Сергей АлексеевСкорбящая вдова
1
От духоты июльской и дыма смрадного, который по ночам затягивал Москву до куполов церковных и, поднимаясь к небу, туманил звезды, Скорбящая страдала: ни век сомкнуть, ни придремать с открытыми очами. Все окна в тереме, а вкупе с ними двери давно уж запечатали, как в стужу, и без нужды не отворяли. Однако запах гари сочился отовсюдучрез стены, потолки или вовсе из подвалов, и вместе с жаром заполнял весь дом. Чудилось, сей дым не от болот горящих, и зной не от земли, днесь раскаленной солнцем, все от пожара, и стольный град в огне. Служанки простыни мочили и вешали в палатах, переодевали в мокрые сорочки и прыскали водой. У ног и в изголовье стояли девки с полотнами в руках, махали, поднимали ветервсе напрасно!
Зевайте же, зевайте! боярыня просила. Авось и сон придет.
Натужно иль с охотой зевали девки. Рты разевали токмо или с подвывом, сладко, до хруста челюстей, и потягивались, с ленцой и томностью. Бывало, и дремали стоя, роняли опахала, но сон ее не брал. Напротив, становилось жарче, и от пота сорочка липла к телу. Не радость и покой она вкушала, не благостную тишь опочивальнисуть омерзение!
Тогда Скорбящая гнала всех прочь, вставала с ложа и молилась пред образами, при одной лампадке, поскольку жар свечей казался нестерпимым. И так в молитвах и поклонах зарю встречала, глаз не сомкнув ни на мгновенье, однако при сем испытывала бодрость и силу вдохновенья весь Божий день.
Но с сумерками и наступленьем ночи все повторялось вновь.
Однажды за полночь, когда сквозь смрад пробился шум и шелест и ветер заиграл дубравой по Басманной, почудилосьстуденый он, как будто бы зимой! То ль свет смутил неверный, то ль синий хладный дым В тот миг окошко распахнула, подставилась, раскинув руки
И ощутила зной.
Помилуй, Пресвятая! воскликнула с надеждой. Душа изнемогла, нет боле мочи
Сними одежды, ей голос был. И почивать ложись.
Смущаясь и с собою споря, Скорбящая стянула плат с волос, шнурочки распустила и обнажила плечи, веригами обложенные.
Чуть уж сорочку не сняла, ан спохватилась и прикрыла грудь.
Возможно ль без одежды? Стыд какой
Возможно, преблагая.
Да я же в скорби! Грех
Не плоть томится от жары и смрададуша терзается. Ее и обнажи, избавь от рубища, ложись и спи. Я храню тебя.
Но кто же ты?
Я ангел твой. Ужели не признала? Да вот он я, позри.
Горячий ветерок тихонько вплыл в окошко и засветился вдруг, как нимб иль полумесяц. Прохладой опахнуло, духом весенних трав, и вместе с ними утраченный покой пришел в опочивальню. И не колеблясь, боярыня спустила вниз сорочку, оставила ее, как выползок змеиный, и шагнула к ложу.
И вериги сбрось, снова голос. Вон как истерла тело
Нельзя мне без вериг, промолвила она, ощупавши рукою суровые узлы. Телесный жар, томленье, грезы
Поелику душа живая. Ужели хочешь, чтоб на ней рубцы и язвы были, что на плоти?
Нет, не хочу Да и боюсь сего!
Сними и брось.
Но как одолею искус? Чем потушу огонь, палящий вдовью душу? И существо?..
Владыка мой! печалуясь, взмолился ангел. Ратуя за Тебя и святости ища, сия жена становится безбожна. Твой промысел, огонь животворящий ей чудится греховным! Так вразуми ее, дай знак. Не то с водою грязной и чадо выплеснет
В тот миг крепчайшие узлы распались, и сеть из вервей конских осыпалась к ногам. И стиснутая грудь, изъязвленные перси расправились, но сквозь коросты, будто млеко, кровь просочилась
Ей устрашиться бы, да к образамона же вздохнула вольно, рукой коснулась ложа, подломилась и, повалившись томно, мгновенно облачилась в сон.
Однако сквозь веки ей неотступно зрим был тот золотистый светсуть ангельский, а к нему, подобно нити серебра, приплелся звук пастушьей дудки, глухой и чуть печальный.
Кто так играет чудно? как будто бы спросила.
Се не иградуша твоя воспела, шепнул на ухо ангел. Се глас души
Вот если б не во сне, а наяву послушать Однажды ночью ко мне явился странник На дудочке играл
Ужели помнишь? Минуло столько лет
Шесть лет и двадцать пять недель
Ну что ж, добро. Коль жаждешь наявууслышишь скоро. А в сей час внимай всему, что сон тебе принес.
Скорбящая не ведала, сколь долго продолжалось диво: минуту-две иль день-другой. Когда же очи отворила, увидела восход и серый дым, и в тот час вкусила гарь и душный знойвсе то, что прежде было. Но ощутила не свет сияющийгорящий взор.
Кто здесь? спросила и замерла. Взгляд был мужской, пытливый, недовольный
Как ты посмел войти? Ты кто?
Ятвой отец духовный
Помилуй Боже!.. Откуда ты? И кто впустил в опочивальню?!
А сам вошел! Тень Аввакума в изголовье чуть выросла и расплылась. Лежишь тут Вид срамной! Вериги!.. Где власяница?
Право, не знаю. Вросла, должно быть, в тело
И окошко настежь! Вон дыму напустила!.. Кому открыла? И кого ждала?
Скорбящая в сей миг приуныла, но гордость не уняв, со вздохом обронила:
Мне душно сделалось. И чудилось, пожар
Словно забыла, что ангел ей являлся.
Когда довлеет плотьмолиться след! Не тело баловать, но душу.
Молилась я
В сем образе молилась? Вериги снявши?.. Тьфу, стыд какой! Хотя бы срам прикрыла!
Никто ж не зрит. Она чуть потянулась. А тысуть призрак Сон.
А ежели я есть? Стою живой?
Да полно Когда ты снишься, я все гадаю: к добру ли, к худу И вот в сей час Ты с чем ко мне явился?
Накинь покрывало! взмолился он. И не ввергай во грех! Блудница
Ужель под своим кровом?.. В опочивальне?.. Ужель я в доме не хозяйка? Боярыня, однако, натянула простынь и укрыла плечи.
Скуфейку сняв, отец духовный огладил волосы, привычною рукой хотел поправить цепь на шее, однако не было ее. Лишившись сана, он не отвык еще от знака властисуть креста.
Взор Аввакума стал смиренным.
В сем доме?.. В сих стенах ты хозяйка. А яв душе твоей. Не ты ль, Скорбящая, просила слезнобудь мне водителем духовным? Не дай погибнуть, осиротела я и слепну!..
Просила
И что же, дочь моя? Так укрепилась в вере? Прозрела, обрела покой и ныне я не нужен?
Боярыня укуталась плотнее, сжалась, почувствовав озноб.
Слаба я, отче И без тебя мне боязно. Как будто бы в лесу, одна и мрак ночной Все время жду: придешь и выведешь. А нет тебя, духовник. Ты муки терпишь в Пустозерске Может, отмучился? Явился мертвый?
Открой глаза-то!.. Ужель не зришь живой!
Живой вошел бы через двери, а то в окно залез Не в первый раз твой дух является, и образ Влетит вот так в окно и сядет. И мы беседуем подолгу, всласть Бывает, спор меж нами, ссора, да все добром кончается. Я рада
Но что-то радости не зрю!
Да как всегда застал врасплох Я же в своей опочивальне.
Тем паче! Как учил тебя? Идешь ко снувериги не снимай, три рубища надень, да не шелковых, кои ласкают тело, а холстяных иль вовсе из поскони. И ложе устели не пуховой периной и полотномрогожей лыковой, полено в изголовье А прежде помолись и положи поклоны, сот пять ли, шесть. Измучай тело! Отец духовный всхмурил бровь и, посохом достав сорочку, брезгливо отшвырнулкак будто впрямь змеиный выползок. Вошел в окно! На то причины есть Но что позрел? Позор и срам греховный! Тьфу! Почто изрезала вериги?
Она вдруг просияла и, забывшись, приспустила простынь, крест наложила двоеперстный.
Святая Богородица!.. Се ангел был! Ей-ей, ко мне являлся мой ангел! Вначале глас его раздалсясними одежды
И ты послушала, сняла?
Нимб засветился, желанная прохлада И звук пастушьей дудки!
Се искус был, чумная!
Да нет же, Аввакум! Откуда тогда истинная радость? Отдохновение и сон божественный?.. Как будто бы летала! И всюду зрела свет золотистый. Вот токмо пробудиласьтут и ты явился.
Что зрела ты, слепая? Отец духовный застонал и стал молиться в угол. Спаси ее, Христос Заблудшая овца
И тотчас Скорбящую обуял страх, душа птенцом бесперым свалилась из гнезда и пала в пропасть.
Неужто бес прельстил?..
Во ангельском обличии явился!..
А мне сдается, ангел приходил. При мне он помолился Богу, и власяница спала, рассыпалась в куски.
Ох, чадо несмышленое! загоревал духовник. Не разлучили б наснаставил, уберег, предупредил! А ныне как?.. Далече я!