрака — ничего.
Глава 4
Открыв глаза, я увидел, что лежу под каким-то навесом. Не поворачивая головы, осторожно огляделся. Я был среди апачей. Вокруг маленького костра собралось шесть или семь мужчин и примерно в два раза больше женщин. Они ели и разговаривали.
Тогда я все вспомнил. Вспомнил, как индейцы шли за мной, как я падал и поднимался. Сколько же, думал я, они следовали за мной?
Одна из индианок что-то сказала, и приземистый, плотно сбитый воин встал. На нем были только ремень, завязанный вокруг головы, набедренная повязка и мокасины до колен, которые обычно носили апачи. Подойдя, он присел около меня на корточки, протянул руку и осторожно потрогал мои ноги, раны на голове и груди.